Моя легендарная девушка - Майк Гейл

— Боюсь, нет, мистер Пришелец, — ответила Кейт.

— Пришелец? — повторил я.

— Я же не знаю, как тебя зовут.

— И правда, не знаешь. — Я прикинул — а не придумать ли мне себе другое имя, так, для развлечения, но в ее голосе было столько чистоты и искренности, что моя идея показалась мне жалкой. — Имена не имеют большого значения. Они — только ярлыки. Откуда мы знаем, как стоит назвать младенца, он ведь еще себя никак не проявил.

Я вполне осознавал, насколько высокопарно это звучит, потому что и сам так подумал, когда услышал, как Саймон впаривает этот текст какой-то девушке на вечеринке. Но теперь я использовал его трюк в надежде добиться тех же фантастических результатов, каких тогда добился Саймон.

— Тебе не нравится твое имя? — спросила Кейт.

— Да нет, оно вполне ничего, — без энтузиазма сказал я, — но я бы выбрал другое.

Она рассмеялась, а это было не совсем то, к чему я стремился. Я спросил, в чем дело, она сказала, что, мол, все парни одинаковы или что-то вроде того. Потом спросила, какое имя я бы предпочел. Это был несколько неудачный поворот. Потому что я не мог вспомнить, какое имя в той ситуации выбрал Саймон.

— Я… не знаю. — Я начал нервничать. Придерживая трубку плечом, чтобы освободить руки, я порвал свое письмо в банк в мелкие клочья.

— Тогда я буду называть тебя Джеймсом, — весело сказала она.

Джеймс? Это меня заинтриговало. Я вспомнил всех известных мне крутых Джеймсов: Джеймс Бонд (крутой парень, ничего не скажешь), Джеймс Браун (крутой властитель умов), Джеймс Хант (крутой мотогонщик) — но несмотря на всех этих Джеймсов мне казалось, пусть это и маловероятно, что она имеет в виду какого-то другого Джеймса. Например, Джеймса Бейкера, паренька, который учился в школе на год младше меня. У него вечно губы были обветрены.

— Почему Джеймсом? — запротестовал я.

— Не знаю, — капризно сказала Кейт. — Ты похож на Джеймса. Но если имена не имеют значения, зачем тогда ты спросил, как зовут меня?

— Хотел узнать, насколько ошиблись твои родители.

— И насколько? — Она насторожилась.

— Так, средне, — ответил я. — Не то чтобы совсем мимо. Три балла из десяти. За прилежание.

Начала проявляться моя сволочная натура. Мне бы хотелось сделать вид, что подобные хамские ухватки являются частью моей техники обольщения, но это не так. Просто я вел себя как последний придурок. Мой язык часто срывается с цепи, опьяненный собственным могуществом. Так случается каждый раз, когда я лицом к лицу сталкиваюсь с кем-то исключительно приятным — я тут же начинаю ставить эксперименты, выяснять, до каких пределов способна дойти широта представшей передо мной натуры и как далеко будет позволено зайти мне.

— Ты хочешь меня обидеть? — спросила Кейт. Мои слова ее скорее ошеломили, чем огорчили.

— Нет, прости, пожалуйста, — испугался я. — Прости меня, я дурак. Просто… просто мне сейчас немного тяжело приходится.

— А что случилось? — В голосе Кейт прозвучала искренняя забота.

Я попытался остановиться, но уже не мог.

— Моя девушка… — сказал я. — Она меня бросила.

— Ой какой ужас! Я тебя хорошо понимаю. В такие моменты жизнь просто невыносима. Прости меня, пожалуйста. Тебя только что бросила девушка, а тут я со своими дурацкими чеками.

— Да нет, не беспокойся, — жизнерадостно сказал я, мгновенно позабыв о своих бедах. — Не то чтобы она бросила меня только что…

— А когда?

— Три года назад.

И я рассказал ей все. В паузах Кейт вставляла что-нибудь подбадривающее, но от этого мне становилось еще хуже. Ведь я, как последний идиот, надоедал девушке с восхитительным бархатным голосом (и, скорее всего, хорошенькой) рассказами о своей бывшей подружке, в то время как любой нормальный мужчина на моем месте сделал бы все возможное, чтобы познакомиться с ней поближе.

Я говорил около часа, на одном дыхании, а когда замолчал, Кейт сказала, чтобы я не сдавался. Она и сама только начала приходить в себя после недавнего разрыва со своим парнем.

— Я потому и плакала, когда говорила тебе на автоответчик. Кстати, спасибо, что ты мне об этом ни разу не напомнил. Когда я набрала этот номер, я вспомнила, как жила там, как мы были там вместе с ним, а это напомнило мне, что он меня бросил.

Я подумал, что она сейчас заплачет, но она сдержалась. Более того, она сама начала рассказывать. У нас как-то незаметно образовалась миниатюрная группа психологической взаимопомощи. Мы оба принадлежали к тому небольшому, но морально ущемленному слою общества, имя которому Брошенные. Ее парень, которого она иначе чем «мой бывший» и «этот бессердечный ублюдок» не называла, бросил ее три недели назад, и при этом совершенно неожиданно. Они пробыли вместе шесть месяцев — это было необыкновенное время.

— Поначалу я была сама не своя, — рассказывала Кейт. — Правда. Просто лежала в кровати и смотрела в потолок. Даже телефон отключила, чтобы он не дай бог мне не позвонил. Ничего не ела — знала, что все равно вырвет. Ни с кем не виделась, даже с близкими друзьями. Просто сидела дома, смотрела телевизор и жевала печенье. Кстати, о печенье… — Послышалось шуршание пакета и легкий хруст — она аккуратно пережевывала овсяное печенье, потом довольно мурлыкнула по-кошачьи и вернулась ко мне. — Так-то лучше. А потом однажды я очнулась. И сказала себе: можно провести остаток жизни, оплакивая себя и свою потерю, а можно продолжать жить. Я выбрала второе.

Я восхитился силой ее духа. Она смогла сделать то, что так и не удалось мне, — она стала жить дальше. Но вскоре мое восхищение несколько поутихло. Не может быть, чтобы она любила «своего бывшего» так, как я любил Агги, иначе это горе выбило бы ее из колеи столь же необратимо. И нечего тут сравнивать.

Кейт продолжала:

— Не понимаю, почему люди всегда твердят какую-нибудь ерунду, вроде «да таких, как он, — пруд пруди». Мама мне именно так и сказала, когда меня бросил этот тип. Я захлебывалась слезами, а она утешала меня поговоркой про какой-то пруд. Вот если бы этот бессердечный ублюдок погиб в автомобильной катастрофе, она бы никогда так не сказала. Она бы не стала говорить: «Ничего страшного, Кейт, в мире еще полным-полно парней, и все они, в отличие от твоего бывшего, живы».

Тут она права.

Я обдумывал, что бы ей еще сказать, как вдруг она спросила:

— Между болью и неведением, что бы ты выбрал?

Я мгновенно узнал эту цитату. Как-то четыре года назад я, Агги, Саймон и его тогдашняя девушка Джемма Уокер (продержалась три недели и два дня) провели целый субботний вечер за фильмом «На последнем дыхании» с Ричардом Гиром, ремейком фильма Годарда «Au Bout de Souffle». Это было необходимо мне для курсовой по голливудским версиям иностранных фильмов. Я выбрал эту тему, потому что для нее надо было смотреть «Великолепную семерку», хотя на обратной стороне медали махали наганами «Семь самураев», которых мне тоже пришлось вынести, пускай смысла там не было ни на грош, чтобы не сказать хуже. Так вот, в одной сцене девушка Гира, которую так великолепно сыграла Валери Капрински, читает вслух фразу, потом роняет книгу и целует его. Мы с Саймоном минут пять потратили, перематывая пленку по кадрам, чтобы выяснить, что это была за книга, так как цитата произвела на нас неизгладимое впечатление.

— Это из «Диких пальм», — сказал я таким тоном, словно Кейт сейчас даст мне за это десять очков и золотую звездочку, как в викторине. — Уильям Фолкнер.

— Правда? — удивилась Кейт. — Я не знала. Этот бессердечный ублюдок написал мне так в письме, которое прислал после того, как меня бросил.

— А, — неловко сказал я.

— И что бы ты выбрал?

Я сказал, что выбрал бы неведение. Она не поверила, но это была правда. Если бы я мог все начать сначала, я никогда бы не стал встречаться с Агги. Я бы в тот день повернулся и вышел из «Оксфама» — пусть я бы не получил зеркало с Элвисом, зато я был бы уверен, что мой здравый рассудок и самоуважение останутся при мне на много лет вперед.

— А как же все хорошее? — попробовала возразить Кейт. — Ведь между вами было и то, о чем приятно вспомнить?

— Да, было и хорошее. — Я восстановил в памяти некоторые приятные моменты. — Но что в результате? Одни воспоминания. Мне двадцать шесть, и я живу только прошлым. Мы расстались три года назад, и я по-прежнему не могу ее забыть. По сравнению с этим неведение было бы просто блаженством.

Кейт начала от меня уставать, я это почувствовал. Мне хотелось рассказать ей всю свою жизнь, выложить все, что накопилось в душе. Но я понимал, что ей со мной становится скучно.

— Тебе со мной скучно? — спросил я так, чтобы это выглядело ненавязчиво.

— Нет. Почему мне должно быть с тобой скучно?

— Ну, наверное, немного скучно, — настаивал я. — Мне так неудобно, что тебе приходится выслушивать мои заунывные повествования. Я иногда бываю таким занудой, что сам себя перестаю слушать.