Три карты усатой княгини. Истории о знаменитых русских женщинах - Владислав Петров

Коронацию Екатерины решили проводить без камчатских пригожих девиц, поскольку помнили конфузию, приключившуюся со штабс-курьером Шахтуровым. Он честно выполнил поручение, ехал, нигде не засиживаясь, и доставил в Санкт-Петербург то, за чем его посылали, через четыре года после коронации Елизаветы Петровны, а все путешествие заняло целых шесть лет. Пикантный факт: за годы пути с Камчатки несколько девиц успели принести потомство от сопровождающих их солдат. Жизнь взяла свое, непринужденно подчеркнув всю глупость затеянного предприятия. Воистину прав был классик, когда сводил все проблемы России к двум основополагающим — плохим дорогам и дуракам.

А графиня Головкина выполнила свой долг перед мужем до конца. Она похоронила его в усыпальнице Ромодановских в московском Георгиевском монастыре и после этого зажила, как пишет современник, «по-монашески, но без ханжества и не чуждаясь людей… Доживать свой век ей пришлось в дни Екатерины II, среди общества, далеко не отличавшегося высоким нравственным уровнем.

Общество это, однако, само погрязшее в пороках грубого эпикурейства и себялюбия, умело ценить добродетели. Вся Москва поклонялась Головкиной и почтительно уважала святость ее жизни».

Поселилась она в Москве, где когда-то родилась, в родовом доме Ромодановских, который, к счастью, сохранился в неприкосновенности. Вероятно, поэтому москвичи называли Екатерину Ивановну княгиней Ромодановской. Биограф пишет, что после возвращения из ссылки она посвящала «все время молитве, благотворениям и отчизнолюбию». О ее милосердии слагались легенды, которые постепенно распространялись по России. Молва о ее благочестивой жизни дошла до императрицы Екатерины II, и та возвратила Головкиной чин статс-дамы и некоторые из конфискованных имений.

Умерла Екатерина Головкина в глубокой старости. Единственным предсмертным ее желанием было, чтобы похоронили рядом с мужем. Через тридцать с лишним лет после того, как тело графини упокоилось в Георгиевском монастыре, девятнадцать женщин-декабристок — жен, невест, матерей, сестер — отправятся за своими честолюбивыми мужчинами в долгую дорогу по бесконечному русскому бездорожью. И, опережая их, понесутся на окраину страны важные курьеры по каким-то дурацким надобностям. И то же самое повторится в нашем веке во времена ГУЛАГа…

Есть во всем этом неуловимый, но в то же время вполне очевидный образ русской жизни, вызывающий у каждого, кто живет этой жизнью, странное чувство, в котором гордость за нашу страну соседствует со жгучим стыдом…

Екатеринa II и ее любовники, или Как личное сочетать с государственным

Интимная жизнь императрицы Екатерины II окутана легендами. Правду от вымысла отличить чрезвычайно сложно. Одни мемуаристы видят в русском императорском дворе второй половины XVIII века вместилище разврата и ищут для него аналоги в Риме времен Калигулы и Нерона, другие, наоборот, пытаются представить Екатерину если не образцом целомудрия, то уж, во всяком случае, обычной женщиной с обычными женскими слабостями.

Истина, как всегда в таких случаях, лежит посередине. Императрица не была обычной женщиной — она была великой женщиной, и всего в ней было без меры. В то же время разврат был нормой жизни придворных кругов всех европейских государств. Французские короли меняли фавориток, как перчатки, а многочисленные немецкие отпрыски королевских кровей порой творили за стенами своих чопорных замков такое, что нынешним сексопатологам остается только разводить руками. В этом смысле отличие Екатерины от современных ей августейших особ лишь в том, что она открыто презирала общепринятые нормы нравственности и при необходимости устанавливала новые — при ней фаворитизм в России стал де-факто государственным учреждением, и любовники, кто надолго, а кто на неделю-другую, становились соправителями императрицы. Причем большинство из них к тому вовсе не стремились и занимались делами империи исключительно по воле своей августейшей любовницы. Пожалуй, лишь двое, Григорий Потемкин и Петр Завадовский, проявили себя на государственном поприще, и только Потемкин оказывал существенное влияние на внешнюю и внутреннюю политику империи.

Современники, основываясь на неясных слухах, утверждали, будто бы первый любовник, некий граф Б.[14], появился у Екатерины в четырнадцать лет, когда она еще звалась принцессой Софией-Августой-Фредерикой Ангальт-Цербстской (а по-домашнему — Фигхен) и помышлять не могла о русском престоле. Поверить в такое трудно, но даже если это и правда, то связь с Б. продолжалась недолго. 1 января 1744 года из Санкт-Петербурга были получены приглашение императрицы Елизаветы Петровны посетить русскую столицу и деньги на дорогу — 10 тысяч рублей.

Это означало, что Софию-Августу-Фредерику, принцессу захиревшего рода, в раннем детстве игравшую на городской площади с детьми простолюдинов, ожидают смотрины и шанс стать невестой наследника российского престола великого князя Петра-Ульриха Голштинского, внука Петра I и своего троюродного брата. Через десять дней Фигхен уже была в дороге. Личный багаж принцессы состоял из трех платьев, дюжины сорочек, стольких же чулок и носовых платков (для сравнения: в гардеробе Елизаветы было 15 тысяч платьев и 5 тысяч пар обуви). «Ей недостает только крыльев, чтобы быстрее лететь», — рапортовал Елизавете гофмейстер великого князя Брюммер. По прибытии в Санкт-Петербург Фигхен выдержала непростой экзамен, и 29 июня этого же года они с Петром были обручены. Немецкая принцесса превратилась в русскую великую княгиню.

Муж Екатерине (это имя она получила после перехода в православие) достался не из лучших. Мало того, что он был глуп, мелочен и вульгарен — любимой шуткой будущего царя было выливать содержимое стаканов на головы прислуги; к этому букету добавлялось и то, что он почти не обращал внимания на молодую жену. Екатерина не блистала манерами, но она, как губка, впитывала тягу к утонченности, свойственную двору Елизаветы. Петр же, воспитанный — в буквально смысле — в казарме голштинской гвардии, предпочитал дам непритязательных (таких, к примеру, как графиня Елизавета Воронцова), с которыми закатывал в своих покоях пьяные оргии. Жена была ему безразлична, доходило до того, что он открыто поощрял вертевшихся при Екатерине молодых дворян к ухаживанию за ней.

В «Записках» Александра Тургенева, всю жизнь прослужившего при дворе, содержится любопытное описание того, как молодые супруги проводили ночи. Ссылка на саму Екатерину придает ему достоверности: «От нее непосредственно Бестужев (канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. — В. П.) сведал, что она с супругом своим всю ночь занимается экзерцицею с ружьем, что они стоят попеременно на часах у дверей, что ей занятие это весьма наскучило, да и руки и плечи болят у нее от ружья. Она просила его сделать ей благодеяние, уговорить Великого князя, супруга ее, чтобы он оставил ее в покое, не заставлял бы по ночам обучаться ружейной экзерциции…» Если это и анекдот — то весьма характерный!

Стоит ли удивляться тому, что вскоре после свадьбы отношения между супругами расстроились, и темпераментная, склонная к чувственным удовольствиям молодая женщина стала искать встреч с мужчинами на стороне. Французский историк Лаво утверждает, что в это время Екатерина свела знакомство с некой графиней Д., в доме которой отдавалась едва ли не первым встречным, причем ее любовники не знали, с кем имеют дело. Затем невесть откуда появился итальянский авантюрист «венецианец Далолио», который, побыв недолгое время в любовниках Екатерины, вскоре переквалифицировался в сводника и устраивал ей свидания с мужчинами в доме Ивана Елагина, будущего посредника между Екатериной и Станиславом Понятовским, а в дальнейшем — камергера и сенатора.

Косвенно эти сведения подтверждает записка о поведении Екатерины, поданная императрице канцлером Бестужевым-Рюминым, где великой княгине ставилась в упрек чрезмерная вольность в отношениях с камер-юнкерами, пажами и даже лакеями. Такое поведение не было чем-то из ряда вон выходящим. Например, статс-дама графиня Мария Салтыкова, с сыном которой мы еще встретимся, чуть ли не ежедневно посещала казармы царских гренадер и переспала, как утверждали злопыхатели, с каждым из них. Да и сама Елизавета до вступления на престол, бывало, являлась в Преображенские казармы с доверенными дамами (Салтыкова была одна из них) и устраивала шумные ночные застолья, чем давала почву самым разнообразным слухам.

Анонимный разврат в чужих домах тешил тело, но самолюбие Екатерины оставалось неудовлетворенным. Можно как угодно оценивать ее нравственность, но то, что ей не хотелось вести двойную жизнь, — это очевидно. Первой внятной попыткой узаконить в глазах двора свое поведение и, главное, свое право на такое поведение были отношения с братьями Чернышевыми. Старший из братьев, красавец флигель-адъютант граф Андрей, был любимцем Петра, и тот, забывая даже о формальных приличиях, толкал жену в объятия своего придворного. Кончилось все тем, что Андрей был застигнут камергером Девьером на пороге спальни Екатерины, где, надо полагать, оказался не впервые.