Исчезнувшие близнецы - Рональд Х. Бэлсон

Дни сменяли ночи, я стала ночной птичкой. По ночам я ела в кухне, стирала вещи, принимала ванную – все в полной темноте. Я старалась содержать дом в порядке. Я понимала, что не могу разжечь камин – нацисты увидят дымок из трубы. Холодными весенними днями я в пальто лежала под одеялами. Но, в общем и целом, все шло хорошо.

– Довольно рискованно, – заметила Кэтрин. – Вам не было страшно?

– О да. Больше всего страшит неизвестность. У нас больше не было радио, поэтому я понятия не имела, что происходит в Хшануве и в остальном мире. Но мне не хотелось встречаться с немцами, которые ворвались в наш дом. Особенно я тревожилась за свою семью. Что с ними сделали немцы? Где они?

А еще я волновалась за Каролину. Я не видела ее и не получала от нее весточек с тех пор, как немцы пришли за моими родными. Прежде наш дом был для нее крепостью. Отец Каролины куда-то исчез, мать, можно сказать, тоже, Мадлен убежала, а теперь исчезла и ее приемная семья. Психика Каролины была очень хрупкой. Что с ней стало? Я решила пойти посмотреть.

– Вы собирались разыскать Каролину? – уточнила Кэтрин.

Лена кивнула:

– Она жила всего в паре кварталов от парка, за железнодорожным полотном, через поле. Я могла бы пробраться туда в темноте. Часа в три утра я надела пальто и вышла через черный ход. На улице ни души, ни одной повозки или машины – к тому времени все автомобили в Хшануве принадлежали немцам. Рельсы шли через город по насыпи высотой примерно в четыре с половиной метра. Я перебралась через пути, спустилась и направилась через поле к Каролине.

В ее одноэтажном домике света не было. Я принялась вглядываться в окно кухни, потом вернулась к спальне Каролины. Окно было приоткрыто, и я медленно приподняла раму. В постели моей подруги лежал мужчина! Он спал, но почувствовал ветерок и повернулся на бок. Я присела и услышала, как он захрапел. Я снова осторожно заглянула в окно и разглядела крупного лысого человека. Было очевидно, что Нойманы больше не живут на улице Дрогарш. Я прокралась вдоль стены дома и бросилась бежать через поле.

Наверное, всех евреев согнали в одно какое-то место в городе. Я понимала, что однажды и мне придется покинуть свой дом, это всего лишь вопрос времени. И тем не менее я медлила. Я чувствовала себя на чердаке в безопасности. Пока. И это уже хорошо.

Я еще раз сходила к пану Оленскому, вернула кастрюлю. Он поинтересовался нашим самочувствием. Потом дал мне немного еды, даже шоколадный батончик, и прошептал, чтобы я больше не приходила. Теперь его магазин для евреев «Verboten» – «Вход воспрещен».

– И когда вы об этом узнали, откуда планировали брать еду? – спросила Кэтрин.

– У меня еще были продукты, поэтому я отложила решение этого вопроса. Вернулась к своей размеренной жизни. Но все изменилось спустя две недели, в начале апреля. Меня разбудили разговоры в доме. Был день – я это понимала благодаря щели в крыше. Я услышала голоса женщины и двух мужчин. Было очевидно, что они расхаживают по дому и комментируют увиденное. Я не все разобрала, но услышанного было достаточно, чтобы понять: женщина намерена переделать гостиную, как только вселится в дом.

Голоса зазвучали громче, и я поняла: троица поднимается по лестнице. Я слышала, как женщина сказала:

– Из этих шкафов нужно все убрать. Я-то уж точно не буду носить еврейскую одежду.

Мужчина засмеялся и посоветовал ей не волноваться: они от всего этого избавятся, как и от самих евреев.

– И я хочу, чтобы заменили все сидушки в туалете, – добавила женщина.

Они посмеялись и ушли.

Я принялась обдумывать план побега в ту же ночь.

Глава шестая

– Семьи, которые переселялись в гетто, брали с собой столько вещей, сколько удавалось погрузить в повозку. Но я собиралась тайком выбраться из города после комендантского часа и добраться до фермы Тарновских, поэтому взяла только то, что уместилось в вещмешке: пару комплектов одежды, шесть-семь семейных фотографий и туфлю Милоша.

– Туфлю Милоша? – удивилась Кэтрин.

Лена кивнула:

– Эта туфля была очень важна для меня. Она принадлежала Милошу, была его частью и подходила его маленькой ножке. Когда я прижимала туфлю к себе, то как будто обнимала Милоша. Я боялась за брата, мне его ужасно не хватало! Как он там в одной туфле? Я пообещала себе, что сохраню ее и верну Милошу, когда разыщу свою семью. Я молилась, чтобы мы поскорее снова были вместе.

Перед уходом я в последний раз обошла дом. Здесь прошла моя жизнь. Я попрощалась со спальней родителей, с комнатой Милоша, с гостиной, где каждый предмет мебели был частью истории. Я видела прошлое: праздник, гости собрались за обеденным столом, сервированным тончайшим маминым фарфором, мужчины обсуждают мировые проблемы… Как давно это было!

Я распахнула дверь своей спальни и обошла ее, прикасаясь к рисункам, книгам, куклам, письменному столу, запискам от друзей, которые я сохранила. В последний раз легла на свою кровать, натянула одеяло на голову и разревелась как ребенок. Наконец я попрощалась со всеми своими вещами и закрыла дверь в прошлое.

Когда я подошла к входной двери, то попрощалась с воспоминаниями, населяющими этот чудесный дом, а они попрощались со мной. После полуночи я натянула вязаную шапку, запахнула поплотнее тяжелое пальто, закинула на плечо небольшой вещмешок, засунула нарукавную повязку в карман и вышла из дому.

Тарновские жили в деревне на молочной ферме. Я не знала, как далеко мне идти, но помнила адрес, который дал отец, и его наставления следовать по улице Славской. Только я ступила на тротуар, как мимо проехал черный «мерседес», в котором сидели люди в форме. Я спряталась за воротами, дожидаясь, пока они проедут. В следующем квартале я увидела, что машина остановилась и двое немцев проверяли документы у стоящих перед рестораном людей. Слава богу, меня они не заметили.

Я держалась в тени, пока не дошла до площади. Яркие огни ресторанов, баров и газовые уличные фонари освещали это популярное место как днем. По улицам прогуливались люди, хотя было уже далеко за полночь, но, как вы понимаете, после комендантского часа прогуливаться могли только немцы и их спутницы. Изредка ко мне обращался кто-нибудь из прохожих, но я старалась не смотреть никому в глаза и шла себе дальше.

Я была довольно высокой для своих семнадцати лет и уже приобрела округлые женские формы. Даже в зимнем пальто было заметно, что у меня хорошая фигура. Не сочтите это хвастовством, но я была очень привлекательной девушкой. Поскольку стояла глубокая ночь, многие мужчины как раз вышли из пивных, большинство на подпитии. Снова и снова они пытались заговорить со мной. В конце концов, что молодая женщина могла делать в такое время на улице, если не ждать непристойных предложений от мужчин? Или она как раз возвращалась после романтической встречи? Это была одна из причин, которыми объяснялось нарушение комендантского часа. Нарукавная повязка лежала у меня в кармане, я опустила голову и быстро шла вперед.

Я уже достигла конца площади, как молодой немецкий солдат вышел из бара, едва не сбив меня с ног. Верхние пуговицы его серой форменной рубашки были расстегнуты.

– Привет, милашка, куда торопишься? – окликнул он и, споткнувшись, шагнул ко мне.

Я покачала головой и поспешила дальше, но солдат не отставал.

– Подожди! Куда ты так спешишь? – заплетающимся языком бормотал он и глупо улыбался. – Эй, да что со мной не так? Я не так красив, как тот, с кем ты только что была? Посмотри на меня. Я крепкий, красивый немецкий парень из деревни, и сегодня мне очень одиноко. Может, выпьешь со мной?

Я пыталась не обращать на него внимания, но он был настойчив.

– Эй, не убегай от меня! Я, черт возьми, немецкий солдат! Сейчас комендантский час, а ты гуляешь по улицам. Ты же знаешь, что я могу тебя арестовать. – Он схватил меня за руку и развернул к себе. У него были пьяные, какие-то дикие глаза. – Да брось ты! Поцелуй меня, и я тебя отпущу.

– Нет, – решительно сказала я и попыталась высвободить руку. – Оставьте меня в покое!

Но солдат оказался сильнее, распахнул на мне пальто и сунул руку под свитер. Я сопротивлялась, но это лишь подлило масла в огонь. Происходящее, похоже, забавляло его. Солдат начал целовать меня. От него воняло алкоголем. Внутри все перевернулось, к горлу подступила тошнота… Я отвернулась – и меня вырвало прямо на тротуар.

– Фу! – с отвращением воскликнул он. – Ты просто омерзительна.

Он передернул плечами и поспешно зашагал в другую сторону.

– Вы можете вызывать рвоту по желанию? – уточнила Кэтрин.

– Он не заметил, как я сунула палец в рот. Просто предположила, что это может сработать, – улыбнулась Лена. – Так и случилось.

На протяжении еще пары километров меня трясло как осиновый лист. К счастью, больше я никого не встретила.

Я пришла в деревню, когда только-только начинался рассвет. Пасторальные пейзажи разительно отличались от апокалипсиса, воцарившегося в Хшануве! Поля прорастающей пшеницы, цветущие фруктовые сады, пасущийся скот… Словно стол, уставленный богатствами польской плодородной земли. А всего в нескольких километрах отсюда город опухал с голоду.