Ван Хельсинг - Таня Лаева

делал, ты не в силах ничего изменить. Я люблю Сильвера, и я беременна от него.

Боже мой! – пронеслось в моей голове, когда Ван Хельсинг схватил девушку за запястье и рванул к себе.

– Ты! Ты понесешь от Дьявола! Этот ребенок не должен родиться! Я не позволю! Я тебя предупреждаю!

Мария разрыдалась от резких слов отца, который продолжал проклинать ее и Сильвера. Увидев ее стенания, он смягчился и обнял ее за плечи.

– Прости меня, прости старого дурака, я не знал… – биполярный человек прижимал к себе дочь из всех своих сил, – Я очень… очень счастлив.

Подлая лицемерная ложь грязного убийцы! – я так хотела ворваться в их диалог и предупредить девушку, что носила под своим сердцем ни в чем невинное дитя.

– Знаешь, что, давай-ка отпразднуем это событие вместе. Встретимся в таверне, когда взойдет луна.

Мария смахнула слезы и прижалась к отцовской груди, всхлипывая и улыбаясь.

– Спасибо… – шепчет наивный ангел, а я просто не могу поверить в степень коварства предателя передо мной.

Будь ты проклят, Ван Хельсинг! – пугаюсь своих мыслей, когда смотрю в широкую мужскую спину, из-за которой выходит златовласая красавица и произносит, глядя мне прямо в глаза.

– Плато Гиза.

– Ты говоришь со мной?

Но девушка ничего не ответила, она полупрозрачным призраком прошла сквозь отца, затем сквозь меня, вниз по лестнице и… исчезла.

Образы помутнели, и я провалилась в белую плотную дымку.

Открываю глаза в объятиях Фёра на диване перед камином, в котором догорают последние угольки. На улице воет и бьется в толстые стекла метель, она ударяется о них словно слепая хищная птица, пытаясь ворваться к нам и унести в горы. Я прижимаюсь к горячей груди, окутанная мужской заботой.

– Что ты видела? – серьезно спросил Мартин, отходя от тлеющего огня, усаживаясь по-турецки на пол напротив нас.

– Ван Хельсинг подстроил смерть своей дочери… и… и… – душащие меня слезы вырвались наружу, словно моя душа плакала о Марии и ее нерожденном ребенке.

Грей еще крепче прижал меня к себе и поцеловал в макушку. Захлебываясь, я продолжила.

– Она была беременна…

Наступила звенящая тишина. Фёр согнал слезы по моим щекам и тихо произнес.

– Нам нужна третья скрижаль… ты смогла увидеть, где она?

– Я-я не знаю…

– Должно было быть что-то, – настойчиво вступил Мартин, – Какой-нибудь намек, все, что угодно. Вспоминай, Клодия! Должна была быть подсказка.

– Гиза! – я подскочила, – Я вспомнила! Мария сказала мне плато Гиза!

Мартин вздохнул с облегчением.

– Тогда мы отправляемся в Египет, – произнес довольный Фёр и утащил меня наверх.

************************************

Дребезжащий звук двигателей не давал расслабиться и провалиться в сон. Воздушные ухабы постоянно будили меня, заставляя просыпаться вновь и вновь.

Всю ночь меня преследовали кошмары, в которых клыкастая и слюнявая волчья сущность, что поселилась во мне, гналась за мной, пытаясь проглотить. Лихорадка доводила мое тело до изнеможения, пока мой мохнатый принц менял теплые компрессы на моей голове.

Такое ощущение, что я не в оборотня превращаюсь, а в огнедышащего дракона.

Совершенно обессиленная я провалилась в беспамятство, пока мне не разбудила грубая мужская ладонь, все сильнее сжимающая мое бедро.

– Фёр…

************************************

Фёр.

Не могу оторвать от нее глаз. Ладони словно приклеены к ней. Хочу обладать ей вечно. Не могу не думать ни о чем. Рядом с ней дышать невыносимо больно, особенно, когда она находится так близко ко мне. Грудину сжимает с такой силой, что кажется, легкие либо порвутся, либо проткнутся насквозь сломанными ребрами.

– Фёр…

Мое имя срывается с ее сахарных губ, все внутри меня обрывается и летит с высоты той горы, что едва похоронила нас заживо.

Ее умопомрачительные бедра раздвигаются навстречу моей ладони, сжимающей нежную розовую мокрую плоть сквозь черную толстую жесткую ткань ее брюк.

Девочка стонет, а я зарываюсь в ее шею и жадно вдыхаю запах ее медовой бархатной кожи. Обвожу кончиков языка лимфоузлы, провожу между ними ровную тонкую линию, на свободную руку наматываю ее волосы, сжимаю кулак и притягиваю ее к себе, алчно целуя.

– Фёр, мы не одни…

Пчелка что-то жужжит своими губками, распухшими от моих поцелуев, и я с трудом отстраняюсь от нее. Сглатываю, прерывисто дышу, прижимаюсь лбом к ее виску.

Люблю ее до безумия…

Меня сводит с ума ее беспомощность, ее реакция на каждое мое прикосновение.

Я. Просто. Не могу. Остановиться.

И меня влечет к ней с непреодолимой силой, даже становится страшно. Не знаю, что было бы дальше, если бы громкий голос из кабины не вернул нас к реальности.

– Мы начинаем приземляться.

Глава 10. Сюрприз

Египет.

Клодия.

В каждой вере и цивилизации есть самый страшный грешник, предавший Бога или принесший ему страшную жертву.

Даже забавно. Ему, оказывается, совершенно невозможно угодить.

– Царь Ликаон стал порождением Тьмы, когда преподнес убитого сына Зевсу и, в качестве угощения, подал на стол человеческое мясо, – в глазах Мартина прыгали черти и играли маленькие молнии, пока он рассказывал древнюю легенду, – Вампиры и оборотни…

– Ты веришь в вампиров? – перебила я, и ликан улыбнулся.

– А ты разве нет?

– Никогда не встречала…

Фёр молчал. Он не смотрел на нас и о чем-то крепко думал, просто плелся в толпе туристов, прикидываясь одним из них вместе с нами. Мы чуть поотстали от группы.

– Так вот, – продолжил наэлектризованный волк, – Вампиры и оборотни отмечены клеймом убийц, НО оборотни не бессмертны и не существуют в образе волка постоянно, лишь первородный Ликаон был таким. Возможно… он все еще жив. Возможно… есть и другие первородные, а у них есть потомство.

– Но разве чета Греев не королевский помет этого самого Ликаона?

– Ликаон был не оборотнем, а зверем. Всегда. Оборотни – это не просто «помет», это рожденные твари, зачатые между животным и человеком, а ликаны – меченные проклятьем крови. В нас больше всего человеческого, Клодия, нами практически невозможно управлять, и от нашей крови нет совершенно никакого толка.

Мои глаза расширялись от каждого произнесенного слова. Волосы шевелились на моей голове, а принц был все еще невозмутим.

Первый рожденный ликан и первый обращенный…

Мужчины переглянулись, Мартин почему-то кивнул.

– А ты знаешь, моя сладкая пчелка, кто жил на этом и даже том свете еще задолго до Ликаона, но имел похожие способности?

Я помотала головой, а парни сбросили с себя костюмы бедуинов, оставаясь в военной темной форме.

– Анубис, детка, – подмигнул Мартин и тут же словил гневную стрелу между глаз.

– Какая она тебе «детка»?!

– Остынь, друг… ты что, не уверен в своей «пчелке»? – он