Замок горного короля - Джудит Тарр

— Мирейн! — крикнул он. — Сын Аварьяна, наследник Янона, Мирейн!

Сначала поодиночке, затем все вместе придворные присоединились к его восклицаниям. Зал загудел выражениями почтения. Мирейн встал, чтобы ответить на них, подняв пламя своей руки, высвобождая свое внезапное яростное ликование. Старый король улыбался. Только Моранден мрачно скривился: исчезли все его надежды, разбитые вдребезги этим шквалом восклицаний.

4

Вадин открыл глаза с ударом рассветного колокола. Какое-то мгновение он не мог понять, где находится. Было слишком тихо. Ни следа приглушенного шума казармы оруженосцев, который становится не таким уж приглушенным, когда более крепкие начинают выбивать лентяев из постелей. Это было и не теплое гнездышко его братьев в Гейтане, где Керинво сне бросал на него руку, а Кутхан, словно переросший щенок, пытался зарыться ему в бок, и тут же дремала собака, а то и четыре, заменяющие одеяла, которые младшенький, Силан, повадился стаскивать на себя. Вадин был в совершенном одиночестве, он ощущал холод там, где сползло одеяло, и окружали его чужие стены. Стены, которые светились, как тучи, закрывающие Ясную Луну. Он вгляделся в них.

Перед ним кто-то стоял. Память сразу вернулась к Вадину. Он лежал в постели в своей новой комнате, находившейся между спальней принца и наружной дверью, и на него смотрел Мирейн. Вадин хмуро ответил на взгляд принца. Его сеньор был одет в килт и короткий плащ, подпоясан перевязью южного меча. На нем не было никаких украшений, кроме крученого ожерелья, которое он не снимал даже во время сна. Как бы много принц ни выпил, как бы поздно ни засиделся за пиршественным столом, он казался таким же свежим, как если бы спал от захода до восхода солнца.

— Вставай, — сказал он. — Или ты собираешься проспать до полудня?

Вадин вскочил, протирая глаза. Мирейн протянул ему килт и королевскую алую ливрею. Вадин выхватил их у него.

— Ты не должен этого делать!

Мирейн позволил ему завернуться в килт и застегнуть пояс, но когда Вадин снова посмотрел на своего господина, он увидел в руках принца гребень, а в глазах его — подозрительный блеск. Вадин прыгнул вперед, но Мирейн с легкостью животного увернулся от него и затем совершенно лишил его дари речи, вложив гребень ему в руку и сказав:

— Давай быстро, не то оставлю тебя без завтрака.

Оруженосец никогда не ел со своим господином, тем более из одной посуды.

— Слугам надо еще кое-чему научиться, — заметил Мирейн, передавая ему чашку.

— Мой господин, ты не должен…

Ясные глаза принца вспыхнули.

— Ты, кажется, приказываешь мне, Вадин из Гейтана?

Вадин чопорно выпрямился.

— Я оруженосец. А ты, — сказал он, — наследный принц Янона.

— Вот как? — Голова Мирейна наклонилась набок. — Формальные отношения легче, верно? Слуга не обязан испытывать чувств к человеку, которому он служит. Достаточно уважать титул.

— Я верен своему господину. Ему нет нужды опасаться предательства.

— И нет надежды связать тебя узами дружбы.

Вадин сглотнул ком в горле.

— Дружбу надо заслужить, Мой господин, — сказал он.

Принц медленно поднялся. В его ладном теле не было ни одного лишнего дюйма; он двигался с грацией и собранностью танцора Ишандри. Сейчас его лицо и голос были несколько напряжены.

— Я хочу осмотреть замок деда. Может ли принц трона позволить себе такую вольность?

— Принц трона может поступать как захочет.

Брови Мирейна взлетели вверх. Без дополнительных предупреждений он шагнул к двери. Вадину пришлось поспешно схватить плащ, меч и кинжал и уже на бегу нацеплять их на себя.

В этот час бодрствовали только оруженосцы и слуги. Высокородные предпочитали поспать после плотного угощения, а король никогда не покидал своих комнат до последнего колокола перед рассветом, когда он поднимался на стены. Правда, в это утро ему не было необходимости нести сторожевую службу, но Вадину хотелось бы знать, будет ли он продолжать это делать по привычке.

Крепость Хан-Янона была очень большой и замысловатой — лабиринты дворов и переходов, залов и комнат, садов и внешних построек, башни и подземелья, казармы и кухни, а также охраняемые евнухами цитадели женщин. Только эта часть крепости избежала внимания Мирейна, и то, как считал Вадин, лишь на данный момент. Мирейн приблизился к одному из стражей женских покоев, созданию менее бесполому, чем большинство монстров Одии; пожалуй, его можно было бы принять за мужчину, не будь его кожа слишком гладкой. Однако принц не заговорил с ним и не попытался пройти. Он просто смотрел на евнуха, который с бесконечной медлительностью отступал до тех пор, пока не уткнулся спиной в дверь. Лицо принца совершенно ничего не выражало.

Так и не сказав ни слова, Мирейн пошел прочь. Вдали, на вершине жреческой башни, одинокий пронзительный голос пел гимн солнечному восходу.

По цепочке дворов Мирейн спустился к внешнему караульному двору и конюшням замка, и здесь напряжение наконец стало покидать его. Настроение улучшилось, когда он, останавливаясь то тут, то там, бродил вдоль длинных рядов стойл, среди грумов, высокое призвание которых не оставляло им времени глазеть на принцев, мимо племенных кобыл и обучаемых жеребят, гунтеров, скаковых кобыл и свирепых боевых жеребцов, каждый в отдельном армированном стойле. Вадин был вынужден признать, что у принца наметанный глаз на породистых сенелей[2]. Мирейн проигнорировал высокомерную пятнистую кобылу, отдав явное предпочтение неприметной маленькой мышастой кобылке в соседнем стойле — самой непривлекательной и самой быстрой из всех королевских кобыл. Он не сдвинулся с места, когда жеребец принца Морандена начал грозить ему своими отточенными рогами, и этот высокий полосатый мышастый жеребец в смятении отступил. Он убедил белорогого гнедого принять лакомство из своей руки.

Когда он повернулся к Вадину, лицо его почти повеселело.

— Покажи мне своего, — сказал он.

Вадин и не подозревал, насколько он обезоружен, пока они не оказались в меньшем крыле среди коней оруженосцев. Его серая Рами прохлаждалась где-то в середине ряда. Круп ее был только чуточку менее костляв, чем его собственное тело; однако кисточка хвоста была густой и шелковистой, а ноги — длинными и тонкими. Она изогнула свою по-змеиному гибкую шею, насторожила длинные уши и посмотрела на них кроткими серебристыми глазами. Вадин растаял под этим чистым взглядом.

— Она прекрасна, — сказал Мирейн.

Вадин едва не утратил самообладание.

— У нее слишком длинные уши, ребра торчат, задние ноги вывернуты наружу.