Кончился ли социализм? - Маклин

В своём стремлении к максимальной прибыли и высоким премиям директора заводов заинтересованы только в количестве валовой продукции. Соответственно, чрезмерно расточительно обходятся с сырьём и средствами производства. Среди трудящихся масс всё больше разрушалось социалистическое сознание и подрывалась трудовая мораль из-за политики материального стимулирования при скрытом недостаточном потреблении.

Для осуществления своих планов мирового господства Советский Союз концентрирует незаурядно большую часть своей экономической мощи на вооружении. Так, например, в 1980 году военные расходы Советского Союза в $ 155 млрд. оценивались в 13-16% его валового национального продукта, в то время как военные расходы США в $120 млрд. в том же году составляли ‹только› 5% их валового национального продукта.

Со спадом советской экономики явно обнаружилось противоречие между развитием экономической основы и военным вооружением советского социал-империализма. Это образует существенную объективную основу стремлений Горбачёва к ограничению и сокращению гонки вооружений …»(Dokumente des Duisburger Parteitags der MLPD (Документы Дуйсбургского съезда МЛПГ). Эссен, 1988 г. С. 76-77).

Интриги в Политбюро СЕПГ укрепляли мелкобуржуазный способ мышления

Мелкобуржуазный бюрократизм в верхушке руководства СЕПГ был отражением развития мелкобуржуазной бюрократии в КПСС при Хрущёве, которое началось ещё До XX съезда партии. Одним из худших качеств мелкобуржуазного способа мышления является интриганство, которое сыграло решающую роль в политбюро СЕПГ. Это очень ясно вытекает из Донесения члена политбюро Фреда Эльснера (1903-1977), известного также в ФРГ благодаря своей книге «Die Wirtschaftskrisen» («Экономические кризисы»). Обширный оригинальный доклад, взятый из секретного архива руководства СЕПГ, является абсолютно достоверным. Вот наиболее важные выдержки:

«Я был избран членом политбюро в 1950 году. … Уже год спустя дошло до первого конфликта, когда я говорил на 6-м пленуме о восстановлении немецкого империализма. Хотя у меня не было никакого полемического намерения, меня внезапно атаковали в заключительном слове, причём исказили мою точку зрения … Но уже в следующем году возник новый конфликт. На второй партийной конференции меня публично раскритиковали в докладе политбюро. Это был первый раз, когда один из членов политбюро был подвержен такой публичной критике. Сразу после второй партийной конференции, т.е. в июле или августе 1952 года, я выступил в политбюро с заявлением, в котором буквально в одном предложении отверг критику на второй партийной конференции как ‹абсурдную и несправедливую›. Затем я раскритиковал ошибки и недостатки в моей собственной работе примерно на трёх страницах и обратился к политбюро за помощью, чтобы улучшить работу. Моё заявление было занесено в протокол без обсуждения, и ничего не произошло.

Год спустя, в июне 1953 года, в политбюро развернулась напряжённая дискуссия о методах работы. Это произошло в связи с введением нового курса, но до 17 июня. Все присутствовавшие члены политбюро, в т.ч. и я, критиковали товарища Ульбрихта, который затем признал критику. В ходе дискуссии я заметил, что под руководством Гернштадта и Цайссера сформировалась антипартийная группа. Поэтому я пошёл к товарищу Ульбрихту, поделился с ним своим впечатлением и сказал, что сейчас надо бороться с этой антипартийной группой, откладывая все разногласия в сторону. Товарищ Ульбрихт согласился. Затем я активно сражался против группировки Гернштадта-Цайссера …

К концу 1956 года произошли известные события в Познани. На внеочередном заседании политбюро, на котором было сообщено об этом, товарищ Ульбрихт сказал в конце заседания, что и среди нас есть разногласия, обсуждение которых надо довести до конца. При этом он напрямую обратился лично ко мне. Поэтому я принял решение 3 июля 1956 года подать письменное заявление, в котором, по сути, были выявлены недостатки, которые, по моему мнению, существовали в партийном руководстве. В этом заявлении я говорил о культе личности и «личном режиме» в нашей партии. Это заявление кончилось требованием, чтобы товарищ Ульбрихт сам высказался об этих недостатках в своём докладе на следующем пленуме. К моему великому удивлению, моё заявление вообще не обсуждалось в политбюро, но было приложено к протоколу без единого слова …

Но ряд легенд возник в связи с предыдущими спорами, от которых я должен защищаться, хотя у меня нет иллюзии о том, чтобы покончить с ними таким образом. Я хочу упомянуть только самые важные:

Первая легенда: Говорят, что я — паникёр, сейсмограф, который отражает колебания партии. Я точно знаю, откуда взялась эта легенда. Она возникла в 1954 году. В то время приближалась первая годовщина 17 июня. У нас была немного сложная ситуация. Материалов на верфях и в автомобильной промышленности не было, администрации заводов хотели уволить рабочих. Снабжение мясом было недостаточным, а сало и шоколад портились. Районные секретари отправили тревожные новости в ЦК… Несколько недель спустя этот вопрос подняли в политбюро, и меня упрекнули в паникёрстве. Об этом также сообщалось в других местах. Теперь у меня репутация ‹паникёра›…

Вторая легенда: Говорят, что я убегал от идеологической работы. Один из товарищей даже сказал, что я искал ‹более комфортную жизнь›. У этой легенды даже меньше оснований, чем у первой … Внезапно, незадолго до 23-го пленарного заседания, в апреле 1955 года, мне сообщили, что я должен отказаться от отдела агитации и прессы, потому что я плохо руковожу им …

Третья легенда: Говорят, что я предложил ‹польский путь› относительно сельскохозяйственных производственных кооперативов. Эта легенда основывается на моём выступлении на 28-м пленарном заседании ЦК. Значит, выступление состоялось 28 июня 1956 года; а 8-е пленарное заседание ЦК Польской объединенной рабочей партии состоялось 19-21 октября 1956 года, т.е. на три месяца позже. Поэтому это никак не могло повлиять на мою речь, но теперь меня будут подозревать в изобретении польского пути! … Я сказал на 28-м пленарном заседании (своё выступление я не готовил письменно):

‹Нельзя искусственно оставлять живыми нежизнеспособные малые СПК (сельскохозяйственные производственные кооперативы - автор) за счёт государственных средств, так как они только отталкивают хороших фермеров›.

Я был очень удивлен, когда в этот момент раздался крик ‹Очень правильно›. Но когда я использовал термин ‹урегулирование› прозвучали другие реплики (ответные речи - автор), так что я ещё раз обобщил свои мысли словами:

‹Я сказал, что там, где были допущены такие ошибки, где существуют мнимые СПК, которые оказывают устрашающее воздействие на крестьян, их больше не нужно поддерживать государственными средствами, а эти средства нужно использовать на действительно хорошие СПК, которые мы сделаем образцовыми кооперативами›.

На 28-м и 29-м пленумах остро полемизировали против моей точки зрения, но никто из товарищей не