Труфальдино - Роман Феликсович Путилов

— Инвентаризация? — я вопросительно посмотрел на главбуха.

— Не получится. Если делать, как обычно делаем, то легко можно манипулировать. У нас двадцать участков по Сибири разбросаны, часть материалов все время в пути находятся, при желании, всегда можно манипулировать, если сотрудники не хотят реальную картину показать. Кроме того, у нас постоянно жуткий пересорт при любой инвентаризации. Я сомневаюсь, что инвентаризация что-то даст.

— Хорошо, допустим, что инвентаризация ничего не дает. А если провокация?

— Что значит — провокация?

— Ну, например, завести на склад то, что украдут в обязательном порядке.

— И в чем смысл? Мне не нужно, чтобы попался какой-нибудь кладовщик. — директор досадливо стукнул ладонью по стеклу: — Мне с начальниками цехов вопрос надо решить…

— Слушайте, господа руководители, я в ваших электроматериалах и прочих цветных металлах не очень разбираюсь, но вот представьте себе, на самом бытовом уровне…- я завис на минуту, перебирая в уме тысячи наименований товарных позиций: — Допустим, вы завозите на склад сотню пар унтов, под наименованием сапоги утепленные, и часть отправляете, к примеру, в Норильск, на тамошний участок. Вы туда можете в ближайшее время в командировку поехать?

— Нет, однозначно у меня нет времени туда кататься.

— Ну вот, вы там не появитесь. Тогда что мешает начальнику цеха с кладовщиком унты продать, а работникам выдать кирзовые сапоги с войлочными вставками, которые тоже числятся как сапоги утепленные, но стоят в разы меньше. А потом там появляется начальник цеха, который в любом случае обязан знать, какие сапоги закуплены для работников, и уже на этом его можно крутить. Ну вот, как-то так, с моей, милицейской, примитивной логики.

— Унты…- Елена Анатольевна задумчиво водила авторучкой по листу бумаги: — Не слишком это мелко?

— Мое дело предложить…- я пожал плечами.

— Нет, как рабочий вариант вполне. — директор задумался: — Я подумаю, что тут можно сделать. Что у нас еще важного?

— Пока ничего, я работаю, работы много. На следующей неделе приведу вам познакомится кандидата на должность юриста, который будет здесь постоянно сидеть. — я встал и откланялся.

По сложившейся на этом месте работы дурацкой традиции, телефон в моем кабинете начал трезвонить, пока я поднимался по лестнице. Пока я шел по длинному коридору, открывал кабинет и раздевался, телефон продолжал разрываться.

— Алло, говорите.

— Наконец-то! — изволил гневаться на той стороне провода мой неведомый собеседник: — Мне Громов нужен.

— Кто его спрашивает?

— Это уголовный розыск.

— Ох тыж! — честно говоря, не ожидал.

— Я вас слушаю.

— Громов?

— Громов, Громов.

— Вы, гражданин не веселитесь. На вас, между прочим, заявление поступило, по серьезной статье.

— Ну что вы, я совсем не веселюсь.

— Так вот, берите ноги в руки и приезжайте в районного управление внутренних дел. Паспорт у вас с собой?

— К сожалению, нет, не ношу с собой, потерять боюсь…

— Какой-либо другой документ с фотографией при себе есть?

— Пропуск на работу.

— Там фамилия указана?

— Да, указано все — фамилия, имя, отчество.

— Ладно, сойдет пропуск на первый раз. В следующий раз берите с собой паспорт.

— Угу. Всенепременно.

— Поднимаетесь на четвертый этаж, кабинет пятьдесят четвертый. Спросите капитана Паткуль. Записали?

— Я-я, натюрлих. — на автомате, пробормотал я еле слышно

— Что?

— Записал говорю, через час приеду.

— Желательно быстрее. Если не появитесь у меня через час, оформлю привод.

Кабинет на четвертом этаже, в котором размещались, как вещала табличка на двери, капитан Паткуль М. А., и старший лейтенант Косенко В. В., находился на последнем этаже старого здания постройки начала тридцатых годов и был похож на гроб — такой-же узкий и неудобный. Когда-то эти дома строились, как составная часть СоцГородка — жилья нового типа, где коммунарам давали только комнаты, туалеты были общими. Кухонь не было, есть коммунару полагалось в общей столовой. Постепенно дома нового быта превратились в обычные общежития, вот только одно меня смущало — я не был уверен, что мой двуспальный матрас в эту комнату войдет по ширине.

— Вы кто? — из задумчивости, как развернуть матрас, меня вырвал громкий голос одного из присутствующих мужчин, того, что сидел за канцелярским столом.

— Меня вызвали.

— Документы давайте.

Я протянул пропуск на завод.

— Ага! — картинно обрадовался мужчина за столом и повернулся ко второму, что сидел на широкой лавке, напротив стола.

— Это по заявлению об угрозе убийством, помнишь я тебе рассказывал.

Второй, с лавки, взглянул на меня с каким-то гастрономическим интересом.

— Присаживайтесь. — он похлопал по поверхности лавке рядом с собой и чуть отодвинулся так, чтобы я сел напротив столоначальника.

— Здрасьте. — я плюхнулся на жесткие деревяшки: — А вы кто?

— Там, на двери кабинета написано. — отрезал столоначальник, достав из сейфа толстую, потрепанную папку и уткнувшись в нее.

— Я прочитал, что на двери написано. У меня вопросы…

— Заткнись, а? — ласково прошипел мне в ухо мой сосед по лавке, так, что его дыхание обожгло мне ухо: — Когда тебя спросят, тогда и будешь вопросы задавать.

— Но я…

— Миша, может ему пиздячеков дать, а то он ведет себя неправильно. — сосед по лавке либо меня не возлюбил, либо был сегодня «злым полицейским».

— Это товарищ просто не понял, куда он попал. Ты, Володя с ним поаккуратней будь, он юристом работает.

— А, понял. Юрист-дебошир. — хохотнул Володя: — Скажите, Альберт Михайлович, если он под суд пойдет, то ему разрешат юристом работать.

— Нет. — пристально глядя мне в глаза, протянул Альберт: — Сразу запрет на профессию, по крайней мере, на несколько лет.

— Так что тогда мы с ним разговариваем. — картинной развел руки Володя: — Давай, бери скорей объяснение и дело следователю отдавай, пусть с ним следствие и суд разбирается.

— Нет, я так не могу. –самым сердечным тоном ответил своему товарищу Альберт Михайлович: — Парень молодой, жить только начинает. Зачем мы ему сразу биографию портить будем?

— Правда? — мой новый друг повернулся ко мне за подтверждением.

— Что правда? Извините, я прослушал, задумался. — я пожал плечами.

— Видишь, Альберт Михайлович, он нас совсем не уважает и даже слушать не считает нужным. — со скорбным ликом святого с иконы, пожаловался Володя: —