Солнечные блики. Книга стихов - Борис Александрович Базарнов

class="p1">В жёны запросто возьмут.

Вот поэтому, наверно,

И неслась в такую даль

От шумливой жизни скверной,

От московских, бойких краль.

Только жаль, на дне остался

Весь её нехитрый скарб…

Ох! я долго не купался.

Близок солнечный удар.

Строитель

(рассказ седьмой)

Мы с рассветом просыпались,

Спать ложились с темнотой.

Днём дровами запасались,

В ночь дежурил костровой.

Всё надеялись и ждали,

Что заметят огонёк.

И, признаюсь Вам, устали,

Измотались мы чуток.

Только этого не скажешь

Про Семёновну, она

Целый день, пока не ляжет,

Будто бы заведена.

И сушняк к костру таскала,

И готовила еду,

Для мордуш лозу срезала,

Даже ела на ходу.

– По другому не умею.

Я же сдельщицей была.

Поработаешь быстрее,

Глядь, и денежка пошла. –

Её сила и сноровка

Пригодились там, в глуши.

Как строитель, быстро, ловко

Возводила шалаши.

От стоянки отдалялась

Без боязни на версту.

С просьбой к Ситову цеплялась:

– Я за помощью пойду. -

Он показывал ей карту:

– Ну, куда же ты пойдёшь?

А потом, тебя – бунтарку,

Как одну в тайге найдёшь.

Больше сотни километров

Непролазного пути.

Лучше здесь, в период светлый,

Вокруг озера пройди.

От воды не удаляйся,

И не двигайся бегом.

На ночь там не оставайся,

Возвращайся вечерком. -

Кажется с попытки третьей

Его всё же обошла,

Да ещё в своём берете

Нам бруснику принесла.

Были кстати витамины.

И Семёновна – герой.

В день рождения Дарины

Получился пир горой.

А обычно поддевала

Эта женщина её.

Слабость той не понимала

И кривилась на нытьё.

Широка и коренаста,

И крепка, как тот орех.

Поглядишь, и станет ясно –

Здоровее она всех.

В ледяной воде плескалась.

Восхищаюсь до сих пор.

И во всех делах старалась.

Ну, ни баба, а мотор!

В отпуск к матери летала.

На работу бы пора.

Да, вот так, в тайге застряла,

Гнуса кормит, комара.

Здесь же этих кровопивцев,

Что-то я и не видал.

Позавидуешь счастливцам…

Жарко, в воду пошагал.

Артист

(рассказ восьмой)

Без артиста было б скучно,

Хоть он и не юморист.

А по мне, так даже лучше,

Что он в хоре был солист.

Жаль, баян в воде остался.

Горевал: – К нему привык.

Двадцать лет я с ним скитался. –

В общем, ничего мужик.

Может быть и выпивоха,

Без согреву, весь дрожал.

Но держался он не плохо

И работу выполнял.

Правда, как-то неумело.

Нет сноровки у него.

И, почти, любое дело

Он не знал начать с чего.

Да, к тому же, был левшою

И подслеповат слегка.

Пальцы нежные о хвою

Уколол, болит рука.

Говорю: – Небось, и дома

Ты гвоздя не забивал?

– Это точно. У знакомых

И в гостиницах живал. –

Неприкаянность в привычку

И в нутро его вошла.

Он и здесь меланхолично

Наблюдал, как шли дела,

Ничему не удивлялся,

Горло майкой обмотал,

От костра не отдалялся,

На огонь смотрел, молчал.

Скучно было нам вначале.

Что здесь может музыкант?

Мы тогда ещё не знали

Про его большой талант.

– Велика наша утрата, -

Ситов как-то проворчал, -

Но не гоже жить, ребята,

Так, чтоб каждый здесь скучал.

В катастрофе уцелели,

А умрём здесь от тоски.

Ну, девчата, вы бы спели.

Что молчим, как бирюки?

Мы подтянем, если сможем.

Начинай, артист, встряхнись.

На тебе две новых ложки,

Будешь в такт бить, баянист. –

И тогда, без просьбы новой,

Наш артист, вздохнув, запел.

Над чащобою еловой

Чистый голос зазвенел.

Пел какие-то былины.

Я так чуть не зарыдал,

Слушая напев старинный.

За сердце он крепко взял.

А когда затихло пенье,

Опустилась тишина.

– Божий дар – твоё уменье.

Ублажил нас, старина, -

Так растроган был наш Ситов,

Что лишь мог ещё сказать,

– Ты же, просто, наш спаситель.

Как ты мог столько молчать. –

И пошло житьё под пенье,

И без всяких фонограмм.

Только было сожаленье,

Что для горла нет ста грамм.

У костра артист с Дариной

Стали лежаки вязать.

Он тянул напев старинный,

Она стала подпевать.

Под аккомпанемент ветровый

Только так и можно петь.

Никакой мотивчик новый,

Вряд ли, мог здесь, кто стерпеть.

И над водною равниной,

Как две птицы, голоса:

Его – мощный и былинный,

Её – чистая слеза.

И в лесу замрёшь, бывало,

И забудешь обо всём.

В той глуши уютней стало.

Нелегко, а мы поём.

Увлекли воспоминанья…

Процедуры подождут.

Главное для нас – купанье.

К морю – главный наш маршрут.

Спасение

(рассказ девятый)

На четвёртую неделю

Нас заметил самолёт.

Убедился, что мы целы,

И привет послал пилот.

С новой силой зазвенела

В нас какая-то струна.

И душа сама запела

Так, как будто спасена.

А на третий день, над нами

Круг дал гидросамолёт.

И потом ещё кругами

Нужный выбирал заход.

Мы с волнением глядели,

Но посадка удалась.

Слёз сдержать мы не сумели.

Обнимались все, смеясь.

На спасательном понтоне

Разместили мать и дочь,

И меня, в передней зоне,

Чтобы смог им там помочь.

Удаляясь, мы смотрели

На обжитые места,

На дымок костра, на ели.

Всё ж, какая красота:

Шалаши, навес еловый,

Изгородь, два погребка,

Небольшой причал жердёвый,

Покосившийся слегка.

По краям лежат мордуши.

Виден воткнутый сачок,

Плот приподнят для просушки.

В общем, райский уголок.

Мы забыли и про холод,

Про укусы рук, лица,

И про нестерпимый голод,

Про тревогу без конца.

Сделали ещё две ходки,

И теперь все на борту.

До предела сели лодки.

Груз под самую черту.

Был разгон у нас тяжёлый,

Но машина вверх пошла.

Выглянул пилот весёлый:

– А у вас тут, как дела? –

А у нас опять тревожно,

Что-то впереди нас ждёт.

Столько дней в плену таёжном,

И погиб наш самолёт.

Но Иван Петрович Ситов

– Успокойтесь, – говорил,

– Понапрасну не тряситесь

И не тратьте столько сил.

Долетим вот, приземлимся,

И на месте всё поймём.

Сытной пищей насладимся.

Главное, что мы живём. –

В этом есть своя загадка.

Нас случайности свели.

И пришлось всем нам не сладко,

А вот выжили, смогли.

Мы в тайге почти сроднились

И узнали, кто почём.

Все таланты проявили,

Все уроки извлечём.

И кто, где теперь, не знаю.

Разлетелись по