Самый красивый мужчина нашего кинематографа, Адель и я - Наталья Кошаева

А вот и он сам. – Извини, я тут немного похозяйничал!

– Есть будешь? – я кивнула в ответ. – Сейчас переоденусь только в сухое.

Через пять минут я уже сидела в уютной флиске, а передо мною на столе стояла тарелка с горячими щами. К тому же самый красивый мужчина нашего кинематографа, по моему мнению, сидел напротив и намазывал для меня масло на большой ломоть хлеба.

– Ох, Прасковья! Напугала ты меня! Это ж надо в такую бурю под кустом сидеть! – проговорил он, наливая мне в кружку кипятка и засовывая туда чайный пакетик.

Я не отрываясь следила за его красивыми руками и поэтому слышала его через слово. В тепле, да с горячим чаем меня реально начало развозить. Глазки сами собой стали закрываться. Я еще пыталась участвовать в разговоре, даже отвечать, но получалось односложно и невпопад. Григорий что-то говорил, говорил и под этот шумок я начала просто скатываться в сон. И проснулась от того, что он замолчал. А ведь мне уже даже успело что-то присниться.

– Что, говорю, под кустом-то сидела? Не могла раньше домой пригнаться? – повторил он свой вопрос и окончательно разбудив мня.

– А что мне оставалось делать! – очнулась я и потянулась, – Когда сообразила, что это не шутки было уже поздно.

– Ладно, хорошо все, что хорошо заканчивается, но больше так не делай! Договорились? – попросил он, сложив ладошки лодочкой.

– А теперь иди спать, а я тут все приберу! – заявил мой ангел-хранитель дня.

– Какое спать! Мне еще Адельку доить, свинье дать пожрать, курей закрыть, а вот только потом спать!

– Прасковья! Ты не женщина – ты Терминатор какой-то! – отозвался Григорий.

Терминатор не терминатор, а я просто с ног валилась, когда все намеченное выполнила. И заснула, едва коснувшись подушки, чтобы в пять утра вскочить и снова как заведенной по кругу. Корову подоить, свинье дать, курам покрошить и так далее и так далее и так далее.

А Григорий так у меня и застрял. Из-за урагана что-там в съемочной экспедиции поломалось и все застопорилось. Он разговаривал по телефону с кем-то и ругался страшными словами. Очень художественно это у него выходило – артистично! Вот только почему он к своей Криске все не как не свалит я уже устала спрашивать.

Григорий отвечал только одно, что у меня он душой отдыхает и попросился на постой на время съемок. Обещал платить за койко-место. Ну а мне-то что – живи.

Когда у них там все наладилось – за ним утром стали лодку присылать, а к вечерней дойке он возвращался. Так прошла еще одна неделя. Оставалось всего ничего, и меня отпустят с галеры!

Я так устала от этой круговерти, что мне уже больше не интересны были ни танцы, ни свидания. Одно только я себе позволяла – вечером иногда пойти на мостки и прыгнуть в теплую озерную воду.

Сидя на нагретых солнцем досках причала и болтая ножками в воде, я задумалась, буду ли я о чем-нибудь этом скучать в городе. Я обвела взглядом пейзаж. Наверное, об этом озере буду, и об этой тишине, нарушаемой только стрекочущими кузнечиками, тоже. Об Адельке точно не буду, уж сколько она моей крови выпила – не корова, а вурдалак какой-то. О прочей живности тоже не буду, ну разве что об мистере Дарси.

По кому еще буду скучать? Виталька – хороший парень, пожалуй, и по нему чуточку буду. Я вздохнула.

А вот…

Не успела додумать – раздался плеск. К причалу подошла лодка, а в ней Григорий. Легок на помине.

– Привет, хозяйка! – он широко улыбнулся, синяки все сошли и ссадины затянулись. Он даже с Козыренком успел помирился. Как-то пришла домой, а они там сидят на пару пьют какую-то бормотуху и разговоры эти свои мужские ведут.

Меня звали присоединиться, но я только заметила, что красные вина тоже не желательно пить, – зубная эмаль может окрасится. За это Григорий меня в очередной раз обозвал душной бабой.

– Сидишь, в печали? – спросил мой постоялец, присаживаясь рядом и, закатав штанины по колено, тоже опустил ноги в воду.

Сидеть с ним рядом приятно, так и хочется сесть к нему поближе, положить голову на плечо, ну и… тому подобное.

– Как там твоя свадьба? – напомнила скорее самой себе, о том, что все мои фантазии – так фантазиями и останутся.

– Перенесли на неделю, там какие-то сложности нарисовались, – ответил он буднично, приобнимая меня за плечи, – а что, хотела бы пойти посмотреть, я устрою?

– Да боже упаси! – попыталась я от него отстраниться, – чего я там не видала!

– Да сиди не рыпайся! – он удержал меня в своих руках, пресекая попытки к бегству.

– Вот не понимаю я тебя, Пашка, как ты живешь? Целыми днями крутишься-вертишься, и во имя чего? – он пожал плечами, – Не понимаю!

Надо же первый раз меня Пашкой назвал, а то все Прасковья да Прасковья.

– Привыкла. – отвечаю, – Хотя, порою, сама задумываюсь – зачем я здесь?

– Поезжай в город! Брось ты это! – он обвел рукой вокруг.

– Профессию нормальную получишь, а то пастух! Это ж надо в XXI веке и пастух! Уму не постижимо! – он что искренне пытается убедить меня поменять свою жизнь?

Я внимательно на него посмотрела, немного отклоняясь, – Какую такую профессию?

– Ну я не знаю – парикмахер там, повар, или воспитатель детского сада. Да что угодно, только не ту, что ты выбрала! Это ж надо – пастух! – он повторяет это слово будто презрительно выплевывая.

А вот теперь уж я обиделась за всех пастухов мира, – Да нормальная у меня профессия, не хуже твоей! Нужная!

Он со стоном безнадежности потирает мое плечо, силнее прижимая к себе, – Эх, Прасковья, не понимаешь ты меня!

И столько нежности и теплоты в этом, что я просто как под гипнозом, разворачиваюсь в его руках и, глядя в темно-серые глаза, провожу рукой по колючей щеке.

Это не я! Это мои взбесившиеся гормоны! Его гормоны ведут себя аналогичным образом. Сопротивляться им уже нет никакой мочи, и я с радостью сдаюсь, ощущая его губы на шее, на щеке, в уголке глаза. Но мне этого мало, сама нахожу его губы и впиваюсь в них. Как же хорошо! Хочу еще! И не удержавшись на мостках лечу в воду!

Здесь мне по грудь, он прыгает следом за мной и сразу же подхватывает меня за талию. Я обхватываю ногами его торс и теперь просто парю в невесомости ощущая его ласки на шее, ключицах, он везде.

Смотрю на него сверху, откидываю с его лба мокрые пряди и, обхватив его лицо своими руками, целую. Хочу добиться ответа, а когда получаю – отталкиваюсь от него ногами и легко уплываю. Мне нужно остыть, слишком яркое ощущение, слишком сильное, чтобы быть правдой.

Он догоняет меня, хватает за