Истории мёртвой зимы - Дмитрий Алексеевич Игнатов

настолько разбитый, что Путилин даже выдержал паузу, решаясь снова завести свою обычную шарманку:

— Ну, что? Поедем сегодня али нет? А то ведь…

— Да, знаю, я! Знаю! — перебил его комендант. — Машина ехать должна. Смазка загустнет, поршни заклинит, гайки разопрёт… Поедем мы! Поедем! Прогревай аппарат.

Удовлетворённый ответом, Путилин заулыбался, но в тамбуре появился Венечка с необычной озабоченностью на одухотворённом лице.

— Простите, я краем уха услышал, что мы собираемся ехать?

— Так точно.

— Но, позвольте! Как же?! Меня тут вчера Оксана Евгеньевна просветила… Там же, в этих трущёбах, ещё люди остались. Дети, бабушки… Мы что же теперь их бросим?

— И то правда, — согласился Путилин. — И Савченко этого так вчера и не появилось. Думал, будет мне кочегар…

— Вы, может, не будете меня нервировать?! — вскричал Лаврухин. — Успокойтесь уже! Никого не бросим.

Он буквально спрыгнул с подножки в снег.

— Совсем замёрзнете так бегать, — проявил заботушку Венечка. — Вам бы пальтишко новое справить…

— Вот бы справить мне костюм себе из стали на… — бросил в ответ Лаврухин. — Грейте машину!

Преодолев расстояние до лагеря «ситдаунов» быстрее, чем обычно, он застал его в зловещем запустении. Часть палаток были разрезаны и перевёрнуты. По всей видимости, оставшись без хозяев, они оказались мгновенно разграблены соседями или приближёнными бригадира. Сам хозяин мусорного мирка в окружении нескольких мордоворотов был тут же — на своём месте. Развалившись в старом кресле, грел ручонки у костра, подкидывая в бочку небольшие чурбачки.

Внезапно Лаврухин с ужасом заметил, что из ёмкости торчали обгоревшие ноги в знакомых коричневых сапогах. «Хоть бы обувку сняли… — мелькнуло в голове у коменданта. — Ничего-то им не жалко…». Но свой вопрос задал предельно невозмутимо и с несколько отрешённой грустинкой:

— Убили всё-таки?

— Это наше внутреннее дело, гражданин начальник, — хмыкнул в ответ Коровчук.

Откуда-то из кучи тряпья, бывшего когда-то чьим-то жилищем, вылезла маленькая девочка, бросилась к Лаврухину и, уткнувшись в полы шинели, тихо прошептала:

— Это папка мой… Больше никого не осталось…

— Понятно. Рядом стой. — Комендант не глядел на девочку, а только сверлил глазами бесформенную фигуру бригадира. — Зачем убили? — спрашиваю.

Коровчук поймал взгляд коменданта и растёкся в сальной ухмылке.

— А он сам… На шпалу упал и ударился. Несколько раз.

— Дядя милиционер, они врут всё! — пропищал ребёнок, крепче сжимая ручёнками этого странного худого дядьку, будто сейчас в нём заключалась последняя надежда. — Это они палками его ночью застучали.

— Знаю. Не бойся. Мы с тобой ещё подумаем, что с ними сделать…

— Не о том ты думать собрался, гражданин начальник, — усмехнулся бригадир. — Лучше подумай, может, не нужно тебе никуда ехать? Зачем? Оставайся. Будешь, как сыр в масле, кататься. Уголька надолго хватит. Разгрузишь свой тендер… А мы поможем.

Коровчук самодовольно хихикнул, но сразу поменялся в лице, потому что в него нацелилось чёрное пистолетное дуло. Бугаи позади главаря поднялись с мест, но ринуться вперёд без команды не решились.

— Все назад! Назад! Я ухожу. Ясно? Девочка идёт со мной.

Не выпуская из виду нацеленный на него ствол, бригадир продолжал увещевать коменданта, но тот уже не слушал.

— Так… И ещё… Есть тут Николай? Ну! Ксанкин женишок, который… Николай, выйди! — громче повторил Лаврухин.

Из-за спин подручных Коровчука показался щуплый паренёк.

— А этот папу бил, не помнишь?

— Нет… Он никого не трогал.

— Значит, тоже со мной пойдёшь, — приказал комендант Коле. — Ну! Быстро!

Тот пугливо обернулся, а потом перешёл поближе к человеку в шинели..

— Ах ты крысёныш! Задавлю! — взревел главарь.

— Сиди уж! Любишь сидеть же. А то поскачешь у меня! — осадил его Лаврухин, угрожающе ткнув оружием, а потом оглянулся по сторонам, обращаясь ко всем прочим зрителям, незримо наблюдающих за сценой из своих укрытий. — Другие желающие есть? Нет?! Ну, всё… Хотите сдохнуть, значит, сдохните. Увижу, что кто-то следом идёт — стреляю сразу в лоб.

— Далеко всё равно не уедешь, — сквозь зубы процедил Коровчук.

— Поезд невозможно остановить.

— А это мы ещё посмотрим, гражданин начальник.

Комендант не стал продолжать эту бессмысленную перепалку. Только ещё раз посмотрел в сторону палаток с притаившимися внутри людьми, с обидой прошептал:

— Дебилы, бл*ть… — плюнул в снег и пошёл назад к поезду вместе со встревоженным Колей и успокоившимся ребёнком.

Несколько раз он мысленно ругал себя за несдержанность. Никак нельзя было светить «Макаровым». Неоправданный риск. Что у него? Восемь патронов. А у них — злость, кураж и одно на всех неудержимое желание завладеть халявной волыной. Расчёт лишь на то, что жирный боров зассыт и не спустит свою шоблу. Эмоции. Ребячество. Как бы то ни было, погоня не входила в планы трусливого Коровчука, поэтому никакой погони так и не случилось. А локомотив был уже в паре шагов.

* * *

Лаврухин рассматривал поезд. Чёрная угловатая громадина, извергающая горячий пар, возвышалась на фоне белой земли и серого неба, словно фантастический дракон, вытянувший вдоль железнодорожной ветки свой длинный хвост. Одни колёса почти с человеческий рост. Спецрельс и полотно втрое шире обычного. Умели же раньше строить… Настоящий левиафан! И что он таскал? Какие-нибудь боеголовки — не иначе. Отрыжка ядерной эпохи.

А что теперь? Куда он нас везёт? И зачем? Может, и проще вот так вот — сесть и ждать, когда на тебя свалится счастье? Да и есть ли оно в конце этого пути? Кто встретит? Не такие ли морготные морды?

Тягостные раздумья коменданта прервал паровозный свисток. Глянул — все уже погрузились — один Лаврухин стоял в снегу в нещадно жмущих сапогах. Поднявшись по длинной крутой лестнице, он громко закрыл последнюю дверь, пересёк тендер и заглянул в кабину.

— Ну чего? Поехали что ли?

— Да там это… — закопчённое лицо Путилина выражало тревогу. — На рельсы какого-то говна натащили. И, кажись, шпалы пилят. Как бы жертв не было… Котёл-то у меня уже того — под парами.

Воцарилось молчание. Только громогласное урчание исполинской машины, напоминало, что ей никак нельзя останавливаться.

— Что делать-то? — повторил вопрос машинист.

Лаврухин опять задумался, но тотчас вспомнил удивлённого Кольку. Его Ксанку, проданную за пару мешков угля. Испуганную девчонку, чьё имя он пока ещё даже не узнал. Вспомнил эти мерзкие рожи, столпившиеся вокруг растерзанного трупа белокурого Савченко. Вспомнил довольную и лоснящуюся жиром харю бригадира. И неожиданно для самого себя очень чётко ответил:

— Дави их, Путилин.

Первыми сдохнут хипстеры. Часть 1

Глава 1. Лёня

в которой Лёня разочаровывается в любви и человечестве, однако осознаёт все выгоды лыжного спорта

Лёня проснулся оттого, что в комнате было слишком холодно. Поёжившись, он