Убивая тени - Кэтрин Куинн

брата, который относился к посторонним с тем же теплом.

Поэтому мне хотелось сделать все, чтобы защитить его. Насколько это возможно в святилище рыцарей.

– Как долго я провалялась в отключке? – Я застонала, принимая сидячее положение, голова пульсировала и горела. Передо мной замелькали черные точки.

– Час, – ответил Патрик, избегая моего пристального взгляда. – Я волновался за тебя. Потрясен, что ты выжила после схватки лицом к лицу с тренированным рыцарем.

Харлоу, конечно, провоцировал меня, но готова поставить пятьдесят серебряных монет на то, что он не думал, что я его ударю.

Мои действия сведут меня в могилу.

– Я не могу оставаться надолго. – Патрик поднялся, влажная ткань скользнула в розоватую воду в ржавом ведре. – Впереди еще несколько тренировок. Харлоу позволил мне побыть с тобой только до твоего пробуждения.

Поразительно. Я думала, что лейтенант в мгновение ока вышвырнет меня на улицу или прямиком в ряды королевской гвардии.

– Патрик, – позвала я, прежде чем он успел отвернуться. – Прости за…

– Даже не думай об этом, – упрекнул он, покачав головой. – Синяков почти не осталось. Я знал, что ты сдерживалась, хотя и не следовало, и благодарен за это. – Он прошел уже половину комнаты, когда остановился, расплывшись в мальчишеской улыбке. – Теперь тебе от меня не избавиться. Сомневаюсь, что кто-то станет связываться с тобой после такого зрелища.

Патрик умчался прочь, оставив меня в одиночестве, однако уголки моих губ поползли вверх.

Да, прямо как Лиам. На мгновение я представила, как бы отлично они поладили. Еще одним доказательством их сходства служила кипа скучных книг по ботанике и древним легендам, аккуратно сложенных под койкой Пата.

Парни могли бы вместе изучать эти пыльные тома.

Я перекатилась на бок, поморщившись от боли в челюсти.

Несмотря на уязвленную гордость – и пострадавшее лицо, – я ни о чем не жалела. Харлоу твердил, что правил нет. Кроме того, он и сам играл нечестно.

Лейтенант заслужил тот удар, и во мне теплилась надежда, что его челюсть болит не меньше моей.

Я вновь легла на спину, растягивая губы в жестокой ухмылке, пока снова и снова вспоминала наш бой.

Покажи мне, на что ты способен, Харлоу.

* * *

Когда остальные рекруты мирно засопели в койках, я нашла в себе силы дотащиться до купальни.

Я только положила полотенце и собралась расстегнуть рубашку, как краем глаза заметила какой-то сверток.

Перестав возиться с пуговицами, подошла к куску мешковины, перевязанному бечевкой. Он лежал на деревянном табурете в углу помещения, и я бы не обратила на него внимания, если бы не ярко-красная лента.

Ноющими от боли пальцами я развязала бант и увидела внутри прозрачную стеклянную баночку.

Открутив крышку, обнаружила желеобразную мазь, пахнущую мятой и чем-то лекарственным. Я уже собиралась поставить банку на место, когда на каменные ступени упала записка: «Для твоего лица, рекрут».

Грубые каракули выводили второпях, ни инициалы, ни имя не указывали на отправителя. И все же я знала, кто оставил мазь. Практически слышала глубокий тембр голоса капитана, будто он прошептал эти слова в моем сознании.

Но зачем он оставил ее здесь для меня?

Прежде чем потерять сознание, я видела его. Он стоял с непроницаемым лицом и сжатыми по бокам кулаками. Капитан наблюдал, как я ударила Харлоу, ослушавшись прямого приказа. Вероятно, он считал, что меня следует наказать, отправив в королевскую гвардию, где меня ждет смерть от рук врагов короля.

И все же…

Предпочитая не думать о проявлении неожиданной доброты, я быстро разделась, сложила одежду и перчатки в аккуратную стопку рядом с баночкой мази.

Закончив мыться и почувствовав себя лучше, я оделась и сунула склянку вместе с запиской в карман брюк.

Ночью, надежно спрятавшись под покрывалом, я нанесла мазь на больной подбородок и синяк под глазом. Чудовищная головная боль мягко сменилась тупой пульсацией.

Поскольку я проспала большую часть дня, то ночью почти не сомкнула глаз, скрестив руки за головой и размышляя обо всем, что оставила в прошлом.

Я могла бы убеждать себя, что многое потеряла, но настигшая в ночи правда заключалась в том, что мне не к чему возвращаться.

Лиам был мне и братом, и другом. Дядя Мика же только тренировал меня. Чаще всего казалось, что он даже видит во мне не человека, а лишь оружие, которое можно использовать и оттачивать до совершенства. Он никогда не обнимал меня так, как положено в семье, и я всю жизнь мечтала хотя бы об одном одобрительном взгляде. Ближе всего я подобралась к тому, чтобы заставить его гордиться собой, в день, когда мне исполнилось четырнадцать. Опаздывая на тренировку, я наткнулась на заблудившихся путников в Пасторийском лесу. Их окружила шайка разбойников, намереваясь отнять немногочисленные ценные вещи.

Я без раздумий бросилась в схватку и сумела одолеть двух из четырех нападавших. Но третий оказался мужчиной, трижды превышавшим меня в размерах. Он швырнул меня на землю – и я потеряла сознание.

Когда очнулась, путников и след простыл, как и разбойников. А надо мной с кривой ухмылкой склонился Мика.

– Ты пыталась, хоть и понимала, что тебя ждет провал, – хрипло произнес он. – И это главное.

Могу поклясться: когда он протянул мне руку, мое сердце готовилось выпрыгнуть из груди.

Кроме Мики, у меня еще оставались родители, хотя я часто ощущала их разочарование. Может, они и любили меня, но я сделала их изгоями. Как бы они ни старались это скрыть, от правды никуда не деться: я навлекла на них позор.

Сегодня настала ночь безжалостного осознания.

Мне вспомнились слова бабушки, которые она однажды произнесла, застав меня дома с разбитой губой. Мне тогда было двенадцать, я тренировалась с Микой в лесу, и у нас вышел особо яростный рукопашный бой.

Не говоря ни слова, бабушка привела меня на кухню, подальше от глаз родителей, и опустилась на колени, копаясь под раковиной.

Когда она наконец поднялась, то держала в руках крохотную стеклянную баночку, грани которой сверкали в свете солнцепала. Она потерла стекло, привлекая мое внимание к бледному шраму в форме кривой звезды, который тянулся по длине большого пальца ее правой руки. «Старая рана, – утверждала она, – ничего особенного». Но всякий раз, когда я спрашивала о причудливой отметине, бабушка успокаивала меня и просила перестать проявлять столько любопытства.

– Мазь поможет, Киара, – сказала она, садясь за стол с лекарством в руках. От баночки тянулся аромат диких деревьев и полной луны. А еще она пахла мятой.

– Настанет день, когда тебе понадобится уйма таких баночек, – заметила бабушка, изогнув тонкую бровь и намазывая немного прохладной желеобразной смеси на мою разбитую губу.

Будучи мелкой негодницей, я закатила глаза.

– Такой нрав доведет тебя до беды, – отругала она меня, хотя голос не скрывал веселья. – Но я думаю, что он же станет твоим величайшим оружием, дитя.

– Мой нрав? Я предпочитаю свой кинжал! – Я вытащила только что заточенное лезвие, дабы показать ей.

Бабушка безудержно рассмеялась.

– Он принесет пользу, несомненно. – Ее обветренные пальцы сомкнулись на моем запястье, отводя руку, сжимавшую кинжал. – Но именно то, что здесь, – она легонько постучала меня по голове, – поможет тебе пережить самые темные ночи.

Может, я и была ребенком, но сумела распознать выражение, промелькнувшее на ее закаленном опытом лице. Я увидела там… гордость.

– Однажды ты увидишь больше, чем когда-либо могла себе вообразить. – Она обхватила мое лицо ладонями, и в ее янтарных глазах отразились мои собственные. – Ты – свет в моей жизни, Киара. Во многих смыслах. – Я так и не поняла, что именно она имела в виду, но слова бабушки ежедневно преследовали меня на протяжении пяти лет.

Она бы хотела, чтобы я сражалась. Чтобы преуспела. Даже если меня окружали эти бездушные рыцари. Но в одном бабушка оказалась права…

Мой нрав стал моим величайшим оружием. С его помощью я уничтожу любые сомнения в том, что женщины не способны выстоять в бою. Что они не могут быть воинами.

Быть может, настало время перестать сдерживаться и выпустить на свободу девушку, которую давно удерживала в заточении.

Возможно, судьба и привела меня сюда, но отныне я сама буду выбирать свое будущее.

Глава 10. Джуд

В деревнях на границе с Туманом стали сообщать о пропавших жителях. Они исчезают, пока королевство спит, оставляя все пожитки. Я убежден, что их похищают. Кто именно, мне еще предстоит выяснить.

Письмо адмирала Джаркона королю Сириану, 11-й год проклятия

Укрывшись в тени, я наблюдал, как Киара на цыпочках возвращается в свою комнату, сжимая баночку с целебной