Мальчишка - Михаил Колосов

— Ладно, потом. Я все поняла.

Сияющий от радости Мишка не находил себе места. Ему казалось, что он повзрослел за этот день и способен сделать что угодно, был бы инструмент. Мог бы уже и работать. Работать! Бросить школу и поступить на работу — эта мысль одолевала Мишку давно. «Как хорошо, — думал он иногда, — никаких уроков готовить не надо, ругать тебя никто не будет, да к тому же стану деньги получать, матери помогать. Ведь мать постоянно жалуется, что ей трудно, а тут вот она, помощь — две получки в доме».

Куда идти работать, Мишка определенно еще не решил: на завод или в депо. Скорее всего в депо. Вид рабочего человека ему рисовался только таким: вот он идет в засаленной блузе с работы, от него пахнет железом, машинным маслом. В кармане первая получка и в пакете сто граммов шоколадных конфет — Насте. Матери он купил копченую селедку — она любит селедку. Дома Мишка отдает матери деньги и говорит:

— Мама, купи себе на память зеленое бархатное платье. Такое, как занавески в Доме культуры.

Мать, конечно, от платья отказывается, говорит, что Насте к весне надо обновку купить. Мишка соглашается и, как отец когда-то, склоняется над тазом с горячей водой, умывается. Вымыл руки, со скрипом отжал их, стряхнул. Мать сменила воду, он моет лицо. Потом садится обедать…

Мишка уже несколько раз хотел повести об этом разговор с матерью, но никак не решался. Боялся, что мать не поймет, начнет ругать. Он долго выбирал удобный момент.

Сегодня ему казалось, пришел день, когда наконец можно сказать ей обо всем. А «автомат» на двери — разве не доказательство, что Мишка вполне способен быть рабочим?

Мать штопала Настины чулки и, как всегда, о чем-то думала. Мишка смотрел на нее, порываясь заговорить о своем сокровенном, но язык почему-то не поворачивался. «Может быть, подождать, когда она будет веселая?» — подумал он, глядя на мать, хотя знал, что веселая она бывает редко. Лишь когда приходят гости — дядья, тетки, тогда она, встречая их, смеется, шутит. А как чуть выпьет, вспомнит Мишкиного отца, так начинает плакать. «Нет, пожалуй, сейчас самый подходящий момент, — решил он. — И Насти нет, мешать не будет…»

Мать откусила нитку, растянула на руках чулок, вздохнула:

— Э-е, да он весь расползается, — она опустила руки, подняла голову, что-то прикидывая в уме. — Вот так всегда: думаешь одно купить, а тут другое появляется. Старое рвется — за новое берется.

По голосу матери Мишка почувствовал, что у нее настроение хорошее и то, что на чулки предстоят непредвиденные расходы, как видно, ее не очень расстроило.

— Мам, — начал он и поперхнулся. — Мам, а что, если я буду тебе помогать?..

— Помогать? — мать взглянула на Мишку и, против ожидания, улыбнулась: — Штопать чулки? Возьми вон, сынок, вынеси ведро да угля принеси, будем плиту растапливать, обед варить. Из погреба картошки надо достать…

— Да нет… — поморщился он от досады, что его не поняли. — Я не об этом. Помогать работать, понимаешь? Пойду на работу и всю получку буду отдавать тебе? Легче ж будет? И Настю как-нибудь доучим.

Мать пристально посмотрела на сына уже без улыбки.

— Куда же ты пойдешь работать?

— Ну, куда? В депо учеником слесаря. Что, не смогу?

— А со школой как?

— Да как? Никак…

— Вот то-то и оно, что никак. Учиться ты, сынок, не хочешь, лень-матушка в тебе сидит — ищешь, где полегче. Думаешь, работать легко?

— Ничего я не ищу, — обиделся Мишка, — сама ж говоришь — тяжело…

— Тяжело, но не так, чтобы тебе бросать школу.

Мишка замолчал: чудной народ эти взрослые, никак не хотят понять человека, если он моложе их.

— Так что выбрось это из головы и учись как следует. Работать еще успеешь.

Мишка обиделся: не понимает мать его намерений, все думает, что он из-за лени хочет оставить школу. А вот пошел бы Мишка на работу, тогда посмотрела б, какой он ленивый. Он день и ночь работал бы, из депо не выходил.

Да разве можно оттуда выйти? Ведь ничего интереснее нет, как быть возле паровозов, что-то отвинчивать, привинчивать, молотком стучать, новый болт поставить, какую-то деталь заменить — подлечить паровоз и сказать машинисту: «Готов! Можешь ехать!» И пойдет машина снова гулять по перегонам. А Мишка запомнит номер и, когда паровоз будет проходить, он ребятам скажет: «Этот паровоз я ремонтировал!» Разве это не интересно? Жаль, ничего мать не понимает…

— Сделай, что сказала, да садись за уроки. А про работу пока забудь, семилетку кончишь, потом видно будет, — заключила мать.

Мишка взял ведро, пошел во двор. Увидев веревку, вспомнил про сетку, которую еще с утра поставил на щеглов, прошел осторожно за сарай, стал наблюдать из засады, не клюет ли красноголовый семечки под сетью. Птицы весело кормились на репейнике, а под сеть не шли. Но вот, кажется, один щегол прыгнул на черневшую кучечку семечек, стал клевать. Мишка с замиранием сердца дернул за веревку. Птицы взлетели на дерево, а сеть не упала. «Что такое?» — недоумевал он и пошел посмотреть, в чем дело. Щеглы с красными пятнышками на головках вспорхнули и шумной стайкой унеслись прочь. Синицы перелетели на отдаленные деревья, принялись чистить клювы.

Мишка подошел к репейнику и, к ужасу своему, увидел, что вместо сетки в снег дугой воткнута хворостина. Сетка куда-то исчезла. Вокруг были следы, которые вели в сад.

Он сразу догадался, что это дело рук Симки Рыжика, Мишкиного одноклассника и давнего недруга. Недолго думая, Мишка пошел по следам, которые вывели за сад и на тропинке против Симкиного двора смешались с другими следами. Подозрение еще больше укрепилось. Мишка решительно направился прямо к дому и взволнованно постучал в окно. В проталине стекла показалась Симкина мать.

— Это ты, Миша? Что тебе?

— Пусть Симка выйдет.

— Да ты иди в хату.

— Мне некогда, пусть выйдет.

Через минуту до Мишки донесся голос Симки, который что-то отвечал матери. Но потом все затихло, будто в доме никого не было. Мишка подождал немного и снова постучал.

— Ну, иди же, — послышался голос матери. — Человек ждет.

— Подождет, ничего с ним не случится. Что ж я, раздетый пойду? — огрызнулся Симка, и вслед за этим скрипнула дверь.

Мишка волновался, руки тряслись: он не знал, с чего начинать.

Симка открыл дверь и, не переступая через порог, спросил:

— Чего тебе?

Его коричневые глаза бегали из стороны в сторону. Крупные, с копейку, конопатины на носу и щеках почему-то увеличились и придавали Симке воинственный вид. Из-под рыжей шапки выбивались огненно-красные волосы.

Настороженность и бледность выдали Симку: он украл сетку. Но Мишка считал Симку сильнее себя и потому не решался вступить с ним в драку.

— Иди сюда, — сказал он как можно тверже.

— А я и отсюда слышу, не глухой. Говори.

Не помня себя Мишка, как коршун, налетел на Симку, схватил его за воротник. Симка хотел захлопнуть дверь, но было поздно.

— Отдай сейчас же сетку! — прошипел Мишка ему в лицо.

— Какую сетку? — проговорил тот, пытаясь вырваться. Воротник затрещал. — Не рви пальто, а то получишь.

— Получишь? — Мишка дернул Симку на себя и ударил его кулаком.

Симка поскользнулся, упал на порог. Барахтаясь, ребята комком выкатились на улицу. Мишка крепко держал его левой рукой за воротник, а правой колотил по чему попало. Увидев драку, из конуры выскочил пес и с лаем бросился на ребят. Схватил Мишку за штанину, стал с остервенением трепать. Симка вывернулся, рванулся бежать, воротник затрещал и остался у Мишки в руках. Почувствовав необычную легкость на плечах, Симка ощупал себя и, не обнаружив воротника, заревел:

— Порвал пальто… Отдай воротник!..

— Отдай сетку! — наступал Мишка, держа в одной руке воротник, а в другой кусок льда. — Отдай!

На шум вышла Симкина мать, вскрикнула:

— Что вы делаете?

— Пусть отдаст сетку!

— Какую сетку?

— Какую украл. Ту, что щеглов ловят. Отдай сейчас же! — замахнулся Мишка на Симку куском льда. Тот быстро спрятался за мать, которая схватила его за рукав, спросила строго:

— Брал?

— Нет.

— Отдай сейчас же, негодяй! Отдай!

Симка полез за пустые ящики, которые стояли тут же в коридоре, выбросил сетку.

— На, подавись.

— Я тебе еще подавлюсь, Рыжик проклятый. — Мишка бросил воротник, взял сетку и, грозя Симке кулаком, пошел со двора.

— Ну, не попадайся мне, — крикнул Симка. — И лохматая тоже!

— Только тронь Настю — голову оторву!

Симка схватил кусок льда, пустил в Мишку, но тот вовремя пригнулся, лед просвистел мимо уха. А Мишка запел:

Рыжий, рыжий, конопатыйНа свинье сидел горбатой.Прибежал отец из хатыИ прогнал его лопатой.Рыжий плачет,Рыжий скачет,На всю улицу орет…

Симка нагнулся, хотел еще раз пустить кусок льда, но тут мать стала хлестать его по голове оторванным воротником, погнала в комнату.