Рыбацкие байки - Мирсай Амир

Но я так и не успел принять решение. Племянник — у него лопнуло терпение — стал втаскивать щуку в лодку за леску, как самого пошлого окуня. Я не успел его остановить — щука резко дернулась в сторону, оборвала жилку в 0,7 миллиметра толщиной и с моим золотистым карасиком во рту издевательски, не спеша, ушла в глубину.

Кто-то рядом с досадой выкрикнул:

— У меня же болт был!

Только тут я поднял голову и заметил, что мы находимся в окружении лодок. И в каждой лодке по три-четыре человека. И они видели весь этот спектакль.

Ну, конечно, началось переливание из пустого в порожнее: так надо было ее тащить да этак. «Вот у меня был подобный же случай, так я тогда поступил иначе, чем он».— «А у меня тоже был похожий случай, но я сделал не так». И пошло, и поехало! А я сижу, их нё слушаю и сам себя ругаю: дурак ты, дурак, ведь в лодке у тебя была хорошая, крепкая веревка. Надо было сделать петлю, надеть ее на неподвижную, обессилевшую щуку и на веревке втянуть ее в лодку! Как просто!

Потом я увеличил свой сачок до размеров, способных вместить телку, брал с собой в лодку крюк, перед отплытием проверял, не забыта ли запасная веревка,— и все это напрасно. Десятикилограммовой щуки нет и нет!

Я, правда, рассказывая про свое горестное происшествие, сбавляю ее вес и говорю, что в щуке было не десять, а восемь килограммов,— иначе люди не хотят мне верить, считая мой рассказ обычной рыболовной травлей. Тем не менее в ней было, конечно, десять! Интересно, что те, кто видел, как я и мой племянник боролись со щукой, уверены, что в ней было не десять килограммов, а «все двенадцать», но я за них не отвечаю!

Читатель, не улыбайся ядовито, читая эти строки. Знаем, мол, вашего брата рыболова! У вас всегда так: если рыба сорвалась, так обязательно вот такая!

Запомните: сорвавшаяся рыба бывает обязательно большой, а большая рыба и срывается именно потому, что она большая! Что такое сорвавшаяся рыба? Это источник душевных волнений, будоражащих каждую клеточку твоего организма, волнений, способных разгорячить кровь, как самая сильная страсть! Это прекрасное, непреходящее воспоминание. Но если это так,— почему такие важные события не находят своего отображения в наших анкетах? Или хотя бы в автобиографиях? Ведь не случайно же наша память хранит эти события со всеми их подробностями! Память знает, что делает! Надо бы нашим ученым-психологам заняться этой проблемой!

...Фу! Вот какие глубокие мысли посещают голову человека, которому надо чуть свет подниматься, чтобы ехать на рыбалку! А ведь если я еще немного помаюсь без сна, тогда... Так и есть, начинается то, чего я боялся, ложась на диван: на острове напротив нашей дачи на всю свою мощность динамик принялся наяривать джазовую музыку!

На острове размещены базы отдыха городских предприятий и учреждений числом до сорока. Непрерывно, и днем, и ночью, там идет жуткое веселье под эту ог­лушительную музыку. Ночью под выходной радисты особенно стараются.

Музыка, музыка!.. Когда-то были и мы молодыми людьми, даже как это ни странно, были и безусыми юнцами. Давно это было! Тогда в формуле «Советская власть плюс электрификация» вторая ее часть — «плюс электрификация» — еще отсутствовала. И тогда мы впервые услыхали это слово — радио!

Спешим, помнится, в наш комсомольский клуб, где только что организовался кружок радиолюбителей. Наверное, репродукторов или громкоговорителей в те времена еще. не было в помине (или их не хватало?), и мы, мальчишки, становились в очередь, чтобы приложив к уху единственный наушник, постигнуть, что же это за штука ради. А в наушнике визг, вой, писк, свист! Но вот что странно — вся эта дикая какофония не вызывала отвращения, не действовала на нервы,— напротив, она казалась загадочным волшебством, ласкавшим наш слух. А когда в этот таинственный вой и свист врывался живой человеческий голос, радости нашей не было конца!

Стоит мальчишка, которому повезло, с сияющим от радости лицом, прижимает к уху наушник.

— Ребята, наверное, Ленин говорит, ей-богу!.. Вот-вот, революция, говорит, должна, говорит... Теперь музыка пошла!.. Мужчина поет... «Ох, куда ты, паренек, ох, куда ты...» поет!.. Слышно-то как хорошо, будто он у нас в клубе выступает!..

— Хватит тебе, наслушался! Давай сюда наушник, моя очередь!..

Нет, он не соврал! Действительно, в наушнике звучит музыка!

Познав на собственном опыте, что это за штука радио (шутка сказать — за сотни верст слушали музыку из Москвы!), мы шли потом в городской сад и там делились друг с другом своими впечатлениями.

Радио казалось нам чудом, фантастикой!

— Это еще что! — говорил какой-нибудь бывалый комсомолец.— Это, ребята, еще не самое настоящее радио! При социализме знаете как будет? На каждой улице — радио. Сад, палисадник—и там радио. У каждого в доме будет радио. И целый день играет музыка! Под, музыку будем работать, есть, засыпать. И будить нас, чтобы вставали на работу, будут не тычки под девятое ребро, а звуки веселой музыки!..

Ворочаясь без сна на своем диване-инвалиде и слушая джазовую вакханалию, доносившуюся с острова, я невольно рассмеялся, вспомнив про «настоящее радио».

«Удивительное дело,— подумал я,— в те годы музыка представлялась нам высшей ступенью культуры, а теперь, когда музыка звучит повсюду, надо — не надо,— она, вернее сказать, такое ее распространение, кажется мне признаком безкультурия».

В самом деле — мы объелись музыкой! В любое время суток включишь свой приемник—музыка рвется в уши! Не включаешь — все равно музыка тебя пре­следует! Динамики всюду натыканы. Везде —в поезде, на теплоходе, в лесу, на море, на реке, на луне — нет такого уголка, где тебя не достала бы музыка! Увы, по большей части она приносит не наслаждение, а досаду и раздражение.

У меня есть друг композитор. Как-то я сказал ему:

— Может быть, это я так устроен, что музыка действует на меня как сильный нервный раздражитель?

Друг-композитор только рукой махнул.

Да и я тоже не знаю, куда деваться от этого музыкального засилья! Я лично, например, чужую музыку слушаю теперь только в случае крайней нужды — по обязанности... А сам свою все-таки пишу помаленьку!

Джаз на острове продолжал греметь, рычать в мяукать. Пока не прекратится это раздражающее пиршество звуков, заснуть мне не удастся. Однако не надо так переживать и волноваться. В конце концов все же на свете кончается, кончится и музыка на острове буду считать до ста — может быть, усну. Один... два… три... Нет! Все-таки это самое доподлинное хулиганство! Почему из-за их веселья другие должны мучиться?! Хотя... может быть, это я эгоист, а не они?

Мой друг и сосед Махмут по этому поводу сказал бы;

— Попробуй поставить себя на место тех парней а девушек, которые танцуют под звуки этого джаза там на острове, и ты увидишь все в ином свете!

Я представил себе Махмута, говорящего мне эти слова, и действительно стал успокаиваться. И музыка вроде бы зазвучала потише, стала понятнее и ближе моей взбаламученной душе. Мысли мои перешли на иную орбиту. Разве я сам, вступая в комсомол, не мечтал о том, чтобы для всех, кто трудится, наступила счастливая жизнь?! Разве не ради этой идеи вынес я вместе со всем народом и голод, и холод, и муки войны?! Ведь все это я вытерпел и вынес именно ради тех, кто сейчас беспечно танцует на волжском острове под джазовую музыку! Разве они не народ? Жизнь ушла далеко вперед и, может быть, давно уже обогнала твои юношеские мечтанья и твои представления о нормах счастливой жизни. Новое время — новые песни.

Я задремал и не слышал, как музыка утихла. Разбудил меня звон гитары над самым ухом. Только этого мне не хватало! Это уже штучки Тази!

Посмотреть на него — всем мой друг хорош, всюду поспевает, все умеет делать. А своей дырявой лодкой не может распорядиться. Пустил бы хоть на дрова, что ля, если уж это дырявое корыто никто не хочет даром взять.

Третье лето старая лодка Тази валяется под забором, И как раз напротив моих окон. Единственную ценную деталь — крепкую цепь-чалку — Тази снял в, понимая, что покупателей на свой дырявый «дредноут» ему не найти, написал аа картонке объявление: «Отдаю лодку бесплатно, пусть желающий придет и возьмет!» Это объявление он вывесил на участке одного из молодых наших садоводов.

Среди нашей молодежи есть, конечно, лодыри, но дураков нет. Или их очень мало. Молодые садоводы сразу сообразили, что ремонт даровой лодки обойдется им дороже, чем покупка новой. Я сам был свидетелем такой сцены: к Тази явился один молодой человек. Еще недавно он был его учеником, но теперь уже «распределен» и работает в издательстве. И даже садовый участок успел получить.

Тази принял его приветливо. А когда узнал, что тот пришел поговорить насчет лодки, и вовсе обрадовался. Повел к себе, напоил чаем и даже «тазивином» (смородиновой настойкой собственного изготовления), а на закуску выставил копченную домашним способом рыбу и жареного леща из сегодняшнего своего улова.