Тринадцать - Сергей Асанов

Начало пошло неплохо:

Мне кажется, я подберу слова,Похожие на вашу первозданность.А ошибусь, мне это трын-трава,Я все равно с ошибкой не расстанусь.Я слышу мокрых кровель говорок…

…Вскоре к этому нежному перебору арфы, звучащему в его голове, стали примешиваться звуки, отчетливо напоминающие потуги сидящего на унитазе человека:

…торцовых плит заглохшие эклоги,какой-то город, явный…

…сссска, бля, нах…

…растет и отдается в каждом слоге,кругом весна, но…

…реальный гандон!..

Еще через пару минут от посвящения Анне Ахматовой уже не осталось и ветерка — в ушах и перед глазами у Кости стояли, как два сказочных поросенка, сплошные «нах» и «пох». И запах пива бил в нос, и вид измученной девушки, к которой пьяный козел прижимался уже не просто так, а с тайным умыслом ущупать что-нибудь мягкое и теплое, пробуждал ярость.

Костя посмотрел в окно — до следующей остановки еще пилить и пилить…

— Послушайте, вы, — сказал он тихо, пытаясь разогнуться, — не пора ли уже?..

Его никто не услышал. Точнее, никто из тех, к кому он обращался. Девушка его услышала — и в ужасе стала ждать продолжения.

— Эй, господа хорошие! — громче произнес Константин, одновременно спихивая со своего плеча чужой локоть. — Не могли бы вы ехать молча? Это же невозможно!..

Матерный треп прекратился. Сосед Кости поставил недопитую бутылку на колено, переглянулся с товарищем. Тот уставился на Константина с любопытством, как граждане «Республики ШКИД» смотрели на девчонок в пионерских галстуках.

— Чё такое? — спросил он. — Вам нехорошо типа?

— Не только мне, — ответил Костя. Вопреки ожиданиям гопников он и не думал тушеваться. — Вы женщину придавили. Она задыхается, неужели не видно?

Парень посмотрел на соседку. Девушка своим видом показывала, что в гробу видала их всех вместе с этим маршрутным такси и вообще с удовольствием сейчас оказалась бы где-нибудь в другом городе.

— Дык она вроде молчит. Ты-то чё влез, чудо?

В салоне повисла тягостная пауза. Умолкли все, включая впереди сидящих пассажиров и водителя, которые ввиду замкнутого пространства становились если и не участниками конфликта, то свидетелями — в любом случае.

Константин понял, что вышел на подиум, под свет самых мощных прожекторов.

— Язык сразу в жопу, да? — продолжил допрос туземец, сидевший рядом с девушкой. — Ты ехай спокойно, да, и тебя никто не обидит… Слышь, нет, чудо?

Костя втянул голову в плечи. Он не боялся этой сволочи — он ее презирал всем своим существом, — но ничего не мог ей противопоставить. У него было только одно оружие — слово.

— Я не чудо, — вымолвил он, избегая смотреть противнику в глаза.

— А?! — не расслышал тот. — Чего ты там бормочешь? Серый, я ничё не услышал.

Сосед Кости незамедлительно вставил локоть ему в бок — не сильно, но весьма ощутимо.

— Громче говори, земляк.

Костя поднял голову.

— Я не чудо, а вы…

Туземцы в ожидании раскрыли рты.

— …вы подонки, — продолжил Константин негромко, но каждое его слово теперь слышали все сидящие в машине.

— Ну, продолжай, земеля, — великодушно разрешил хулиган. Костя не заставил просить себя дважды.

— В вас нет ничего человеческого! Вы — организмы, потребляющие и испражняющиеся и ни на что больше не годные. И разговаривать с вами не о чем, убирайтесь вон из машины, дышать невозможно…

Какое-то время в салоне висела тишина. Потом кто-то на передних сиденьях захихикал. Конечно, от худенького парня в дешевой куртке и с папкой под мышкой ожидали чего-то подобного (вернее, чего уж там — не ожидали вообще ничего), но к таким причастиям никто подготовиться не успел.

— О как, — сказал хулиган.

Девушка, за честь которой так отчаянно бросился сражаться Костя, смотрела на своего непрошеного рыцаря с нескрываемой досадой. Такой взгляд можно увидеть на школьной вечеринке у девчонки, которой по условиям игры «Бутылочка» придется поцеловать какого-нибудь штатного изгоя, не отмеченного никакими заметными достоинствами (или хуже того — отмеченного кучей прыщей). И пусть сама девчонка при этом может быть далеко не аристократка и не «Мисс Вселенная», да и прыщавому изгою вряд ли кто-то предложит крутануть бутылку, взгляд от этого не становится менее убийственным.

«Блин, урод, заканчивай за меня заступаться!» — умоляли глаза молодой пассажирки. Пожалуй, именно это больше всего и огорчило «черного человека» Константина Самохвалова в то нежное октябрьское утро.

— Подонки, — повторил он уже куда-то в пустоту, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Шеф, останови у набережной! — крикнул один из хулиганов. Машина сбросила скорость, притормозила у пологого и покрытого пожухлой травой берега городской речушки.

— Земеля, твоя остановка!

Они взяли Костю под локотки, потащили к выходу.

— Куда вы его?! — вмешалась толстая тетка, сидевшая у двери. — Оставьте мальчишку в покое, нашли с кем связываться, два здоровых лба, рожи вон откормили!..

Туземец по имени Серый сделал широкий замах кулаком.

— Сиди, жопа!!!

Тетка тут же замолкла, как Молли Браун в полупустой шлюпке «Титаника». Больше никто за худенького интеллигента не вступился — мужчин в салоне уже не осталось, а водитель, пожилой загорелый крепыш, опустил на лицо козырек бейсболки и отвернулся в сторону. Происходящее в его собственной машине никоим образом его не касалось.

— Подонки, — с грустной улыбкой пробубнил Костя.

Его вытряхнули на асфальт, дотащили до берега. Вокруг не было ни души — на сотни метров в обе стороны берег был еще не обжит, и только по магистрали бежали автомобили и автобусы, соединявшие кварталы Тополиной улицы со старым городом.

Серый передал товарищу недопитую бутылку пива, взял Костю за воротник куртки, притянул парня к себе и свободной рукой влепил пощечину. Удар был чудовищной силы — голова интеллигента едва не соскочила с тонкой шеи. Второй удар пришелся в живот, чуть ниже солнечного сплетения. Несчастный парень уронил папку и со свистящим звуком, выходящим изо рта, стал оседать.

Били молча. Серый, словно разминающийся перед тренировкой футболист, не спеша нанес несколько неслабых ударов ногой в грудь и живот. Его приятель отметился тычком в голову. Все это время Костя не предпринимал ни малейших попыток дать отпор, только свернулся в клубок и прикрылся руками.

Через пару минут, проверив, что жертва не отбросила копыта, туземцы вылили на нее остатки пива. Потом Серый начал расстегивать ширинку штанов.

— Ты еще насри на него, придурок! — смеясь, остановил его приятель. — Пошли, пока народ не сбежался.

Наградив избитого и униженного Константина Самохвалова еще парой пинков, они направились к насыпи у дороги. Серый приготовился голосовать, чтобы остановить такси.

Костя добрался до дома уже ближе к вечеру, когда солнце наполовину скрылось за пустырем. Пришел пешком, волоча куртку по земле. Папки с ним не было — наверно, в расстроенных чувствах забыл у реки, — лицо украшали царапины и отливающие всеми цветами радуги синяки. Костя вполне уверенно держался на ногах, но было видно, что парень измотан и морально раздавлен.

Он просидел на берегу, в двух метрах от кромки воды, почти весь день, забыв о занятиях в институте и о запланированной встрече с преподавателем химии. Смотрел на зеркальную гладь еще чистой реки, бросал камешки и думал, думал, думал.

Бог весть о чем.

Его возвращение наблюдал из окна квартиры на третьем этаже человек в инвалидной коляске и в темных очках. Ему было много лет, он с трудом дышал, не очень хорошо видел и почти не разговаривал, поскольку совсем сгубил свои голосовые связки бесконечным курением. Если бы не суперсовременная инвалидная коляска, в оснащении которой не хватало только, пожалуй, спутниковой связи и реактивного двигателя для вертикального взлета, то старик к своим приличным годам выглядел бы совсем как развалины древнего святилища Аполлона.

Но когда он увидел в окно побитого Константина Самохвалова, что-то в нем сверкнуло. Старик преобразился. Дыхание стабилизировалось, на губах заиграла хищная улыбка, и даже цвет лица из бледно-коричневого стал превращаться во что-то более присущее живому организму.

— Подонки, — пробубнил старик, поднимая очки на лоб. — Сущие скоты, прости господи…

Когда Костя ушел из его поля зрения, старик вернул очки на место, откатился от окна к столу и взял из красивой и, судя по виду, дорогой коробочки сигару. Закуривать не торопился, мял сигару в руках, поглядывая на настенный календарь с изображением полуобнаженной брюнетки.