Россия, общий вагон - Наталья Ключарева

Карьера человека в штатском закончилась, как и предсказывала его родительница, довольно быстро. Однажды Тема сидел на работе и читал в Интернете очередную статью Жижека, которую ему предстояло переводить. Тут у него за спиной раздались шаги командора, и Темин начальник произнес роковую фразу:

- Завтра вы едете в командировку. В Чечню.

Тема встал из-за стола и тихо, но смело, как декабрист на допросе, ответил:

- Нет, в Ичкерию я не поеду!

- Тогда пишите рапорт! - рявкнул палач, изувер и душегуб, даже не обратив внимания на недозволенное название мятежной республики.

И Тема написал рапорт. А потом сделал то, о чем, по его словам, мечтал со дня поступления на службу. Отдавая рапорт, Тема наклонился и вежливо сказал на ухо своему, теперь уже бывшему начальнику: «Иди ты на …!»

Потом повернулся и медленно, с достоинством, покинул кабинет. Правда, за дверью нервы у «молодого бунтаря» сдали, и Тема бросился наутек, забыв даже захватить дискеты с переведенными текстами Жижека, о чем впоследствии очень жалел. Потому что переводить пришлось заново.

- Я же тебе говорил, Нюша! Я всегда знал, что вырастил героя! Моя кровь! Моя школа! Моя порода! - восклицал Яков Петрович, выпивая у себя на кухне «за подвиг разведчика» и впервые за долгое время чувствуя полное демократическое раскрепощение.

Потом Тема, по-прежнему не хотевший воевать за «сохранение государственной целостности РФ», поступил в аспирантуру и, обеспечив себе пацифистское будущее на несколько лет вперед, занялся изучением истории современных радикальных партий. В списке источников аспирант Бутман с гордостью ставил ссылку на секретные архивы ФСБ.

16

Когда им было по 19 лет, Яську, писавшую дикие верлибры про чеченских боевиков и левых эсеров, позвали в Москву на какую-то радикальную презентацию.

В поезде Яся обнаружила, что потеряла все свои тексты. А наизусть она помнила только чужие стихи. Подумав немного, она беззаботно тряхнула красно-черно-белой челкой и закричала:

- О! Придумала! Маленькое лирическое стихотворение! Все очумеют!!

Презентация выдалась на редкость радикальной. У входа в полуподвальное помещение наблюдались персонажи, которым незачем было ни читать, ни слушать стихи. Им было хорошо и радикально безо всего. На асфальте высокомерно спал поэт Андрей Родионов. Рядом сидел печальный панк Плакса и горько вглядывался в горлышко бутылки. Бутылка была пуста. Писатель Рахманинов с золотыми зубами и бандитской рожей вымогал в большую кепку мелочь у прохожих. Еще несколько литературных деятелей возбужденно обсуждали, что, где и сколько они пили вчера и с кем после этого подрались.

Внутри обреталась более пристойная публика. Под большим портретом Саддама Хусейна и маленькой фотографией Маяковского сидели разнообразно заросшие юноши и расплывчатые девушки с пирсингом. У микрофона стоял сутулый мальчик пубертатного вида и дерзко декламировал:

- Братцы! Я хочу ибатца!

Зрители разражались одобрительными аплодисментами. Поэт кланялся и продолжал:

- Я люблю тебя….- юноша выдерживал мхатовскую паузу. Публика ждала, затаив дыхание. - Ибать! - выдыхал чтец к вящему удовольствию собравшихся.

Потом к микрофону походкой лунатика вышла лысая поэтесса Шура. Шура явно не понимала, где находится, и затравленно озиралась по сторонам. Она топталась на сцене около минуты. Зал молча ждал. Наконец поэтесса увидела микрофон, и ее лицо приобрело смутный оттенок осмысленности. Жестом рок-звезды она резко схватила стойку, открыла рот, постояла немного и вдруг произнесла:

- У меня проблемы…

После этого Шура обреченно замолчала.

- Амфетамин, бутылка водки, трава, пятьдесят грибов и две таблетки торена, - громким шепотом сообщил бывший Шурин муж, сидевший рядом с Никитой.

- У меня проблемы… - снова попыталась начать Шура и отчаянно посмотрела в толпу.

Известный литературный гей подсунул лысой поэтессе книжку, раскрытую на стихотворении про проблемы. Шура повертела книгу в руках, жалобно поежилась и попыталась засунуть руки в карманы. Но промахнулась. Книга упала на пол. Всем вдруг стало ясно, что живой Шура не сдастся.

- У МЕНЯ ПРОБЛЕМЫ!!! - закричала она, приложив руки к губам, как на картине Мунка.

Яся не выдержала, подползла к сцене, выдернула из-под Шуриного ботинка книгу и яростным шепотом стала диктовать:

- У меня проблемы с артикуляцией…

- У МЕНЯ ПРОБЛЕМЫ С АРТИКУЛЯЦИЕЙ… - вязким эхом отозвалась Шура, погружаясь в транс.

- Я не буду говорить не могу не буду не надо, - шипела Яся.

- Я НЕ БУДУ ГОВОРИТЬ НЕ МОГУ НЕ БУДУ НЕ НАДО, - повторяла лысая Шура, обретая надежду на то, что этот кошмар все-таки закончится.

Так они добрались до конца текста.

- А теперь, Шура, ты закрываешь рот и садишься на место, - скомандовала Яся, захлопнув книгу.

- А ТЕПЕРЬ ШУРА ТЫ ЗАКРЫВАЕШЬ РОТ И САДИШЬСЯ НА МЕСТО, - заунывным голосом робота сказала Шура.

Яся в сердцах дернула поэтессу за штанину. Шура рухнула в объятия бывшего мужа и погрузилась в бессознательное.

Через несколько лет Никита случайно наткнулся на новую книжку лысой поэтессы. Печально знаменитое стихотворение про проблемы заканчивалось там фразой: «А ТЕПЕРЬ ШУРА ТЫ ЗАКРЫВАЕШЬ РОТ И САДИШЬСЯ НА МЕСТО». Так Яся, которую никогда нигде не печатали, вошла в историю русской литературы.

У микрофона снова стояло существо с оголенным черепом. На этот раз существо было мужского пола. И, в отличие от надрывной Шуры, вело себя брутально. Расставив ноги на ширину плеч и выпятив массивную пряжку с фашистским орлом, пережимавшую его брюхо на две равные части, радикальный поэт мрачно вещал:

- Россия - курва! Россия - стерва! Россия - дура! Россия - Минерва!

Два живота радикала дергались в разные стороны: когда часть над ремнем шла вправо, подременная уплывала налево. Очки с толстыми стеклами, венчавшие оскаленную физиономию, перекосились от гражданского пафоса:

Эх, разотрутся чистые

Коммунисты

ИСТЫЕ

Не робей не валенок

Вперед на баррикады

Я лунный сифилитик

С мутным здоровым взглядом.

Яся сидела на полу и нагло зевала, заткнув уши. Радикал свирепо косился на непочтительную девчонку, раздувал ноздри и плевался ядовитой слюной, аки идолище поганое: Сталинским соком березовый сокол Орошает лучами прецедент на траве…

Тут лысая Шура вернулась из психоделических странствий, слабо махнула рукой в сторону идолища и неожиданно внятно произнесла:

- УБРАТЬ ПРЕЦЕДЕНТ.

Яся захлопала в ладоши. Идолище подавилось остатком текста и окрасилось багрянцем.

- Я вижу, здесь собрались люди, не способные по достоинству оценить…

- Высокое искусство! - подсказала Яся.

Писатель Рахманинов с золотыми зубами, выпивавший на заднем ряду, бурно захохотал.

- ДА, ВЫСОКОЕ ИСКУССТВО! - пророкотал радикал, и Никите показалось, что сейчас идолище бросится на его девочку и проглотит.

- Но несмотря на нападки бездуховных обывателей, - писатель Рахманинов упал и продолжал смеяться уже на полу, - я верю, что в этом зале скрываются и мои единомышленники. - Все подозрительно посмотрели друг на друга. - Я призываю вас, люди доброй воли и неспокойной гражданской совести! - Рахманинов тихо скулил, вгрызаясь в ножку стула - Вступайте в наше Святое Опричное Братство! - Идолище замолчало, выкинуло вперед пухлую длань и изобразило на лице священный экстаз.

В этот момент дверь с грохотом распахнулась. Публика, доведенная Святым Опричником до состояния глубокого катарсиса, обернулась, ожидая увидеть на пороге как минимум воскресшего Гитлера.

Но на пороге, монотонно покачиваясь, стоял снежный человек в косухе. Косуха была снежному человеку мала: рукава заканчивались чуть ниже локтей. Волосы росли повсеместно. В руке йети сжимал наполненный до краев стакан водки. Водка кощунственно разливалась на пол.

- Призрак русского радикализма! - восторженно выдохнула Яська. Призрак обвел почтенное собрание мутным взором, сделал резкий вираж, уронил вешалку и вышел вон. Писатель Рахманинов на четвереньках двинулся следом.

Почему-то на сцене оказалась объемная престарелая поэтесса в газовом шарфике. Кто и зачем позвал это чудо на «радикальный» фестиваль было непонятно. Газовая принцесса возвела очи долу и затянула томную песнь:

- Я боюсь собак, я боюсь кошек, я боюсь мышей, я боюсь тараканов…

На последнем ряду разгоралась тихая истерика. Панк Плакса сдавленно всхлипнул, уткнувшись в коленки.

- Я боюсь дышать, я боюсь говорить, я боюсь спать, я боюсь думать…

- Оно и видно! - прокомментировал Рахманинов, стоявший на пороге с изъятым у призрака стаканом водки.

- Я боюсь своего отражения в зеркале… - Тут засмеялась даже инопланетная Шура.

- Я боюсь, что меня изнасилуют…