Анникка - Наташа Ридаль

– Билеты на концерт, – вместо приветствия пояснила Юлия Сергеевна. – Кто-то должен был ими заняться.

Она поднялась, театральным жестом накинула на плечи шаль и расцеловалась с Верой Ивановной. Затем, одарив Додо и Аду обворожительной улыбкой, обернулась к экономке:

– Дуня, поставь самовар. После закончишь. Идемте в гостиную.

Гости спустились за хозяйкой в просторную комнату с большими стрельчатыми окнами и изразцовой печью. Горящие дрова приятно пахли смолой. У стены стояло пианино, партитуры уже ждали Веру Ивановну.

– Прошлой ночью я написала новое стихотворение, – сказала Юлия Сергеевна, жестом приглашая всех устраиваться на диване. – Хочу вам прочесть. Вы станете первыми, кто его услышит.

Додо оказался между Адой и Верой Ивановной на диване, явно тесном для троих. От такой неожиданной близости Ада никак не могла сосредоточиться на голосе поэтессы, которая, приняв заранее отрепетированную позу, начала декламировать нараспев:

– И когда повезут нас по пыльной дороге,

Я увижу загадочный сон:

Колесницей окажутся старые дроги,

И со мной будет храбрый Ясон.

И земля задрожит, и разверзнутся бездны,

Вспыхнет зарево страшных костров.

Этой ночью увидят холодные звезды

Гибель грозных царей и богов.

Вера Ивановна как бы невзначай положила руку на колено Додо.

– И охватит безумное, злое веселье

Нас, умчавшихся прочь от земли…

А наутро, когда я проснусь в своей келье,

Тебя вынут из черной петли.

Нежинская умолкла, выдержала паузу, затем медленно повернулась к зрителям.

– Браво! – воскликнула Вера Ивановна и захлопала в ладоши.

Аде показалось, что Додо облегченно выдохнул. Когда аплодисменты стихли, Вера села за пианино, а Брискин передвинулся на освободившееся место. Репетиция началась.

Дуня, ступая бесшумно, принесла самовар, расставила чашки, вазочки с вареньем и большое блюдо маковых булочек Baba au rhum10. Дочитав последнее стихотворение, Юлия Сергеевна предложила гостям выпить чаю.

– Что ж, я думаю, мы готовы, – сказала она и сделала маленький глоток из фарфоровой чашки. – В Келломяках только и разговору, что о нашем благотворительном концерте. Дуня, займись билетами, – добавила она, обратившись к невзрачной экономке, которая тут же выскользнула из гостиной.

– Щепанская жаждет услышать пение Дениса Осиповича, – заметила Вера Ивановна, искоса поглядывая на Додо. – Ее сын Владимир дружит с Марусей, а девочка всем рассказывает, что у господина Брискина голос оперного певца.

– И это правда, – подтвердила Юлия Сергеевна. – Уж я-то знаю, о чем говорю. Пока Нежинский был жив, в нашем доме в Петербурге принимали солистов оперы. До войны мы часто устраивали музыкальные и поэтические вечера. Позднее Кшесинская несколько раз приглашала меня сюда погостить. После ее отъезда в Кисловодск я решила переехать на эту дачу, дом в столице пришлось оставить… Господи, как же легко можно было всего этого избежать – революции, чужбины, гибели царской семьи! Если бы только к нему прислушались…

Додо заинтересованно выгнул бровь:

– К нему?

– К Григорию Ефимовичу. Распутину, – поэтесса взмахнула рукой, предупреждая вопрос Веры Ивановны. – Да-да, я была с ним знакома. Я тогда только овдовела, а у него был дар вносить в душу мир и покой. При нем забывались мирские горести. В каждом его слове был мистический смысл. А какая страстная, художественная натура!

Ада изумленно уставилась на Нежинскую. Она кое-что слышала о старце и его закулисном влиянии на государственные дела. Ей было трудно представить, как такому человеку удалось очаровать императрицу. И вот теперь перед Адой сидела женщина, которая искренне восхищалась Распутиным.

Юлия Сергеевна между тем продолжала:

– Ведь он предупреждал государыню: убьют его – умрет и царевич. Пока он молился за Россию, он оставался нашим единственным спасением. Нет больше монархии. Погибла Россия. И всё из-за кучки избалованных аристократов! Из-за этого дегенерата Феликса Юсупова!

Такой взволнованной Юлию Сергеевну еще не видели. Ее короткий носик вздрагивал чаще обычного, бледные щеки зарделись неровными пятнами. Вера Ивановна сочувственно погладила ее по руке.

– Успокойтесь, душенька. Всё уже случилось, и ничего не изменить. Выпейте лучше чаю.

Поэтесса слабо улыбнулась и поднесла чашку ко рту, кузнецовский фарфор со стуком ударился о зубы.

– Ох, Ада Михайловна, вы не попросите Дуню принести мою валерьянную настойку? – прерывающимся голосом произнесла Юлия Сергеевна.

– Конечно. Уже иду.

Ада вышла из комнаты и поднялась в «будуар», отметив про себя, что соседняя дверь, похоже, ведет в библиотеку, а это необычайная роскошь для дачи.

Экономка молча вопросительно воззрилась на гостью. Рыжеватые брови и ресницы были почти незаметны на ее бледном лице, и Ада внезапно поняла, что Дуня напоминает ей портрет английской королевы Елизаветы, дочери Генриха VIII.

– Юлии Сергеевне нехорошо. Ей нужна валерьянная настойка.

– Сейчас принесу.

Они вместе вышли на лестницу.

– Давно вы служите в этом доме?

Дуня слегка напряглась:

– Четвертый год. Я была кухаркой у Чижовых, а когда они съехали, Юлия Сергеевна взяла меня к себе. Сначала в Петроград, а потом сюда, на дачу. Она хорошая барыня, щедрая.

– Да, это так, – рассеянно кивнула Ада в дверях гостиной, скорее почувствовав, чем успев поймать украдкой скользнувший по ее лицу взгляд Додо.

В следующую секунду он уже смотрел в свою чашку, которую держал двумя руками, но Ада, переступая порог, внутренне ликовала.

Наконец наступил долгожданный день концерта. Нежинская продавала билеты на зимней веранде большого чижовского дома. Дуня помогала Марусе и Тане принимать у гостей верхнюю одежду и вешать в зеленый, расписанный цветами шкаф. Дачники поднимались на второй этаж, приветствовали друг друга, рассаживались на диванах и стульях, а те, кому не хватило мест, устраивались на подоконниках.

Тем временем Ада, сцепив руки, мерила шагами гостиную во флигеле. Ее каракулевое пальто было наброшено на кресло. Час назад Лена уложила волосы подруги в пышную прическу и помогла выбрать самое подходящее для случая платье, но потом укатила на свидание, воспользовавшись тем, что полпоселка вот-вот соберется на «Вилле Рено».

– Ванда не заметит моего отсутствия, а если и заметит, то сразу же забудет, занимаясь гостями. Не уличена – не гулява.

Едва за подругой захлопнулась дверь, как Аду охватила паника. Она не могла заставить себя одеться и выйти из дома. Напольные часы пробили семь. С последним ударом появился Додо, принеся с собой со двора морозную свежесть.

– Ада, Михайловна, пора! Концерт начинается. Что с вами?

Она подняла на него испуганные глаза.

– Мне кажется… я не смогу…

Додо шагнул к ней.

– Конечно, сможете! У вас дивный голос, вы покорите всех.

– Я боюсь, что сегодня голос меня подведет. Или я забуду слова. Или… или упаду в обморок.

– Вы не из тех женщин, что падают в обморок, – заявил Додо таким тоном, будто знал ее всю жизнь. – И