Колдун и Ведьма - Ник Перумов

Брионни, готовьте ловчую снасть. Не надо тебе туда соваться, понимаешь?

— А почему ты именно туда хочешь? Следа ведь нет?

— Нет и не будет. Профессионалы работали, я ж тебе говорил. Однако так совершенно заметать следы умеет только одна компания, как раз, как я слышал, засевшая у Чёрной горы.

Бри молчит и хмурит брови.

— Ага, — выдаёт наконец, — то есть ты к этой компании один собрался. Чтобы, значит, опять тут с какой-нибудь змеюкой кувыркаться? Знаю я вас, колдунов, глаз да глаз за вами нужен!

— Бри! Совсем спятила, что ли?! Я же сказал, что в пекло тебя не потащу!

— А если опять ламия или кто похуже? Чем отбиваться станешь, ножичком этим?

Я ношу короткий и толстый кинжал, с обухом почти в палец толщиной, и второй — игольчатый, за голенищем сапога.

— И потом, — резонно заключает Бри, — когда Манюню найдёшь, как домой-то её доставишь? Думаешь, она тебя послушается? Она ж теперь никому не верит, даже с ключами, только я её успокою!.. А если она ранена? Если ей ноги подбили? Что тогда?

В принципе, она права. Но я слишком хорошо знаю, кого можно встретить у Чёрной горы (и, главное, под ней); Бри может сколько угодно кувыркаться с эльфиком (которому я сверну шею, как только ведьмочка отвернётся), но подвергнуть её опасности?..

— Так что или мы идём вместе — или никто никуда не идёт! — торжественно провозглашает Бри и плюхается на ближайший ствол поваленной ёлки.

— А как же Манюня?

Бри молчит несколько мгновений, кусая губу.

— Избушки — дело наживное. Ну, поклонюсь Ринрайтихе… отработаю… С меня не убудет. А вот…

— Что «а вот»?

— А вот если с тобой… если ты… — Она замирает и снова кусает губы. — Если ты опять со змеюкой спутаешься, да и впрямь кормом для её змеёнышки сделаешься — вот это уже не поправить!.. — наконец выпаливает Бри, найдя подходящие слова.

И густо краснеет, отворачивается.

И я как-то подозрительно легко сдаюсь — наверное, потому, что от этих слов Бри становится как-то по-особенному тепло внутри? Если не пресловутые «бабочки в животе», то что-то похожее.

— Ладно. Уговорила. Идём вместе. Только чур — слушаться меня во всём, поняла?!

Бри хихикает и вдруг чмокает меня в щёку.

...Легко сказать — пойдём. У Чёрной горы ведьмам показываться и впрямь опасно, требуется маскировка. Пока я раздумываю, куда спрятать метлу Бри, моя ведьмочка вдруг с самым непринуждённым видом встряхивает помелом, и то стремительно уменьшается, обращаясь в маленькую золотую брошку, правда, в виде всё той же метлы.

Ого! Никогда не видывал такого у Бри.

Но, само собой, делаю вид, что ничего особенного не случилось.

Далее следует наше препирательство с ведьмочкой, непременно желавшей носить свою брошку на самом видном месте. К счастью, на сей раз логические аргументы берут верх.

— Спрятаться, значит? Это можно. Только ты того… не пугайся, обещаешь?

— Чего ж мне бояться?

— Ну, мало ли...

Рыжие волосы Бри исчезают под платком, оставшиеся пряди оборачиваются седыми космами, вперёд выдвигается крючковатый нос, один глаз закрывает бельмо, алые губки становятся сухими и бескровными, из-под них торчат коричневатые гнилые зубы. Щёки изрезают морщины, и вот на меня уже смотрит жуткая лесная старуха, истинный Страж смертного предела. Не хватает только костяной ноги.

Снова ничего не могу сказать, кроме всё того же «ого!».

Второй раз за один день Бри ухитряется меня удивить, да ещё как!..

— Послушай, дорогая, а почему ты мне никогда этого не…

— А ты не спрашивал! — очень натурально шамкает старуха и вдруг высовывает язык — в точности, как Бри.

— Не ерунди! — сердито обрываю я. — Могла бы и поделиться, что на такое способна. А то вместе-вместе, мой-мой, ревную-ревную, а секретики-то они вот!..

Кажется, мне удается её смутить.

— У тебя секретов тоже хватает, — бурчит Бри, накручивая на палец седую прядь.

— Нет у меня никаких секретов. Даже тайной любовницы, и той нет.

— Змеюка!..

— Эх, вот даже жаль, что нет ламий мужского пола. Пусть-ка бы ты сама попробовала отбиться!..

— Уж я-то бы отбилась! — без тени сомнения бросает Бри. — Приподняла бы да об пол бы шлёпнула! Это ты, милый, со змеюкой своей расслабился и удовольствие намеревался получить!..

— А после этого бы превратился в запас пищи для змеёнышки, едва та вылупится? Хорошо удовольствие!.. И вообще, Бри, чего ты тупишь? Знаешь же прекрасно всё о ламиях, но который уже раз мне эти дурацкие претензии выдаёшь! Мы пререкаться будем или твою же избушку искать?

Бри-старуха вздыхает.

— Ну ревную я, — признаётся она нехотя. — Сказала ж уже. Ревную, не могу просто. Как подумаю, что эта змеюка тебя… в себя… всё внутри аж переворачивается!

— Так только драконы ревнуют. В сказках. Ну, ты как, закончила? Можем дальше идти?

— Можем, милок, можем! — шепелявит Бри, входя в роль. — Идём, значить...

Глава IV. Своё и чужое

Летучее помело Бри доставило нас достаточно близко к Чёрной горе. Бока древней скалы блестят, словно только что политые водой; обсидиан чёрен, как никогда не бывает обычный обсидиан. Мы пробираемся меж крутобоких холмов; к удивлению Бри, нам всё чаще попадаются одинокие заимки, окружённые нешироким кругом полей.

— Кто тут жить-то может?

— Кто от сильных мира сего бежит. От королей да императриц. Кто тишины ищет.

— Но это же Гора! Тут ведьмы пропадали!

— А простые смертные, видать, никого тут не интересуют.

И это было чистейшей правдой.

Мы старательно обходим все хутора, заимки и починки. Иногда пробираемся совсем глухими зарослями; иногда оказываемся совсем близко к амбарам или сараям. Псы поджимают хвосты и убираются куда подальше (хотя я против них ничего не имею), кошки шипят на Бри.

Чем ближе к Горе, тем более обжитой становится местность. Деревья редеют, теперь уже не заимки стоят одинокими островками среди бескрайнего зелёно-жёлтого моря, а редкие лоскутья леса извиваются между просёлков, полей, выпасов и огородов.

Однако, и набежало ж сюда народу…

Делать нечего — выбираемся на дорогу. Бредём — ни дать ни взять почтительный сын ведёт куда-то престарелую мать.

Нам начинает попадаться народ: мужик с осликом, запряжённым в небольшую тележку, пара странствующих торговцев, большая телега с женщинами и клетками, где квохчут курицы и гогочут гуси, —