Переправа - Элли Гриффитс

— Да, Скарлетт Хендерсон.

Когда они проходят, никто в комнате не поднимает глаз. Может, эти люди делают вид, будто усердно работают, потому что здесь начальник, но Рут почему-то так не думает. У двери она поворачивается и смотрит на улыбающееся лицо Скарлетт Хендерсон.

Дома Рут наливает стакан вина, оставленного Шоной, и кладет перед собой папку с письмами. Однако перед тем, как взглянуть на них, включает компьютер и открывает файл «Скарлетт Хендерсон». На экране появляются сообщения. Нельсон прав: как она могла это пропустить? «Страдание родителей Скарлетт» — вопит статья из «Телеграф». «Полиция озадачена делом Хендерсон» — извещает «Таймс», гораздо более сдержанно. Рут просматривает статью: «Старший детектив-инспектор Гарри Нельсон из норфолкской полиции признал вчера, что в деле пропавшей четырехлетней Скарлетт Хендерсон нет новых нитей. То, что в Грейт-Ярмуте видели ребенка, соответствующего описанию Скарлетт, полиция исключила из расследования…»

Лицо Скарлетт, трогательное в черно-белых цветах, смотрит с края страницы. Неужели она мертва, эта ясноглазая улыбчивая девочка? Рут не хочет об этом думать, но знает, что рано или поздно придется. Почему-то она оказалась причастной.

Чтобы оттянуть минуту, когда придется взглянуть на письма, Рут печатает «Люси Дауни». Ссылок на сей раз меньше, Люси исчезла до вездесущности Интернета. Рут просматривает несколько сайтов о пропавших детях, находит статью из «Гардиан», озаглавленную «Десять лет нескончаемого кошмара». «Алиса и Том Дауни, — читает она, — встретили меня в своем опрятном норфолкском доме, полном фотографий пятилетней улыбающейся девочки. Десять лет назад Люси лежала в своей кроватке, когда незваный гость перелез через гаражную стену, открыл окно и похитил ребенка, пока родители еще спали…» Господи. Рут прекращает чтение. Только представить себе, что идешь будить утром маленькую дочку и обнаруживаешь пустую кроватку. Представить, как ищешь повсюду с нарастающим страхом: в саду, снова в спальне. Как видишь раскрытое окно, шторы (Рут они кажутся розовыми, с изображением диснеевских принцесс), развевающиеся на ветру. Она рисует себе все это, волоски на затылке встают дыбом, но не может вообразить, что испытала тогда Алиса Дауни, что испытывает до сих пор, десять лет спустя. Потерять ребенка, обнаружить, что дочка исчезла, словно существо из сказки, — разве это не кошмар для любой матери?

Но Рут не мать, она археолог, и ей пора приниматься за дело. Нельсону нужна ее профессиональная помощь, и она должна быть профессионалом. Выключив компьютер, она раскрывает папку с письмами и удивляется тому, что Нельсон уже успел разложить их по датам, разглядывает бумагу и краску. Десять писем из двенадцати, похоже, отпечатаны на той же стандартной бумаге для принтера, что и письмо о Скарлетт Хендерсон. Это не обязательно что-то значит, говорит себе Рут. Девять из десяти людей, имеющих принтеры, вероятно, используют эту бумагу. Шрифт тоже выглядит обычным, «таймс нью роман», думает она. Но два письма написаны от руки, на линованной бумаге, с узкими красными полями и отверстиями для подшивки. Написаны они фломастером, их называли «ручками для постановки почерка», когда Рут училась в школе. Почерк разборчив, но неаккуратен, с сильным наклоном влево. Ей приходит на ум, что сейчас она почти не видит почерков, — у всех ее студентов ноутбуки, друзья посылают письма по электронной почте или эсэмэски по сотовому телефону, она даже редактирует свои работы на компьютере. Узнать может только почерк матери на открытках с неуместно сентиментальными надписями: «Моей любимой дочери на день рождения…»

Написанные от руки письма оказываются в середине стопки. Руг снова укладывает их по порядку и начинает читать:

«Ноябрь 1997.

Нельсон.

Вы разыскиваете Люси, но ищете не там. Посмотрите на небо, на звезды, на тропы. Посмотрите, что вырисовывается силуэтом на фоне небосклона. Найдете ее там, где земля соединяется с небом.

В покое».

«Декабрь 1997.

Нельсон.

Люси превосходная жертва. Как Исаак, как Иисус, она несет дерево для собственного распятия. Как Исаак и Иисус, покорна отцовской воле.

Я принес бы вам поздравления этого времени года, сплел бы венок из омелы, но ведь Рождество просто-напросто современное добавление, соединенное с великим зимним солнцестоянием. Языческий праздник в эти короткие дни и длинные ночи был первым. Может, мне следует поздравить вас с Днем святой Люси. Если только у вас есть глаза, чтобы видеть.

В покое».

«Январь 1998.

Дорогой детектив-инспектор Гарри Нельсон.

Видите, теперь я обращаюсь к вам по полному имени. Мне кажется, мы с вами старые друзья. У Нельсона был всего один глаз, однако это не значит, что он не видел. „Человек и без глаз может видеть то, что творится на свете“.

В покое».

«Январь 1998.

Дорогой Гарри.

„Каждый, знатный и простой, глядит на облик Гарри в темноте“[7]. Каким мудрым был Шекспир, шаманом на все времена. Может, с мудрыми мужчинами — и женщинами — вам теперь имеет смысл консультироваться.

Потому что вы до сих пор ищете не в нужных местах, святых местах, иных местах. Вы ищете только там, где цветут деревья и ручьи текут. Поищите еще, Гарри. Люси лежит глубоко под землей, но она воскреснет. Это я вам обещаю.

В покое».

«Март 1988.

Дорогой Гарри.

Весна возвращается, но мой друг нет. Деревья в бутонах, вернулись ласточки. Потому что всему свое время.

Смотрите на землю. Смотрите на курсусы и тропы».

Рут останавливается. Она слишком ошеломлена словом «курсусы» и лишь через несколько минут осознает, что кто-то стучит в дверь.

Если не считать почтальона, угрюмо доставляющего бандероли из библиотеки, необъявленных визитов почти не бывает. Рут раздражается своей нервозности, открывая дверь.

Пришла женщина из соседнего дома, наблюдавшая, как утром ее увозили в полицейской машине.

— О… привет, — говорит Рут.

— Привет!

Женщина ослепительно улыбается. Она старше Рут — наверно, лет пятидесяти, — но превосходно выглядит: пышные волосы, загорелая кожа, стройная фигура в джинсах.

— Меня зовут Сэмми. Я ваша соседка. Разве не глупо, что мы практически не разговаривали?

Рут это совершенно не кажется глупым. Она общалась с приезжающими на отдых три года назад, когда они только купили дом, а затем старательно их избегала. У них были дети, вспоминает Рут, шумные подростки, включавшие чуть свет музыку и бродившие по Солончаку с досками для серфинга и надувными лодками. В этот приезд детей не видно и не слышно.

— Мы с Эдом… устраиваем небольшую новогоднюю вечеринку. Очень непритязательную — просто кухонная стряпня. К нам приезжают друзья из Лондона. Не хотите присоединиться?

Рут не верит своим ушам. Ее уже несколько лет не звали на новогодние вечеринки, и вот приходится отказываться сразу от двух приглашений. Это заговор.

— Большое спасибо, — благодарит она. — Но вечеринку устраивает и мой завкафедрой, так что, возможно, мне придется…

— О, я прекрасно понимаю. — Очевидно, Сэмми, как и родителям Рут, легко допустить, что Рут может пойти на вечеринку только по обязанности. — Вы работаете в университете, так ведь?

— Да. Преподаю археологию.

— Археологию! Эд будет в восторге. Он никогда не пропускает передачу «Команда времени». Я решила, возможно, вы сменили работу.

Рут недоуменно смотрит на нее, хотя хорошо понимает, что за сим последует.

Сэмми весело смеется.

— Полицейская машина! Сегодня утром.

— Ах это, — говорит Рут. — Просто я помогаю полицейским в расследовании.

«И этим, — неприязненно думает она, — Сэмми придется удовольствоваться».

Этой ночью в постели Рут дочитывает письма, касающиеся Люси Дауни.

Она дошла до середины письма с неожиданным упоминанием курсусов и тропинок. Курсус — малоизвестный археологический термин, означающий неглубокую канаву. Курсус есть возле Стонхенджа, он древнее камней.

«…Смотрите на курсусы и тропы. Мы ползаем по поверхности земли, но не знаем ее путей, не понимаем предназначения.

В покое».

«Апрель 1998.

Дорогой Гарри.

Счастливой Пасхи. Почему-то вы не кажетесь мне христианином. Вы как будто держитесь более древних верований.

На Пасху, верят христиане, Христос умер на кресте за их грехи, но разве Один не сделал того же прежде него, не принес себя в жертву на Древе Всезнания? Как Нельсон.

У Одина был всего один глаз. Сколько их у вас, детектив-инспектор? Тысяча, как у Аргуса?

Люси сейчас глубоко похоронена. Но расцветет снова.

В покое».

Теперь два написанных от руки письма. Они не датированы, но кто-то (Нельсон?) поставил дату их получения: