Фантастика № 2.2011 Приложение к журналу "Знание-сила" - Леонид Корниенко

Однако спустился в лабораторию, окружающую кольцом «под землей» жилой отсек и долго бесцельно кружил по узкому проходу между двумя рядами пультов и экранов.

Потом все же занялся пробами. Однако упростил себе задачу — не стал ничего анализировать, а просто набрал на пульте код автоматического отбора проб из всех автоклавов. Это было явным нарушением инструкции, причем совершенно неоправданным. Но какое-то полуоправдание промелькнуло как тень на периферии моего сознания: сегодня это будет правильно. Промелькнуло и исчезло. Впрочем, я не стал разбираться, почему правильно будет именно сегодня, а уселся в кресло и бездумно смотрел, как на экранах выстраивались колонки цифр и пульсирующие линии протягивались все дальше и дальше через весь экран, замирали и гасли.

В этих замерах и состоит смысл нашего многомесячного пребывания тут. В тридцати пяти автоклавах, запрятанных среди зелени, помещались культуры микроводорослей и бактерий. Они жили и плодились там, в атмосфере планеты под давлением разных высот. А мы измеряли продуктивность, скорость размножения, поглощения углекислого газа, выделения кислорода. Все это нужно, ни много, ни мало, для того, чтобы выбрать самых перспективных из наших подопечных и выпустить их в атмосферу планеты. Чтобы они переработали ее и сделали пригодной для дыхания людей.

Трудность состояла в том, что нужных микроорганизмов на Земле не оказалось. Их пришлось выводить долго и скрупулезно. И наше руководство, по-видимому, считало, что процесс этот еще далек от завершения, хотя у некоторых культур сменились уже десятки тысяч поколений

— В каждом из этих автоклавов зрелая цивилизация, — любил говорить Дейв, похлопывая ладонью по выпуклому боку.

Действительно, если пересчитать на человеческие поколения, получаются миллионы лет. Я попытался представить, какими мы будем через миллионы лет, но ничего стоящего не придумал.

Анализатор давно прекратил свое тихое пощелкивание, и на табло светились цифры окончательных результатов. Теперь нужно было на главном вычислителе рассчитать корректировку программ, но я даже не взглянул на столбцы цифр. Я все сидел, слегка покачиваясь в кресле, и глядел в одну точку. Потом поднялся и медленно пошел по кольцевому коридору вдоль рядов приборов, вглядываясь в их бесстрастные физиономии.

Когда я потом пытался восстановить ход своих мыслей, мне это никак не удавалось. Похоже, мыслей — то и не было. Хотя они, конечно, были, но чисто практического характера. Как будто кто-то бдительно охранял меня от любых отвлеченных размышлений и сомнений. Стоило мне подумать о том, что это я делаю и что из этого может выйти, как этот кто-то тотчас же уводил меня в сторону, отвлекая внимание каким-то пустяком. А оно, внимание легко дает себя отвлечь. Так бывало в детстве, у нас это называлось «нельзя, но очень хочется». Вдруг развивается в тебе повышенная рассеянность, легкомыслие крайнее. И голос совести и благоразумия тонет в этом вязком легкомыслии, запутывается в нем и звучит над ухом как гибнущая в паутине муха. А ты отмахиваешься от него доводами, которые, как после выясняется, не выдерживают никакой критики.

Начал я с того, что отключил защиту. Защита предохраняет лабораторию от всяких неожиданностей, в том числе и от «дурака». Мало ли что может случиться с лабораторией и с нами.

Отключение программных устройств автоклавов потребовало изрядных трудов. Такое отключение не предусмотрено в принципе, поэтому может делаться только вручную. Причем делать это нужно вдвоем. К Дейву я обратиться не мог. Ему трудно, точнее, невозможно было бы объяснить, для чего это все нужно. Где уж объяснить Дейву, когда я и сам этого не понимал.

Пришлось заняться акробатикой. Я набирал на пульте код автоклава, а потом необходимо было строго одновременно нажать кнопку на пульте и отключить соответствующий ей контакт.

Хотя я работал без всяких инструкций и, конечно, их не помнил, но автоматику системы жизнеобеспечения я не отключил, что оказалось весьма удачным.

Потом я поднялся наверх, в сад и долго крутил штурвальчики вентилей автоклавов. Я еще подумал, как все легко делается с автоматикой.

Наши ученые микробиологи потом долго добивались у меня, почему я выбрал из всех автоклавом именно эти двенадцать, по какому принципу. Этого объяснить я тоже не мог. Психолог базы определил мое состояние в тот момент, как эвристическую эйфорию. Они думают, что стоит подобрать словечко, и все сразу станет понятно…

Прижавшись лбом к пластикату, я смотрел, как в атмосферу вытекают тонкие почти прозрачные струйки. Сначала они текут прямо, потом начинают колыхаться, клубиться и рассеиваются примерно в метре от борта. Лаборатория, лишенная стабилизации, медленно вращалась, и струйки то уходили в тень и вовсе пропадали, то освещались рассеянными облаками солнечными лучами. Подняв голову, я видел над собой эти сверкающие облака.

Мы и раньше выпускали содержимое автоклавов в атмосферу. Но всегда это были уже мертвые микроорганизмы, убитые жестким ультрафиолетовым излучением. Я попытался уверить себя, что сейчас дело обстоит точно так же. И мне это почти удалось.

Я даже не стал закрывать вентили и прямо пошел спать. Почему-то мне показалось, что ночь будет бурной, и я включил гиростабилизатор постели. Мы их включали, когда попадали в неспокойный район атмосферы. Приоткрыв дверь в каюту Дейва, я включил и его стабилизатор. Потом лег и мгновенно уснул.

Проснулся я в темноте. Мне снилась яхта в ревущих сороковых. Я никогда не ходил на яхте, но мне всегда очень хотелось попробовать, конечно, не пассажиром. Но это требовало много времени, и я так и не собрался ни разу. Поняв, что это не яхта, но болтает сильно, я подумал, что нужно бы включить гиростабилизатор, но не сладил со своим сонным телом и снова уснул. Если бы я дотянулся до пульта и обнаружил, что стабилизатор уже включен, меня, скорее всего, удивило бы, что так болтает с включенным стабилизатором. От удивления я проснулся бы, и тогда все… Нет, кое-что могло бы быть по-другому. Вновь проснулся я от удара. Точнее, мне приснилась все та же яхта, которая потеряла управление, и нас выбросило на камни. Потом я проснулся, а уже после почувствовал боль в боку.

Сначала я ничего не мог понять. В каюте было полутемно, и она раскачивалась короткими, резкими толчками. Дверь и постель были у меня над головой. Я загляделся на постель, которая выделывала замысловатые коленца под потолком. Гиростабилизатор старался вовсю.

— Ну конечно, дал меня выкинуть, а теперь старается, работу показывает.

Я попытался приподняться, но в этот момент раздался глухой удар, как будто гигантское полено расселось под огромным колуном. Каюта вздыбилась и опала. Стало тихо. Шевелиться почему-то было страшно.

— Стен! Где ты, Сте-ен?

У себя над головой в светлом проеме двери я увидел голову Дейва. Я попытался приподняться и застонал от боли.

Тут Дейв разглядел меня в полумраке и спрыгнул в тесноту моей вставшей на дыбы каюты.

— Что с тобой? — он пристально вглядывался мне в лицо — Где болит?

— Бок. Я, должно быть, ударился при падении…

— Не шевелись — быстро сказал он, заметив мою попытку приподняться, и огляделся, пытаясь сориентироваться. Я тоже не узнавал своей каюты.

Он потянулся к пульту, который теперь оказался над головой и нажал клавишу, помедлив — вторую и третью.

— Что за фокусы, неужели все вырубилось?

— Что там произошло, Дейв? — спросил я осторожно.

Он ответил как-то нехотя, после паузы…

— Еще толком не понял, Стен, но кажется мы на поверхности… Впрочем, пока меня больше волнует освещение…

— Это я вчера отключил, — сказал я машинально. Кажется, он мне не поверил. Во всяком случае, смотрел на меня довольно долго.

— Ну ладно, об этом потом — наконец сказал он и на этот раз безошибочно нажал кнопку аварийного энергопитания.

Каюта осветилась. Пожалуй, из всего в ней находящегося я пострадал в наибольшей степени, в остальном беспорядок был незначительный. Дейв дотянулся до стенного шкафа и достал из медицинского отсека портативный диагностер. Мне редко удавалось так вот быстро что-то найти в своей каюте. Он же действовал сноровисто и быстро, как будто всю жизнь только и занимался тем, что ставил диагнозы в походных условиях.

Я наблюдал все его действия, но ни они, ни состояние мое меня как-то не волновало. По-настоящему меня занимал один вопрос: Как мы могли очутиться на поверхности? Ну, отключил я автоматику… Ну, отключил защиту… Ну и что? Все равно тор будет нас держать в атмосфере хоть год. И если и опустится за это время, самое большее, километров на пять…

Для того чтобы опуститься на поверхность, нужно стравить из оболочки почти весь гелий. Может быть, оболочка лопнула? Не знаю, что может ее серьезно повредить, тем более, в атмосфере.