Искатели алмазов - Николай Золотарёв-Якутский

— Три фунта табаку за камешек? Ты хорошо подумал?

— Я хорошо подумал, Бекэ. Три фунта — больше не могу.

Бекэ недоуменно поднял брови. Больше! Да кто же с него спрашивает больше! Чудной, однако, человек.

— Отдаешь? — Кокорев толкнул дверь.

— Бери.

Торговец отвесил три фунта табаку, забрал камешек и уехал. Где-то на берегах других рек и речек его с нетерпением ждали голодные якуты-охотники.

А Бекэ в раздумье закурил трубку и уютно устроился у камелька. «Чудеса, да и только, — размышлял он. — Совсем не похоже, чтобы в торговца вселились злые духи, а поступил он все же неразумно. Он дал мне три фунта табаку за камешек, словно это беличья шкурка. А ведь я не бегал за ним, не выслеживал, не ставил на него черкан, я просто нагнулся и поднял его с отмели. И за это три фунта табаку… Удивительно!»

5. Кокорев, ювелир и справедливость

Василий Васильевич Кокорев и сам не знал, что за камешек он купил у охотника Бекэ. Купил он его так, на всякий случай, повинуясь коммерческому чутью: «Трем фунтам табаку где не пропадать, а там, кто его знает, может, камень и впрямь ценный». Да и не стоило теперь особенно скупиться. Случись это года четыре назад — пожалуй, так легко не расстался бы с тремя фунтами табаку! Когда он отправился впервые скупать пушнину, у него была всего одна нарта товара, да и тот взят в долг у богатых торговцев из села Мачи. А сейчас у него своя лавка и весь товар свой. Ни заварки чаю, ни щепотки табаку, ни аршина ткани не занял он в этом году у людей, собираясь торговать по якутским стойбищам. Пушнины привез много, и она обещала дать изрядный барыш.

Раньше Кокорев продавал пушнину мачинским купцам, а они сбывали ее в Иркутске. Теперь он почувствовал силу и сам решил везти пушнину в Иркутск.

Камешек, купленный у Бекэ, держал при себе в потайном кармане и никому не показывал.

Может, он ничего и не стоит, но осторожность в таких делах не мешает…

Однажды, когда не было дома жены, Василий Васильевич достал шкатулку с ее безделушками, нашел кольцо с бриллиантом, купленное за пятьсот рублей в прошлом году в Иркутске, и начал сравнивать бриллиант с камешком Бекэ. Странно! Камешек играл на солнце гораздо ярче, чище бриллианта и к тому же был во много раз крупнее.

— Что-то непонятное получается, — держа камешек и бриллиант рядом, бормотал Кокорев. — Не знаю, что у них там в городе ценится, только до моего камня, хоть и плачено за него всего-навсего три фунта скверного табаку, этому бриллиантишке далеко. Господи, за что пятьсот рублев слупили с человека!

Он в сердцах бросил кольцо с бриллиантом в шкатулку, вспомнил, как покупал его в ювелирном магазине Гершфельда.

— Нет ли у вас хорошего кольца? — спросил он, подходя к прилавку. — За ценой не постою, только чтобы без обману.

Гершфельд мельком оглядел его. На Кокореве была розовая рубашка-косоворотка, поверх нее несколько жилеток и новая суконная поддевка, плисовые штаны заправлены в смазанные дегтем сапоги бутылками. Гершфельд достал кольцо с маленьким, похожим на стеклышко камешком.

— Чистый бриллиант, — сказал он и взглянул на кольцо, потом на покупателя, потом опять на кольцо и снова на покупателя, как бы ожидая увидеть на его лице знаки восхищения.

Но Кокорев не спешил восхищаться, камень показался ему довольно невзрачным.

На витрине лежали камни куда более крупные и красивые: и желтые, и синие, и черные, и розовые с зелеными крапинками.

— Бриллиант? — Кокорев взял кольцо, повертел так и этак. — В чем же его особенная красота-то? Больно уж он не того… Тут, я вижу, у вас есть получше.

Гершфельд был человек неглупый. В покупателе он сразу распознал таежного скупщика пушнины, а у таких деньги водятся. И он стал терпеливо объяснять.

— Бриллиантом, господин… простите, не имею чести знать вашего имени…

— Кокорев.

— Бриллиантом, господин Кокорев, называется ограненный отшлифованный алмаз. Это самый драгоценный из всех драгоценных камней, встречающихся в природе, хотя внешне многие из них красивее алмаза. Их, как видите, много…

Он достал с витрины золотое кольцо с желтым самоцветом и, поворачивая на свету, сказал:

— Вот раухтопаз. На вид он красив, но получают его просто: нагревают до четырехсот градусов обыкновенный, весьма распространенный дымчатый кварц. А вот этот малиновый камень называется аметистом.

Он поднял кольцо на свет, и камень вспыхнул кровавым огнем.

— Красиво, не правда ли? И все же ему далеко до алмаза. Алмаз ценится за свою исключительную, я бы сказал, феноменальную твердость. Им можно резать и сверлить любой твердый материал, даже камень, даже сталь. Недаром древние греки называли его «адамас», что значит «непобедимый», «стойкий». Гранят, шлифуют алмазы только с помощью других алмазов, иначе их ничем не возьмешь. Вот почему, господин Кокорев, я настоятельно советую вам купить этот камень.

Бриллиант, предложенный Гершфельдом, был хотя и настоящим, однако не первосортным, не очень чистым. Но что Кокорев понимал в камнях? С детства он привык думать, что камни годятся лишь на то, чтобы швырять их для забавы в Лену, состязаясь с мальчишками, кто больше «блинов» на воде испечет.

И он уплатил за кольцо пятьсот рублей, хотя красная цена ему была двести.

«Кому же мне в Иркутске показать свой камень? — задумался Кокорев, уложив на место женину шкатулку. — Гершфельду? Да ведь жулик… А с другой стороны, какой он жулик? Не обманешь, не продашь — коммерция известная. Самому надо умнее быть. Покажу ему, он в таких делах, видать, понимает»…

Наступила весна. Мощный, снежный покров, еще два-три дня назад казавшийся вечным, вдруг потемнел, стал похож, на старое, свалявшееся заячье одеяло и растаял. Размытый вешними водами лед на Лене поголубел, словно окошко на рассвете, поднялся под напором воды. Вскоре река взломала его и унесла к Ледовитому океану. Открылась навигация. Вверх и вниз пошли пароходы, баржи, по безграничным просторам великой сибирской реки разнеслись гудки, сирены, зычные голоса матросов.

Кокорев сел на пароход «Соболь», идущий из Нюи вверх по Лене. В Верхоленске перегрузил товар на подводы, нанятые у местных крестьян, и к лету добрался до Иркутска. Пушнину продал с большой выгодой: лисьи шкурки — по двадцать пять рублей, колонки — по три рубля, горностаи — по два с полтиной, белки — по полтора рубля. Набив карманы хрустящими банкнотами, поспешил в магазин Гершфельда.

Ювелир сразу узнал прошлогоднего покупателя.

— А, господин Кокорев! Что-нибудь желаете купить? У меня для вас найдутся чудесные серьги с бриллиантами!