Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами) - Георгий Венус

- Держись! Эй! Крепче!..

Высоко поднятая за нами четырехдюймовка чертила над горизонтом какие-то широкие круги и полукруги. И вдруг:

- Стой!.. Эй, стой!..

- Стой!..

За криком - вверх - взвился ветер и сразу же сорвался, сбитый внезапным выстрелом в небо.

Черная волна над насыпью рванулась кверху, вздулась и вдруг остановилась, гулко ударившись о броню.

Подпоручик Морозов соскочил с площадки и по шпалам побежал в темноту. За ним побежал Нартов.

- Упал? Кто? Кто упал?..

Но никто ничего ответить не мог.

Было лишь слышно, как на площадке перед нами стонали раненые и как дышал в темноте тяжелый и усталый паровоз.

Наконец Морозов и Нартов вернулись.

- Упал Руденко... Насмерть!..

...И опять побежала вдоль насыпи крутая, черная волна.

* * *

На станции нас встретил поручик Ауэ.

- В чем же дело, черт вас дери? Подпоручик Морозов!.. Подпоручик Морозов, в чем дело?..

- Прикажите разгрузить...- указал на переднюю площадку подпоручик Морозов.

Когда раненых разгрузили, четверо из них мутными уже глазами смотрели в темноту.

БОИ В КОЛЬЦЕ

В деревне Гусяты, где был расквартирован наш батальон, было уже совсем темно.

- Не стоит раздеваться, поручик,- сказал мне подпоручик Петин, командир пулеметного взвода нашей роты.- Ложитесь так. Сейчас набегут красные. Они всегда теперь ночью...

Седоусый хохол-хозяин снимал на лавке валенки. Я сел рядом с ним и стал натягивать снятые было сапоги.

- Хорошо дома-то сидеть, а? - спросил хохла подпоручик Петин.- Спать ляжешь... А нам каково?

- Сыдилы б дома, панычу. Никто б ни ниволил.

За стеной мычала корова.

Ночью мы вскочили.

За деревней металась быстрая ружейная пальба. Точно ударяясь друг о друга, над крышей разрывались гулкие снаряды.

- Строиться!

Мы бросились к дверям, хватая спросонья чужие винтовки.

А седоусый хохол сидел на лавке и, глядя на нас, почесывал поясницу.

* * *

...Ночной ветер путался в голых ветвях.

Прикрывающая отступление 5-я рота медленно обходила деревню. Наша, 6-я, вышла на ее юго-западную окраину и стояла под стеной какого-то пустого строения, с содранной крышей. 7-я и 8-я были уже далеко за деревней.

Мимо нас проходили последние силуэты отставших от рот солдат.

Вот, подпрыгивая и качаясь на снежных крутых ухабах, прогремела походная кухня, и вновь вдоль опустевшей дороги

побежал лишь низкий одинокий ветер, точно испуганный приближением боя.

Прошло еще полчаса.

- Кого мы ждем, поручик?

- Красных. Если удастся, мы ударим в тыл. А вы,- ротный обернулся к подпоручику Петину,- вы подогрейте с фланга... Эй, не курить!

На дорогу, кивая передками саней, выехал небольшой обоз. Чья-то рука, поднятая с последних саней, качаясь в воздухе, то сжимала, то разжимала пальцы.

На фоне темного неба эти черные пальцы казались большими и бесформенными. Две сестры в желтых овчинных полушубках и в папахах поверх косынок бежали, спотыкаясь, за санями.

Над нами опять прогудело несколько снарядов. Шагах в пятистах они разорвались, брызнув в небо золотым и острым огнем.

- Барбосы! По обозам!.. Прошло еще полчаса...

* * *

- Пропустить обе цепи! По дозорам не бить! Поручик Ауэ расправил плечи, вышел на дорогу и поднял роту движением руки:

- В цепь!.. Господа офицеры...

Мне казалось, ротный не командует, а беседует с кем-то, спокойно и тихо.

Мы рассыпались в цепь, одним флангом упираясь в деревню, входя другим в темную ночную степь - к югу.

Цепи 8-й роты и наступающих на нее красных шли с севера.

Минут через десять мы открыли частый огонь...

* * *

- Справа, по порядку... рассчитайсь!

- Первый.

- Второй.

- Третий.

...Утро медленно сползало с неба. Пленные красноармейцы, понуро опустив головы, стояли неровной, длинной шеренгой.

- Возьми-ка в руку.

- Да, здорово!

Под подкладкой папахи подпоручика Морозова я нащу

пал пулю.

- Тридцатый.

- Тридцать первый.

- А ну, поживей! - Полковник Петерс, наш батальонный, торопил пленных.

- Сорок седьмой.

- Co-рок восьмой.

- Сорок восемь, господин полковник! - крикнул с левого фланга поручик Ауэ.

Я раскуривал отсыревшую папиросу. Ругался...

- Мы мобилизованные... Приказано было, ну и стреляли,- добродушно рассказывал возле меня стоящий на фланге пленный, молодой красноармеец, с широким крестьянским лицом.- После, как патроны вышли, сдались, конечно...

- Так!..- Поручик Ауэ уже тоже подошел к пленному.- Ну, а если б не вышли, сдались бы?

- Если б не вышли, и не сдавались бы... Зачем сдаваться-то?

- Хороший солдат будет! - сказал ротный.- А ну, подождите...

Через минуту он вновь вернулся.

- Этого, подпоручик Морозов, возьмете в первый взвод. Хороший будет солдат!..

Над шеренгой пленных бежал дымок. Пленные курили.

Но вот из-за строенья с содранной крышей показались всадники. К пленным подъезжал полковник Туркул.

- Идем! - сказал мне подпоручик Морозов.- Сейчас расправа начнется...

Под ногами коня Туркула прыгал и кружился бульдог. С его выгнутой наружу губы болталась застывшая слюна. Бульдог хрипло дышал.

- Ах, сук-к-кины!..- пробежал мимо нас штабс-капитан Карнаоппулло.Ах, сук-к-кины, как стреляли!.. Сейчас мы... Сейчас вот!.. Эй, ребята, кто со мной?..

За штабс-капитаном побежал Свечников.

* * *

Мы шли к ротному обозу,- за винтовкой пленному красноармейцу.

- Как звать тебя, земляк? - спросил его подпоручик Морозов.

- Горшков,- ответил тот, как-то густо и с ударением произнося букву "о".

- Ярославский?

- Ярославский, так точно! - И, взглянув на нас, красноармеец чему-то радостно улыбнулся.

А за спиной уже раздались первые выстрелы. Бульдог радостно залаял, и вслед за ним кто-то загоготал, тоже как бульдог, коротко и радостно.

Красноармеец обернулся и вдруг, остановившись, поднял на нас задрожавшие под ресницами глаза.

- Товарищи!.. Пошто злобитесь?.. Товарищи!.. Выстрелы за нами гулко подпрыгивали.

- Холодно!..- не отвечая Горшкову, тихо сказал мне подпоручик Морозов. Зубы его стучали.

А в лицо нам светило солнце, ветер давно уже стих, и было тепло, как весною.

Деревни, степь... и опять степь, степь, деревни...

- Ничего! Скоро вечер... Отдохнем.

- Ты, черт жженый! Это вечером-то?..

- Не робей!.. Говорят, ребята уже и за санями посланы... Поедем скоро.

- Полагалось бы!.. Не ровен час, окружат нас красные...

Перед ротами гнали пленных. Было их уже не сорок восемь,- всего двадцать девять...

Почти раздетые, без сапог, они шли, высоко подымая замерзшие ноги, то и дело озираясь на штабс-капитана Карнаоппулло и Свечникова, идущих с ними рядом.

...Деревни... Степь... И опять степь, степь, деревни...

От боев мы уклонялись. Очевидно, боялись отстать от общего фронта.

Однажды под утро, когда сон сбивал шаг и, раскачиваясь на плечевых ремнях, звенели штык о штык винтовки, с юга, оттуда, где шли наши дозоры, вновь хлестнуло вдруг низким огнем звонкой шрапнели, и сразу, со всех четырех снежных сторон, обхватила нас частая и сухая ружейная пальба.

- Пулеметы! Пулеметы!..- кричал полковник Петерс, верхом на кривоногой, крестьянской лошаденке врезаясь в роты.- Пулеметчики, вперед!..

- Рас-ступись!..

- В цепь!

- Да сторонись!..

Артиллеристы, повернув орудия, быстро окапывали батарею. За батареей метался обоз.

- Батарея,- огонь!..

- Цепь! - кричал штабс-капитан Карнаоппулло, выбегая на дорогу.

- Трубка ноль пять.

- Цепь.

- Ноль пять,- огонь!..

- Це-епь!

- В цепь, вашу мать! - И, отстранив растерявшегося штабс-капитана, поручик Ауэ осадил напирающих обозников. Вышедшая из скрута смешавшейся походной колонны 6-я рота сбежала в поле, рассыпалась и уже спокойно двинулась вперед.

...Ухали орудия, уже сплошным, густым гулом покрывая ружейную и пулеметную пальбу. Батальон шел треугольником, рассекая огнем черную ночь...

К утру мы пробились.

* * *

- Шибко палили!.. Как ваши давеча!..- сказал мне Горшков, идя со мною к 1-му взводу.

...Подпоручик Морозов стоял над санями, в которых, сжимая пальцами поросший бородой подбородок, лежал рядовой Степун. Раненный осколком в грудь, Степун умирал.

- Не совладел...- хрипел он, пытаясь приподняться.- Не уберег... Жизни не... не... не уберег...

Он смотрел на нас округлившимися, немигающими глазами.

Пальцы на подбородке у него расползались.

- Отходит! - тихо сказал Горшков и, сняв фуражку, перекрестился.

- Ннна-а-а-а-а...- вновь задергал Степун губами.На-вов-во-вовсе-теперь... от-т-т-т...- Сквозь приоткрытый рот Степуна было видно, как прыгает его язык.- Т-т-т-т... отдети-шшш-ш-ш...

И, зашипев, он захлебнулся красной пеной и, выгнувшись вверх всем телом, бросил руки по швам...

* * *

- Я давно уже... Черт!.. От детишек,- помнишь?..- подошел ко мне через час подпоручик Морозов, когда уже на пустые сани Нартов набрасывал свежую солому.- И у меня ведь...- Он замолчал, вздохнув, и добавил, уже тише: Ведь и жена моя тоже... носит... Уже на седьмом теперь.