Перемещение - Илья Деревянко

– Пока ты бегал, произошли некоторые изменения, не в лучшую сторону, – продолжал между тем Терминатор. – Теперь...

Договорить он не успел. В барак ворвался запыхавшийся возбужденный зек.

– Братва, к нам пидора из третьего отряда перевели! – сияя металлозубой улыбкой, выпалил он. – Машкой кличут! Жопа – класс!

Заключенные оживились, загалдели. Многие расплылись в масленых, плотоядных улыбках.

– В натуре клевая девочка? – спросил кто-то.

– Скоро узнаем, но по слухам – высший пилотаж! Особенно по части сосания! Да вот она, явилась, голубушка!

Обернувшись к дверям, Сергей невольно вздрогнул. В барак, трусливо озираясь, на цыпочках проскользнул Бакланов!

– Машка, ко мне! – повелительно рявкнул пожилой уголовник с жестоким властным лицом, очевидно, здешний авторитет. – Зад помыла?!

– Д-д-а-а-а! – проблеял Бакланов, подбегая к урке.

– Хорошо, но это потом! Сперва в рот!

Кудрин злорадно рассмеялся. «Не всегда вам быть начальником, товарищ Бакланов, – мысленно веселился он. – Побудьте теперь пидором!» Обслужив пахана, Машка-Бакланов пошел по рукам...

В середине ночи Сергея разбудил болезненный удар в бок.

– Вставай, падаль! – рявкнул в ухо грубый голос. – Вещи для проверки!

Ничего не соображая со сна, Кудрин соскочил на пол. В бараке горел яркий свет. Лагерные менты вместе с солдатами конвойного полка скидывали зеков с кроватей, переворачивали матрасы, вытряхивали содержимое тумбочек. Заключенных, не проявивших должную расторопность, безжалостно избивали. В воздухе висел густой мат вперемежку с воплями мордуемых жертв.

– Чего, бля, зенки вылупил? – зарычал один из надзирателей, замахиваясь на Сергея. Рефлексы каратиста сыграли с Кудриным злую шутку. Вместо того чтобы покорно, как подобает примерному заключенному, снести оплеуху, он автоматически заблокировал удар и от души врезал надзирателю в солнечное сплетение. Тот согнулся пополам. В этот момент подкравшийся сзади конвойник с размаху треснул Кудрина прикладом по затылку. Сергей надолго погрузился в темноту...

Сегодня начальник колонии, полковник Козлов, был не в духе. Лахудра жена обнаружила его нычку, на халяву выпить не поднесли, а голова раскалывалась с похмелья. Поэтому полковник, и раньше, мягко говоря, не отличавшийся гуманизмом, был сейчас зол как цепная собака. Услышав же об оборзевшем зеке, осмелившемся ударить надзирателя, он пришел в ярость.

– Доставить гада ко мне! – прошипел он. – Т-э-э-э-к, – протянул Козлов, разглядывая бесчувственного Кудрина. – Опух, ублюдок, заблатнел! Ну ничего, я тебе покажу небо в алмазах!..

Повинуясь знаку полковника, один из надзирателей вылил на Сергея ведро холодной воды. Кудрин слабо зашевелился, застонал, но глаз не открыл.

– Еще! – нетерпеливо приказал Козлов. После третьего ведра Кудрин наконец очнулся, обвел помутившимся взором помещение и встретился взглядом с полковником. Вспомнив мир, где господствовал закон Мартынова, а двойник Козлова пробирался домой подземным ходом и через помойку, Сергей непроизвольно усмехнулся.

– Лыбится, твою мать! – окончательно взбесился начальник лагеря. – Обработайте его, ребята!

Стоящий рядом «кум»[2] кровожадно ухмыльнулся, и на Кудрина обрушился град ударов. Корчась и пытаясь прикрыть лицо руками, Сергей громко кричал.

– Вот так! Чудненько! – мурлыкал Козлов. – Под ребра его, под ребра! Теперь по почкам! Ладно, пока достаточно! – с явной неохотой остановил он избиение, заметив, что заключенный вот-вот загнется.

– Твоя очередь, – шепнул Козлов «куму»...

– Стало быть, отказываешься работать на оперативную часть? Напрасно! – «Кум», он же капитан Андрей Леонидович Невидимкин, укоризненно покачал головой. – Ты, дорогуша, ставишь себя в очень затруднительное положение.

В кабинете «кума», куда Кудрина притащили после экзекуции, было душно. Под потолком плавали клубы табачного дыма. Андрей Леонидович отличался пристрастием к никотину.

– Последний раз спрашиваю, согласен или нет?

– Нет! – прохрипел Сергей. – Не буду стукачом!

– Ай-яй-яй, – с притворным сокрушением всплеснул руками Невидимкин. – Мне, право, тебя жаль! Ну ничего! Посидишь в карцере! Слегка остынешь, тогда, возможно, передумаешь.

Карцер представлял собой крохотную камеру. Три метра вдоль, три метра поперек. Батарея центрального отопления существовала только ради издевательства, поскольку со времени постройки ШИЗО[3] никогда не работала. Левый угол зарос льдом. Из крохотного зарешеченного, полуразбитого окошка тянуло холодом. Чтобы окончательно не замерзнуть, Кудрин непрерывно ходил из угла в угол, отжимался от пола, приседал. Сухой кашель разрывал грудь, перед глазами кружились черные пятна. «Мерзавцы, выродки, палачи! – с ненавистью думал Сергей. – Как таких земля носит!»

Проклиная своих мучителей, Кудрин одновременно терзался угрызениями совести. Скольких невиновных или виновных в ерунде он когда-то отправил за решетку! Теперь наступила расплата...

Так прошло пять суток. Сергей не умер и не сошел с ума, однако силы его были на исходе.

– Ну-с? – усмехнулся «кум», с удовольствием разглядывая изможденного заключенного. – Согласен?

Разговор происходил в кабинете Невидимкина, куда Кудрина доставили прямо из карцера. Сергей пошатнулся и, чтобы не упасть, ухватился за стену. Конвойные возле дверей рассмеялись.

– Оставьте нас вдвоем, – приказал им «кум». – Он сейчас не опасен!

– Холодно в трюме[4], да, – участливо обратился Невидимкин к Кудрину. – Но это еще полбеды! Пресс-хату не доводилось попробовать?! Там у меня пять бугаев постоянно проживают! Мы к ним отправляем таких, как ты, шибко крутых! Отмудохают, опетушат[5]... У вас в отряде есть Машка-Бакланов. Но ей, бедняжке, трудно в одиночку столько народа обслуживать! Непорядок! Чрезмерная эксплуатация! Машка совсем устала. Нужно прислать к ней на помощь Ленку-Кудрина. Вдвоем веселее будет и работать проще... – Эти слова оказались последними в жизни «кума». Андрей Леонидович недооценил противника. Конечно, Сергей едва держался на ногах от слабости, однако на один-единственный смертельный удар сил хватило. Хрустнули шейные позвонки, и грузное тело Невидимкина обрушилось на пол. Кудрин улыбнулся. Затем один из вбежавших на шум конвойных ударил его прикладом по голове...

Прокурор запросил Кудрину высшую меру наказания. Судья предоставил Сергею последнее слово. Он медленно встал, обвел тяжелым взглядом немногочисленных присутствующих (заседание проходило при закрытых дверях). Всюду взгляд Сергея натыкался на чугунные ментовские морды.

– Сволочи вы, – глухо сказал он. – Но ничего, есть на свете справедливость. Сегодня вы здесь толстыми задницами расселись, а завтра на Колыму поедете! Все под Богом ходим!..

Суд удовлетворил требование прокурора. Кудрина приговорили к смертной казни. Выслушав приговор, он презрительно сплюнул на пол. «Я заслужил свою участь, – мрачно подумал Сергей. – Скорей бы уж!»

Дни в камере смертников тянулись медленно. Нары, стол и табуретка, намертво прикрепленные к полу, унитаз, умывальник, а под потолком – телекамера, передающая каждое его движение на монитор в комнате охраны. Кудрину казалось, будто он провел тут всю жизнь, будто нет на свете ничего, кроме тесной камеры и неумолимо надвигающейся смерти. Прошение о помиловании Сергей подавать не стал, впрочем, как и кассационную жалобу. Им овладела странная апатия, смешанная с глубоким отвращением к собственной персоне. Кудрин вспоминал свою жизнь, и ничего, кроме гадливости, она у него не вызывала. Взятки, разгуливающие на свободе бандиты, фальсифицированные за деньги или в угоду начальству уголовные дела, невиновные, в лучшем случае, маловиновные люди за решеткой... Эх, начать бы все сначала, но, к сожалению, это исключено. Из особого смертного блока сбежать невозможно. Спасительный канализационный люк слишком далеко. Как ни странно, Сергей больше не боялся смерти. Непрерывные душевные терзания и полностью проснувшаяся, ни на минуту не умолкающая совесть оказались гораздо страшнее пули в затылок. «Приходите быстрее, – мысленно умолял Кудрин «исполнителей». – Я жду вас, я не стану сопротивляться! Приходите!»

Расстрельная команда явилась ночью. Три равнодушных амбала в сопровождении четырех прапорщиков из охраны, вооруженных резиновыми палками, и начальник тюрьмы. Один из исполнителей держал в руках нечто напоминающее кандалы: толстая стальная полоса с откидывающимися, как у амбарных замков, дугами. Начальник тюрьмы раскрыл рот, собираясь что-то сказать, и тут произошло чудо. Вспыхнули фиолетовые огни, уши заложило, к горлу подкатила тошнота, и Сергей почувствовал, что несется по длинному тоннелю. Так бывало всегда при перемещении в параллельные миры. «А как же канализационный люк?!» – крикнул Сергей в пустоту. «Ты изменился, – ответил невидимый голос. – Канализация уже не для тебя!» Спустя несколько секунд Кудрин очутился в своем мире (он точно знал это), прямо у дверей квартиры...