Пограничье - Надежда Храмушина

ребят у него там родились. Верка с заплаканными глазами всё к Файке бегала поначалу. А потом перестала, наверное, рассорились.

— Спасибо, баба Нюра, за гостеприимство и за Ваш рассказ. — Сказала я, когда мы встали из-за стола и пошли к выходу.

— А вы что, собрались никак в Файкином доме ночевать? — С тревогой в голосе спросила баба Нюра.

— Да, завтра за нами Дима Волков приедет, мы одну ночь только там заночуем. — Ответил Сакатов.

— Вы что! Нельзя там ночевать. Там по крыше до сих пор иногда эта кошка чёрная ходит! — Вскрикнула баба Нюра — Не только я, и другие её там тоже видели. Приходите ко мне, я вам постелю, у меня места много.

— Так нас же двое! Чего нам бояться. — Слабо возразила я, хотя холодок после её слов уже пробежал у меня по спине.

— Да хоть трое! — Снова вскрикнула она — Она там напропалую колдовала, вечно у неё по ночам свет в окнах мигал, будто сигналила кому. Мы по ночам даже мимо её дома боялись ходить, не то что там на ночь оставаться! Ничего не знаю, сейчас приготовлю вам постели, и приходите. — Командным тоном закончила она.

Мы ей объяснили, что для этого и приехали, чтобы разобраться во всём, но пообещали, что если будет совсем страшно, так придём к ней. Она только охала, провожая нас. Она вышла с нами на улицу, показала дом Веры Суриной и Фёдора Лобина.

— Оля, а клятва-то кровью написана. — Сказал тихо Сакатов, когда мы остались вдвоём — Это клятва ведьмы своему хозяину. Но очень странно, клятва выполнена по всем законам, да принесена не тому.

— Почему? — Спросила я

— Клятва такая даётся ведьмой своему повелителю, всё правильно, и на крови, всё так. Но даётся клятва дьяволу. Имя колдуна никогда не пишется в клятве. Интересно, этот Шифин сам поставил себя выше дьявола?

— Или у него есть верительные грамоты от него? — Высказала я предположение.

Напротив бабы Нюры жила тихая старушка Серафима Павловна, она сидела на лавочке возле своего дома и приветливо с нами поздоровалась. Мы решили не проходить мимо, и я села рядом с ней на небольшую низкую лавочку. Я начала спрашивать про её здоровье, как ей тут живётся. Она мне охотно отвечала, а потом спросила:

— Вы случаем, не родственники Феломены?

— Нет, мы друзья её внучки Таси. Приехали посмотреть, всё ли тут в порядке. — Осторожно ответила я, не зная как начать разговор о Феломене.

— Когда тут было всё в порядке! — Она повернула ко мне своё лицо, и сердитый огонёк блеснул в её выцветших серых глазах — Ох и зловредная была баба! Вы от Нюрки сейчас идёте, она наверно наплела вам с три короба. А она ведь тоже с ней колдовала!

Мы с Сакатовым переглянулись. Серафима Павловна продолжила говорить своим тихим голосом:

— Мы когда переехали сюда из Дёмино, это родная деревня моего мужа Ивана, царство ему небесное, меня Лобина Ира сразу предупредила, чтобы я не искала знакомства с Феломеной, она её колдовкой всё время звала. Говорит, что если что ей не по нраву, так болеть буду, и никакие доктора не помогут. А Нюрка, та сразу ко мне прибежала, вертится возле меня, всё выспрашивает, что да как, почему переехали. А я тогда только младшего сына родила своего, Витю. Нюрка и говорит, если захворает Витя, иди к Феломене, она всё лечит. Как накаркала! У меня сначала молоко пропало, а потом Витя мой всеми ночами так орать начал, что перепонки в ушах лопались. Я и пошла к Феломене. Она развернула Витю, а он ножёнками и ручонками молотит, от плача захлёбывается. А она мне говорит: «Сама виновата, обидела свою свекровку, вот и болеет сын твой. Повинись перед ней, и всё пройдёт. Я сейчас его успокою, но это временно, и пока ты не сделаешь, как я тебе сказала, будет он таким вот беспокойным, да ещё и болеть начнёт». Вот откуда она узнала, что мы со свекровкой рассорились? Из-за этого мы и переехали в Костомарово, но никому об этом мы не рассказывали.

— Так Вы помирились со свекровью своей? — Спросила я.

— Она тогда сама к нам в гости приехала, соскучилась. Как отдельно стали жить, так у нас с ней и дружба началась. Потом роднее всех родных друг другу стали.

— Значит, она правильно вам сказала? — Снова спросила я её.

— Правильно-то правильно. — Ворчливо добавила она. — Да только соседство с ней нам, ой как далось! То ребята к ней залезут за огурцами, то через огород пробегут, вытопчут морковку. Дети есть дети, пока росли они, столько мы пережили. А Феломена, если разозлится, то так и знай, то куры передохнут, то сам не встанешь, ноги откажут.

— Почему вы решили, что Анна Тимофеевна с ней вместе колдовала? — Спросила я.

— А потому, что не раз видела, как к ней эта Анна Тимофеевна перелазит через свой огород.

— Серафима Павловна, Вы видели чёрную кошку возле её дома недавно? — Спросил Сакатов.

— А я чего только не видела в её доме! Бедная Тася! Не знаю, как она там за ней дохаживала. Эта Феломена, наверное, всех чертей за собой к ней притащила.

Мы пошли к дому Фёдора и Иры Лобиных, который был через дом от Серафимы Павловны. Он стоял на самом высоком месте в деревне, напротив него был колодец и навес с лавочками. В доме были резные ставни, но краска вся облупилась на них, сами они рассохлись. Ворота стояли покосившиеся, с огромными щелями между досок, и к ним вела одна узкая тропа. Всё поросло малиной и ещё какими-то дебрями, с крыши свисали куски рваного рубероида. Кругом валялся мусор, грязная обувь. Одно слово — запустение. И когда на наш стук вышли хозяева, мы поняли причину такой бесхозяйственности. Они были выпившими, и, судя по их лицам, это было нормальное их состояние. Они нам обрадовались так, будто мы их дальняя родня. Ира засуетилась на кухне, принесла какую-то картошку, давай её нам раскладывать, причём в тарелки, из которых кто-то раньше уже поел. Фёдор нам показывал книги, какие он прочитал, они падали у него из рук, и он снова и снова нам рассказывал, как не может уснуть, пока не почитает. Но когда Сакатов спросил у него про то, что он видел на крыше Феломены, Фёдор погрустнел и сказал:

— Вот ведь, колдовка проклятая! Я после этого работу потерял! Она мне вдогонку крикнула, что я пожалею, что хожу и заглядываю в чужие