Чтобы встретиться вновь - Джулиана Грей

Искал ее.

Она до сих пор помнила, как просияло его лицо, когда он наконец встретился с ней взглядом. Мать, разумеется, не пустила ее в толпу, и ему пришлось обойти всех, бормоча извинения и не обращая внимания на десятки кокетливых взглядов. И наконец он оказался рядом, приподнял соломенную шляпу в сторону ее матери и прошептал ей на ухо: «Ты смотрела гонки?»

«Конечно, – ответила Лилибет. – Ты был великолепен. Я так тебя подбадривала, что осталась без голоса».

Жаркое июньское солнце прожигало насквозь ее шляпку, а толпа вокруг гудела. Ему пришлось склониться ближе к ее щеке, чтобы расслышать сказанное, и голова ее мгновенно закружилась от запаха свежего, только что вымытого тела, от восхитительного аромата его мыла. Почему-то ей казалось скандальным то, что она знает о нем такие интимные подробности, но она хотела упиться этими ароматами, слизнуть их с его кожи.

Роланд засмеялся прямо рядом с ее ухом. Она ощутила вибрацию этого смеха, поля его шляпы задели ее шляпку, и (вероятно, понимая, что мать их не услышит) он пробормотал: «Милая, сегодня вечером я положу к твоим ногам мой лавровый венок, обещаю».

Мать увела ее до того, как она успела ответить, но Лилибет кинула на него прощальный взгляд, говоривший: «О да! Да!» – и аромат его кожи щекотал ей ноздри весь тот день и весь вечер, когда он в бальном зале своего брата, устроившего празднование победы, кружил ее в вальсе так, будто в мире не существовало больше ни одной женщины.

На какой-то невесомый миг ей показалось, что она снова слышит гул той одетой в белое толпы, чувствует, как солнце прожигает ей макушку сквозь шляпку, видит перед собой вечное лето. И мать не уводит ее, чтобы пожать руку наследнику герцогства, и она не выходит замуж за Сомертона, а до сих пор стоит на берегу реки, и голос лорда Роланда Пенхэллоу ласково звучит в ее ухе, и сладкий аромат его мыла кружит голову.

Тело Роланда напряглось, вырвав ее из грез обратно в холодную действительность.

Шаги стихли, и в здание вошел кто-то еще – уверенно, целенаправленно, не пытаясь скрываться. Эти шаги направлялись в их сторону, даже Лилибет понимала это, все приближались и приближались, и она зажмурилась, ожидая, что их вот-вот обнаружат, и сильно вжалась спиной в стенку, будто та могла поглотить ее. Роланд стоял неестественно спокойно, защищая ее своим телом.

Новые шаги резко оборвались. Мужской голос нарушил тишину, низкий и суровый. Лилибет не различала слов, но говорил он, без сомнения, по-английски.

Ему ответил женский голос (первой пришедшей).

О Господи! Да кто же это? Только не Абигайль. Александра?

Александра? Встречается с каким-то странным мужчиной в итальянской конюшне?

Наверняка нет.

Грудь Роланда мелко задрожала. Он прошептал Лилибет на ухо:

– Леди Морли, клянусь Богом.

«Только не засмейся, Роланд, – подумала она. – Ради всего святого, не засмейся!»

Она сама с трудом сдерживалась; изумление, облегчение и ужас сплелись в один клубок. Что, если их с Роландом обнаружат тут, прижавшихся друг к другу в темноте – ведь это выглядит как объятия любовников!

Александра и тот мужчина о чем-то разговаривали. Да кто же это? Вероятно, Уоллингфорд. Неужели между ними что-то было? Наконец Лилибет открыла глаза, пытаясь вглядеться в темноту, но грудь и плечи Роланда загораживали ей обзор, а свет падал только от двух фонарей, висевших на крючках у двери.

Грудь Роланда снова затряслась, на этот раз еще сильнее. Должно быть, он знает, кто тот мужчина. Голоса продолжали звучать, тихие, интимные. Боже милостивый, ведь они не собираются… они же встретились тут не для того, чтобы заняться этим! Только не Александра, только не с Уоллингфордом!

Или за этим?

Лилибет прижалась лбом к плечу Роланда.

Нет. Все, что угодно, только не это. Она не сможет стоять тут в объятиях лорда Роланда Пенхэллоу – из всех мужчин на свете! – и слушать, как ее кузина сплетается в страстных объятиях с герцогом Уоллингфордом.

Господи, пожалуйста. Пожалуйста!

С завороженным ужасом она прислушивалась к тому, как поднимаются и падают голоса, все время слишком тихие, чтобы различить хоть слово, округлые английские интонации плывут в холодном воздухе, лишь отдельные слова прорываются сквозь бормотание: «похищать», и «лестница», и «дьявольщина».

Будь они оба прокляты.

Разумеется, Лилибет никогда не ругалась вслух, но в мыслях сквернословила так же часто, как капитан китайского клипера, хотя, вероятно, не так разнообразно и мощно. В конце концов, она живет весьма уединенной жизнью.

Голоса упали до шепота. Черт побери.

А затем, без предупреждения, и вовсе смолкли.

Она задержала дыхание, ожидая услышать шорох одежды, предательские стоны, охи и вздохи.

Но уловила только шаги. Шаги, направлявшиеся в обратную сторону и вскоре затихшие в ночи.

Глава 4

Лилибет обмякла на плече Роланда, сотрясаясь от смеха. Его руки сомкнулись вокруг нее. Он поддерживал ее, но его тело тоже содрогалось в попытках сдержать хохот.

– Боже праведный, – прошептал он, – я думал, нам конец. Попались.

– Я боялась, что они начнут… о Боже! – Из глаз потекли слезы, и она попыталась просунуть между телами руку, чтобы вытереть их.

– Начнут что?

Лилибет, не подумав, выпалила:

– Что они любовники!

Он фыркнул.

– Нет-нет, дело не в этом. Я просто боялся, что не удержусь и выдам нас.

– О Боже. – Она закрыла лицо руками. – Они могли бы подумать, что мы…

– В то время как мы всего лишь…

Воздух между ними внезапно сделался хрустальным. Роланд уронил руки и шагнул назад, и ей показалось, что сердце вырвалось из груди и метнулось за ним.

– Мы всего лишь… – негромко повторила она.

– …хотели попрощаться, – закончил он. В темноте, без света фонаря, голос раздавался как из пустоты, отделенный от его красивого лица.

Но ей и не требовалось видеть его лицо. Она точно знала, как он выглядит, как в уголках карих глаз собираются морщинки, когда он улыбается, как темно-золотистые волосы завитками падают на лоб. Как сильная челюсть переходит в крепкую шею, как полные губы раздвигаются, когда он что-то говорит.

Каково это – почувствовать их на своих губах?

Она так и не узнала. То давнее ухаживание состояло из элегантных слов и тайных взглядов, без физических прикосновений. Приличные девушки, послушные дочери английских леди, не раздают поцелуев, пока не получат кольцо на помолвку.

Но она неоднократно воображала себе его поцелуи в мрачные одинокие ночные часы, свернувшись калачиком в постели и глядя в темноту сухими измученными глазами. Воображала и большее. Представляла его тело на своем. Представляла, как смягчается от страсти его лицо, когда он смотрит на нее, как прижимаются к ней его ноги и живот, как переплетаются их конечности после всего, когда они уплывают в сон.