Феномен Артюра Рембо - Л. Андреев

Такая динамика как будто предвещает счастливый исход этого дела, вызывает надежду на исправление, излечение тяжелобольного «ясновидца». Прощаясь с «ясновидением», Рембо не прощался с поэзией, как и с утопиями, с надеждами — «быть современным». Но что это означало? Возвращение? В «Поре в аду» поэт немилостиво обошелся не только с «ясновидением» — весь свой путь Рембо поставил под сомнение. Да и не в правилах Рембо было возвращаться.

Мечась по Европе, Рембо искал себя. Очевидно, не нашел, поскольку к поэзии не возвращался, а вскоре покинул Европу. В 1880 году Рембо добрался до Кипра, до Египта, потом до Адена — крайней южной точки Аравийского полуострова. В самом конце года он оказался в г. Хараре, в Эфиопии (Абиссинии), надолго, во всяком случае, на всю оставшуюся жизнь — на последнее десятилетие жизни. В начале 1891 года начались невыносимые боли в правой ноге. Рембо перевезли в Марсель, там ампутировали ногу, он вернулся к матери, однако болезнь быстро прогрессировала, и в ноябре, в марсельской же больнице, Рембо умер от саркомы.

Рембо был последователен необыкновенно. Последний, африканский этап его пути — последний акт самоотречения, отречения от поэзии и от себя самого. Занимаясь в Хараре торговлей, Рембо словно бы забыл о том, что был поэтом. Во всяком случае, он никому не рассказывал о своей прошлой жизни. К поэзии Рембо так и не вернулся, а то, что им было написано во время скитаний, словно демонстративно лишено всякой поэзии.

Намеревался Рембо составить для географического общества книгу о Хараре с картами и фотографиями (купил фотоаппарат). Но послал в различные периодические издания лишь несколько статей. Писал главным образом письма. Они поражают необыкновенной сухостью и деловитостью, абсолютным отсутствием фантазии, воображения, лиризма, всего того, что с могучей и, казалось, неиссякаемой силой проявляло себя в художественном творчестве Рембо.

Они лишены даже краеведческого значения. Рембо оказался в мире, фантастически интересном для европейца, куда, как могло показаться, рвалась душа поэта, его «пьяный корабль». Однако он почти ничего не описывал, ничего не оценивал, ограничиваясь сухой, деловой констатацией. А ведь Рембо по-своему прижился там, его одаренная натура сказалась в том, что он не был посторонним в экзотическом туземном мире. Он быстро сжился с местным населением, усвоил нравы и обычаи, уважал их, ими руководствовался в нелегкой и непривычной для европейского поэта деятельности торговца. Но о своем жизненном опыте, можно сказать, умолчал.

Не случайно, само собой разумеется. Последний этаж странного пути Рембо предстает еще одной «порой в аду». Рембо мечтал разбогатеть — но только для того, чтобы выйти из ада. Он много раз писал: разбогатею — и отдохну, успокоюсь, поставлю последнюю точку. Торговля для Артюра Рембо была своего рода очередным экспериментом. Условия, в которых эксперимент ставился, были приняты Рембо, но мало его интересовали сами по себе, не задевали его воображения, не пробуждали чувств.

Став торговцем, Рембо не стал буржуа. В его лаконизме, его вызывающей сухости, его принципиальном умолчании заключены вызов, протест. Осудив себя в «Поре в аду», он приговорил себя к муке, отправил себя на каторгу. Ему было очень плохо в добровольном изгнании — он этого не скрывал при всем своем лаконизме, при всей сдержанности. Но молча, стоически, горделиво нес свой крест.

Рембо молчал потому, что он был поэтом, а не торговцем, поэтом божьей милостью. Его необыкновенный, феноменальный творческий путь был путем из литературы, путем ухода из поэзии. Творческий поиск направлял его в сторону безысходного одиночества, потери связей с другими, хотя дар поэта социален по своей природе. Природа извращалась, и не случайно Рембо всегда был одинок, истинных привязанностей, настоящих друзей, подлинной любви у него никогда и не было. Не случайно для заключительного акта трагедии было выбрано и действие — торговля, и место действия — Африка. И то, и другое окрасило финальную сцену кричащими красками тупика и обреченности, трагическими красками абсолютного одиночества.

Все направляло Рембо к этому одиночеству, все выталкивало его из поэзии, в том числе и непризнание. Рембо — гениальный поэт — умер в роли заурядного торговца. Поэта никто не знал, его не печатали, не понимали (разве что — отчасти — Верлен). Рембо вынужден был поверить в неудачу, своего поэтического опыта тем более, что поэзии он назначал роль откровения, пророчества. Но Рембо выражал себя только языком поэзии, и отказ от поэзии был отказом от языка, был актом самоубийственным. Первым шагом к гибели. Вторым был разрыв с Европой, с почвой, которая взрастила поэзию Рембо. Третьим — собственно смерть бывшего поэта, сама случайность которой кажется закономерностью и неизбежностью. Далее Рембо жить не мог, его путь был завершен, исчерпан.

Взрослый с детства, Рембо умер «разгневанным ребенком». Он очень рано постиг великие истины. Сначала он понял, что мир несовершенен, позже — что поэзии не дано справиться с этим несовершенством. Однако этих истин недостаточно для существования не только поэзии, не только человека, но и человечества. Рембо доказал это феноменом своей трагической судьбы.

Примечания

1

Именно с этой точки зрения — а не в свете общеизвестной истины об «окрашенности» звуков речи. Физические свойства звуков, несомненно, вызывают более или менее определенные впечатления, не совпадающие вместе с тем с понятийным значением слова. Звуки звучат, поэтому есть музыка слов, и испокон веков поэзия, да и вообще словесное искусство было искусством звучащим, рисующим с помощью звука.

Если ограничиться только таким напоминанием, то «Гласные» Рембо поняты не будут. Не без оснований покажется, что Рембо «просто соригинальничал» (А. П. Журавлев. Звук и смысл. М., 1981, с. 129). Но он «соригинальничал» не «просто», а как поэт-«ясновидец».

2

Название дается в переводе Е. Витковского.