Лизаветина загадка (сборник) - Сергей и Дина Волсини

Николя зашел в холл, спокойно пройдя сквозь расступившуюся перед ним, ошарашенную толпу, и оглядел всех со своей обычной глуповатой улыбкой:

– А что у вас тут происходит? Я что-то пропустил? Опять какое-то ЧП? Эвакуация? Вот это, я понимаю, отпуск! Ей-богу, я в жизни так не отдыхал! Будет, что вспомнить…

Он подошел ко мне. Я смотрел на него и все еще не верил своим глазам.

– Долго жить будешь. Меня тебя тут похоронили. Не слушая, он принялся за свое:

– Вот сволочи! Лечить меня хотели. Знаю я их лечение! Еще и двери все заперли. Пришлось через окно лезть. Одежду всю забрали, я вон, в одной простыне сколько километров протопал! Все ступни себе разодрал. Хорошо еще, бедуин на мопеде меня до дороги докинул…

Во дворе взревели моторы – разъезжались военные. Менеджер призвал всех расходиться. Служащие, перешептываясь, побрели на свои рабочие места. Не прошло и часа, как все вернулось на круги своя, как будто ничего и не случилось.

Я сделал то, что дважды так искренне советовал другим: собрал вещи, взял такси до Шарм-эль-Шейха и купил билет на ближайший рейс в Москву. Провожать меня вышел только Луиджи. Я протянул ему руку, но он обнял меня крепко, совсем как в тот раз, после нашего разговора. Когда я уже сидел в такси, он наклонился ко мне и сказал:

– Слушай, я тут подумал. Когда будешь писать про меня, оставь как есть. Пусть в твоей книге меня будут звать Луиджи.

Знаток человеческих душ

– Ой!

– Хей! Не подглядывай!

– Я не подглядываю!

– Подглядываешь!

– Куда мы идем?

– Увидишь!

– Долго еще?

– Сейчас, сейчас. Та-а-к, поворачиваем.

– Куда? Ой!

– Сори! Идем, идем, идем… Еще чуть-чуть… Окей. Почти пришли…

Я оторвал голову от полотенца и посмотрел в сторону бассейна, хотя и без того знал, кто там. Эту парочку знали в отеле все – всегда вдвоем, всегда в обнимку, скачут, хохочут, балуются как дети и как будто нарочно демонстрируют всем свое счастье. Они приехали в отель всего два дня назад, но я уже начал забывать о тихих деньках, которыми наслаждался здесь до их появления. Бабушки и дедушки из европейских стран, заполнившие отель тапочками, палочками, трясущимися руками и громкими запахами духов и лекарств, смотрели на них с умилением – то ли вспоминали о молодых годах, то ли просто улыбались из вежливости, черт их разберет. А других постояльцев в это время года и не было.

На фоне почтенных лиц эти двое казались особенно резвыми и живыми, хотя были не так уж и молоды, во всяком случае, он. Я как-то поднимался с ним в лифте и имел счастье рассмотреть его вблизи – не оттого, конечно, что мне не терпелось установить его истинный возраст, а из-за бабушек и дедушек, останавливавших нас на каждом шагу и покидавших лифт со скоростью улиток; прошла целая вечность, прежде чем мы добрались до четвертого этажа, где, как оказалось, мы оба поселились. На вид ему было не меньше пятидесяти, последние пегие волоски, казалось, вот-вот облетят с его головы, лицо из последних сил удерживало остатки свежести, но видно было, что рубеж пройден и лучшие времена остались позади. При ней он павлином ходил, но стоило ему остаться в одиночестве, как плечи у него опадали, взгляд тяжелел в хмурых складках морщин, и, застав его в такую минуту, невозможно было не подумать о том, до чего он устал от жизни. Он принял меня за иностранца и в лифте заговорил со мной на английском – да на каком! – и двух фраз хватило, чтобы понять, что передо мной человек, живущий за рубежом или, по крайней мере, привыкший там бывать. Я сразу сказал ему об этом, и он ответил, что да, я прав, он живет на две страны – дела. Какую страну он имеет в виду, он не уточнял и вообще как-то насторожился. По его лицу я понял, что он не ожидал встретить здесь русского, и ему это не понравилось.

– Не волнуйтесь, я не собираюсь пристраиваться к вам за завтраком, – заверил я его, понимая, о чем он подумал. Он поспешил оправдаться:

– Нет-нет, ради бога! Я буду рад.

И спросил, подумав секунду:

– Вы не знаете, здесь есть еще русские?

Я сказал, что встречал лишь одну семейную пару с сыном-подростком.

На четвертом этаже перед тем, как нам разойтись по разным сторонам коридора, он обернулся ко мне и с неестественно бодрой улыбкой, еще раз убедившей меня в его иностранности, произнес:

– Окей, мы как-нибудь выкурим в баре по сигаре, да?

Какие сигары, в каком баре – спрашивал я себя, шагая по коридорному ковру к себе в номер. Курительной комнаты в отеле нет, а в барах курить давно уже запретили. По-моему, он просто хотел отделаться от меня и бросил первое, что пришло в голову.

Как я и думал, курить нам с ним не довелось. Больше мы с ним не разговаривали, а если сталкивались в холле или в ресторане за едой, он сторонился меня и как будто бы не узнавал. Вероятно, он был из тех, кто ненавидит отдыхать среди соотечественников, и предпочитал делать вид, что русских здесь нет. А вот я наоборот, постоянно ощущал его присутствие. Впрочем, как и все в отеле. Вместе со своей подружкой они были повсюду, и повсюду их было слышно. Стоило им появиться на завтраке или на ужине, как из всех уголков залы можно было услышать его громкие шутки и ее смех. Так же они вели себя на пляже, и на аллее вдоль набережной – он беспрестанно тискал ее, хватал за руки и принимался целовать на глазах у всех; то убегал и кричал ей что-то издалека, то догонял и валил на песок, то падал перед ней на колени; так же они резвились в бассейне – из пяти красивых голубых водоемов лишь в одном воду нагревали, и купались все только в нем, а эти двое моментально становились центром визгов, брызгов и толкотни, от которой окружающим оставалось разве что вздыхать и ретироваться. Я мог обойтись без бассейна, и шумное выражение чувств поначалу мне не слишком досаждало, но все же и я почувствовал на себе последствия их прибытия в первый же вечер. В тот раз я заказал столик в «Бланко», стоящим поодаль от той общей залы, где мы все обычно ужинали, но моим планам не суждено было сбыться, накануне назначенного времени мне позвонили и с длинными извинениями попросили перенести ужин на другой день. Прогуливаясь после вечернего чая, я случайно узнал о причине моего не сложившегося ужина – сквозь распахнутые на мгновенье двери, из которых вылетел с подносом официант, я увидел, что внутри в полумраке среди горящих свечей накрыт единственный стол, за которым сидели эти двое. Он старается произвести на нее впечатление, понял я.

Вот и сейчас он вел ее между бассейнами, одной рукой прижимая к себе, а другой прикрывая ей глаза. Бог знает, почему он решил идти не в обход по дорожке, а прямо здесь, поперек отдыхающих – добрая половина отеля лежала в этот час у бассейнов, принимая солнечные ванны. Они протискивались между лежаками с чьими-то ногами, шляпами, коктейлями, журналами и кремами, попутно что-то роняли, она визжала, ничего не видя перед собой, наступала ему на ноги, хихикала и спотыкалась, он кланялся и извинялся за нее перед встречными, которых сам же зачем-то и потревожил, и в этом был весь он – я не мог отделаться от ощущения, что он играет на публику. Он повел ее в сторону уличного лифта и, все еще не давая ей открыть глаза, завел в кабину, которая укатила их вниз. Там был мрачный скалистый тоннель, темный, хоть глаз выколи, а после него, как вспышка фотоаппарата, блестящее солнце и Черный пляж – изюминка и главное богатство отеля. Солнце собиралось садиться, самое время встречать закат на берегу, я и сам спускался туда каждый вечер, пользуясь тем, что остальные в этот час побегут в номера, чтобы переодеться и войти в ресторан ровно к началу ужина. Только я подумал об этом, как около лифта засуетились. Подкатили тележки с посудой, с едой, погрузили в кабину, а у лифта выставили ограждение. И я понял, что сегодня лишился Черного пляжа – как пить дать, парень забронировал его для очередного романтического жеста.

Он чем-то напоминал мне одного человека, которого я ни разу в глаза не видел, но был наслышан о нем от моего хорошего друга Макса – вот уже два года, как тот был его шефом. Знаменит он был тем, что умел уговорить работать на себя любого нужного ему специалиста, если этот специалист – дама. Причем, работать за смешные деньги. Каким-то образом он умудрялся сделать так, что дама соглашалась работать на него, имея на руках предложения гораздо более выигрышные. И действительно работала, землю носом рыла, все вокруг только диву давались. Как говорил Макс, весь фокус был в том, что с самого начала он давал понять, что неравнодушен к ней и что ее ждут перспективы не только карьерного полета.

Каждый раз он заводил одну и ту же песню о том, что документы уже поданы на развод и что если бы не сложные американские законы, он давно уже был бы свободен и сделал бы ее хозяйкой всей своей жизни. Вдохновленная его речами сотрудница творила для него чудеса – и на работе, и, как сплетничали, в спальне. Когда мы собирались мужской компанией, без жен, не обходилось без того, чтобы кто-нибудь не спросил Макса о том, как поживает шеф, и время от времени Макс радовал нас свежей порцией новостей – жизнь у шефа била ключом. Он все время находился под угрозой разоблачения и поэтому был вынужден бесконечно выкручиваться из всяких щекотливых ситуаций со своими дамами, но делал это так искусно, с такой находчивостью, что невозможно было им не восхищаться. Сколько раз он разводил их между собой в шаге друг от друга, отправляя на разных лифтах или на соседних такси, сколько раз на ходу обрывал свидание с одной, чтобы успеть примчаться к другой и по пути еще оправдаться перед третьей, и ведь ни разу, черт возьми, не попался! Было дело, он исхитрился преподнести одно и то же дорогостоящее колье дважды, сначала одной своей пассии, а затем другой, и, говорили, был чрезвычайно доволен собой из-за удавшейся экономии. А уж какие страсти кипели вокруг него перед 8 марта и Новым годом, на какие выдумки он шел, пытаясь провести обещанную ночь с каждой из них или хотя бы создать у каждой такую иллюзию! Среди нас были такие, кто и с двумя-то женщинами не сумел совладать и за какие-то полгода чуть не отдал богу душу, лавируя между женой и любовницей, а этот виртуоз годами безнаказанно водил за нос нескольких женщин, имея при этом троих детей и жену, которая, к слову, частенько прилетала из своей Америки, чтобы сопровождать мужа на важных мероприятиях, со многими была знакома лично и, судя по всему, ни на секунду не сомневалась в своем благоверном.