Журнал «Вокруг Света» №07 за 1983 год - Вокруг Света

А вот с тельняшками история... Много лет спустя, после войны, разговорились как-то с младшим братом о фронтовых делах, путях-дорогах и рассказал ему об этом. Он и говорит:

— Ведь это были мы, наверное. Наша морская школа, из которой нас направили под Орел в июле сорок третьего. Мы тогда пехотой были.

Жаль, не встретились, хотя и были рядом.

...Затем бои переместились дальше. К этому времени вернулись и раненые Бычков и Аладин. А мне пришлось принять батарею от раненого Буртового.

Запомнился еще один бой, поволновавший всех нас — карташовцев. Брали какую-то деревеньку, и вдруг кто-то объявляет:

— Братцы, мы же за родные места комполка деремся.

Название деревни не то Хлоповка, не то Хопово.

И словно увесистее стали наши и без того нелегонькие снаряды, еще точнее стали выстрелы. Когда деревню взяли — перед глазами только пепел, даже печных труб не видно было. Все разрушено и сожжено. От ненависти к оккупантам обжигало душу. У многих слезы на глазах.

Потом нас вывели из боя. Невдалеке — на ремонт и формировку. И вдруг известие — в деревню возвратились жители из окрестных лесов, уцелевшие от карателей. В их числе оказались и старики родители Карташова.

...Курская битва близилась к концу. Гитлеровские планы на лето сорок третьего года обернулись крахом. Потом история отметит, что гигантская битва на Курской дуге сломала хребет гитлеровской Германии, испепелила ее ударные бронетанковые войска, поставила Германию перед катастрофой.

Салют Родины 5 августа 1943 года в честь освобождения Орла и Белгорода был достойной наградой своим сынам. Первый салют Великой Отечественной.

Николай Шишкин, полковник, профессор, доктор военных наук, бывший командир самоходной установки

Звезда надежды

П ромелькнули освещенные площадки аэропорта, и автомобиль устремился в душную черноту, подсвеченную фарами мчащихся машин да россыпью звезд. Подставив лицо густо пропитанному выхлопными газами встречному ветру, я безучастно смотрел в темноту, в бездонное небо. Созвездия то появлялись на нем, то, как в планетарии, по велению невидимого оператора исчезали. Я присмотрелся и обнаружил, что многие мерцающие огоньки, которые вначале принял за скопления звезд,— это свет в окнах домишек, приклеившихся к склонам. Горы были черны, как и небо над ними, и тусклые огни убогих лачуг мешались со светом далеких миров.

Так произошло мое знакомство с Каракасом. Не удивительные небоскребы и шикарные торговые центры, не знаменитые многоэтажные проспекты и могучие бетонные автострады, а именно эти созвездия нищеты открывают счет впечатлениям о венесуэльской столице. Эти лачуги здесь называют «ранчос».

Ранчос на склонах окружающих Каракас гор видны сквозь стройные зубцы многоэтажных атлантов, они отражаются в светозащитных зеркальных стеклах, возникают неожиданно за углом респектабельного дома, нависают, как рок, над благополучными, аккуратно постриженными и причесанными кварталами местных богачей.

Так и просится избитая, банальная фраза: «Каракас — город контрастов». Но сказать так — все равно что назвать жителей всего континента латиноамериканцами.

— Вечером поедем в «Исаиас Медина Ангарита»,— сообщил мне член ЦК Коммунистической молодежи Венесуэлы Уго Кусатти.— Это пролетарский район. Туристов туда не возят. Зато друзей там принимают хорошо.

Этот район на карте Каракаса занимает верхний левый угол. Не его ли я видел в ночь приезда по пути из аэропорта? Странное дело, на карте в этом месте, почти пустом, одиноко голубели слова — «Исаиас Медина Ангарита» — имя генерала, занимавшего в годы второй мировой войны пост президента страны. Весь Каракас оставался справа. Прямоугольная планировка уютного исторического центра, поквартально обозначенные районы более поздней застройки, размах гигантских проспектов, смело рассекающих город во всех направлениях с паучьими развязками на разных уровнях, зеленые зоны сосредоточения похожих на дворцы вилл и коттеджей, стадионы, университет, ипподром — все это, расчерченное, расписанное, расцвеченное, оставалось восточнее. Там же, куда предстояло ехать нам, была пустыня.

Выехали задолго до назначенного часа. В этом был свой резон. Езда в Каракасе — дело непростое. Автомобиль здесь стал чем угодно — показателем уровня достатка, места, занимаемого его хозяином под солнцем,— только не средством, облегчающим жизнь. В одной автомобильной пробке я насчитал двадцать восемь машин.

А на соседней улочке выпускал ядовитые клубы черной копоти городской автобус-развалюха, до отказа набитый изнывающими от жары людьми. Он никак не мог втиснуться в проезд. Пассажиров в автобусе было раза в полтора больше, чем в лимузинах, парализовавших движение во всем квартале.

По категорическому заключению венесуэльских кардиологов, «большинство случаев инфаркта миокарда среди жителей Каракаса является прямым следствием положения на транспортных артериях, чрезмерно перегруженных автомобилями».

— Наш город обречен на паралич, — говорил известный венесуэльский ученый и общественный деятель Родольфо Кинтеро. Он был одним из организаторов форума «Город для человека». Десятки философов, социологов, экологов, архитекторов и врачей собрались обсудить перспективы развития Каракаса.

Выводы ученых не отличались оптимизмом. Каракас, отмечали они, не имеет единой градостроительной политики, он уже отрицает самого себя. Застройка ведется без учета насущных потребностей большинства жителей. Автомобили душат его. Город перенаселен, жилья не хватает, а то, что строится, недоступно дорого. Насаждение психологии потребительства, вещизма настраивает людей на ценности, идущие вразрез с интересами личности, города, общества в целом.

Пристрастное внимание к Венесуэле со стороны империализма США, напуганного успехами кубинской революции, оборачивается буквально насильственным внедрением в умы венесуэльцев сомнительных прелестей «американского образа жизни», его псевдокультуры. Процветают мафия, рэкет, наркотики, порнография, коррупция — слишком дорого обходится стране и ее столице эта навязчивая опека со стороны Соединенных Штатов.

Форум поставил много вопросов, поднял немало проблем. Но... рекомендации ученых повисли в воздухе. Осуществлять их так, как того требует агонизирующий город, некому.

— Каракас тяжело болен, — считает товарищ Кинтеро. — Ему необходима «скорая помощь».

Я вспомнил эти слова ученого по дороге в северо-западный район Каракаса. Лихой водитель Хорхе Гевара умудрился вырваться на широченный проспект и вырулить в относительно свободный ряд. Мы облегченно вздохнули. Но сзади, сигналя душераздирающей сиреной, нас догоняла «Скорая помощь». С трудом втиснувшись в соседний ряд, Хорхе уступил ей дорогу и сокрушенно покачал головой: «Недолго придется ей мчаться».

Он оказался прав. Отчаянно завывавший автомобиль замедлил бег перед неприступной трехрядной стеной едва ползущих машин. А где-то впереди произошло столкновение, требовалась врачебная помощь.

...Карта меня обманула. Поднимаясь по уходящим вверх улочкам, мы оказались в самых густонаселенных и, как их еще иногда называют за малое число автомобилей, «пеших» районах Каракаса. Хорхе и Уго Кусатти оживились. Они знали здесь каждую улицу, каждый дом.

— Красные зоны, — пояснил Уго, делая широкий жест рукой. — Этот район называется «23 января» в честь дня свержения в 1958 году диктатора Переса Хименеса. Дома были построены еще при нем, для продажи. А вокруг на горах были ранчос. Компартия организовала жителей лачуг, они спустились с гор и заняли пустовавшие дома. Перес Хименес был взбешен. По настоянию тогдашних хозяев земель он бросил против «новоселов» войска, но люди сплотились, и каратели получили отпор. Вскоре диктатора свергли.

Здесь много таких районов, и чуть ли не каждый дом — своя история самоотверженных схваток с диктаторами за право жить по-человечески. Люди выстояли. И хотя дома, в сущности, те же ранчос, разве что многоэтажные, условия в них все-таки получше, чем там. — Он кивнул в сторону гор.

Красные зоны всегда считались «взрывоопасными». Потому власти предусмотрели тут особые «удобства». Например, тюрьму: она называется «Образцовая». Сколько коммунистов прошло через ее казематы! Вот военная казарма. Ее тоже поместили здесь не случайно. Однако зловещее соседство не смущало обитателей красных зон. Народ укрепился, создал свои организации, систему взаимопомощи, кооперативы, собрал деньги на скромный, но зато не зависящий от милостей «отцов города» парк автобусов. И власти вынуждены считаться с этой реальностью.

...Наш «фордик» забирался все выше, выше и наконец остановился на площадке-пятачке.