Пленники хрустального мира - Мария Кущиди

готов был придумывать самые разнообразные ответы на этот настойчивый вопрос, никак не решаясь сказать о том, что я чувствовал по отношению к ней. Не знаю, что внутри меня противится этим простым словам, о которых мне рассказывал недавно Эндиан. Они точно вылетели из моей головы, улетев вместе с холодным потоком встречного ветра, поднявшись высоко к темным низким небесам.

– Потому что я не хочу, чтобы твой цвет глаз принадлежал кому-то еще.

Взяв мое лицо в свои ладони, она непринужденно улыбнулась, подарив мне нежный, но несколько отстраненный поцелуй. Ощущая нежность ее тонких губ, я лишь сейчас понял, что мои сети были пусты, однако в ее без единого шанса на свободу лежала моя душа, запутавшаяся в прочных веревках вечности.

Я не хотел возвращаться в поместье Кёллер, вспоминая неприятную удушливую атмосферу одиночества и тоски, в которой я оказался бессильным.

Моим верным спасением от неминуемой гибели стала Вейн, единственная в силах развеять все ненастья, черными тучами скопившиеся над моей головой.

Не сводя с нее своих глаз даже тогда, когда она, желая уединиться с хорошим томиком фантастической истории, одна была в едва освещенной библиотеке, я тайно любовался ею, оберегая, как один из редчайших драгоценных камней.

– Почему ты смотришь? Мне неловко от твоего взгляда, – однажды спросила она, заметив меня за темными книжными стеллажами.

– Я боюсь, что ты вдруг исчезнешь, – ответил я, более не найдя подходящих слов.

Да, когда она оставалась одна, я боялся за нее больше, чем за самого себя. Я не мог и вообразить то мгновение, когда ее легкое тело, подхваченное воздухом, начнет рассыпаться на частички, медленно превращая ее в пыль. Кто-то бы сказал мне, что это слишком, но я никак не могу выбросить из своей головы этот образ, исчезающий в темноте. Но самым страшным для меня было то, что я уже не смогу к ней прикоснуться.

Болезненно прижимая руку к своей груди, я понимаю, что сердце мое болит, изнывает от какого-то несносного жжения, кажется, от яростного огня, пылающего внутри. Но может ли тот, кто никогда не был человеком, ощущать, как болит его душа? Я ощущаю, прекрасно понимая, что могу в любую минуту погибнуть от этого прекрасного чувства.

Тонкая реальность Сан-Лореила, вернувшись на круги своя, продолжала свою неторопливую жизнь, наполнив стены «Кёрс-Роуз» прежними красками, звуками и гармонией. Все, что творилось вокруг, было создано для тех, кому сотнями лет не нужно было куда-то спешить, раз за разом повторяя бессмысленный круговорот своей бесформенной жизни.

Ночью, когда улицы города укутались холодными туманами и неразгаданными секретами, я наблюдал за тем, как высокая фигура с рыжими прядями непослушных волос быстро исчезает за извилистым поворотом мостовой дорожки, уводящей в старую, брошенную всеми часть Сан-Лореила. И что творится в мыслях у этой фигуры, так поспешно направляющейся в сторону самой убогой улицы Бра´гин-Глосс? Лишь только таинственные дела, касающиеся скрытых стен старого, почти рассыпавшегося храма старого наставника На´рвелла, курирующего несколько отчаявшихся душ, неспособных выживать в окружающей среде Сан-Лореила.

В эту разлагающуюся от местного воздуха общину входят самые рискованные и отчаявшиеся, готовые пойти на самые крайние меры ради долгожданной свободы. Жизнь внутри прочных прутьев Сан-Лореила редко кому может прийтись по вкусу, поэтому многие бросают вызов самому Лореилу, пытаясь на протяжении нескольких столетий отыскать хотя бы отдушину, малейшее окно, чтобы наконец-то почувствовать свободу. Я многое слышал о них, но не думал, что они существуют на самом деле. Но еще более неожиданным фактом для меня стало то, что Сэм был одним из них, безвольно позволяя себя обманывать.

Не в силах унять свой интерес, я тенью скользил по следам Сэма. Его торопящиеся шаги едва не бежали по холодным лужам, спотыкаясь на ровном месте. По нему было видно, что вся его душа испытывала тайное волнение и страх, глубоко укоренившийся внутри него. Мне было непривычно видеть его таким, но и жалости я к нему испытать уже не мог после сказанных им слов, которые до сих пор оживают передо мной.

Постоянно оборачиваясь назад, он торопился, тяжело при этом дыша. Его тягостное дыхание разносилось по всему пространству городка, привлекая к себе излишнее внимание бродячих по тоненьким улочкам города душ, петляющих по его горячим следам. Подобное существо, как он, особенно привлекало их внимание, заостряло желание вмиг разорвать на части. Наверное, это было лишь потому, что свет, исходящий от их едва припавшего к голове нимба, болезненно резал их глаза.

Полуразрушенное кирпичное здание словно само по себе образовалось перед ним, обещая наградить его заслуженной безопасностью и покоем, кроме которых ему уже ничего не было нужно.

Задыхаясь от нехватки воздуха и ломящей тело усталости, он бежал, постоянно спотыкаясь и падая, больно обдирая свои руки, подставляемые под удар мостовой дороги. Теплый свет, струящийся из окон храма, шептал ему всякие утешительные слова, приглашая в нем раствориться.

Когда силы, покинувшее его обездоленное тело, сдали, Сэм безжизненно повалился на дорогу, умоляюще протягивая руку в сторону едва сидящих на петлях дверей. Но никто не вышел к нему, никто не спас его от приближающейся угрозы, идущей по его пятам.

Шепча никому не известные слова, потерянные души уже практически хватали его за ноги, желая утащить в непросветную, ядовитую для него темноту. Тогда я не смог позволить погибнуть ему от рук самой страшной для него смерти, развеяв каждую голодную душу, нависшую над ним.

Не знаю, почему я тогда сделал это, внезапно выбросив из головы его пронзительный взгляд и едкие слова, затрагивающие душу важной для меня фигуры. Наверное, где-то в глубине моей груди действительно еще осталась живая душа, способная чувствовать и понимать чувства других.

«Кёрс-Роуз» вряд ли сможет когда-то уснуть нормальным сном. Она видит все, что происходит снаружи и чувствует то, что происходит внутри нее. Я не раз думал о том, что внутри нее течет самая настоящая кровь, течение которой легко можно услышать по ночам, когда весь мир тихо засыпает, начав просмотр своих извечных кошмаров.

Я часто прислушивался к ней, пытался даже поговорить, но она молчала, гордо смотря на меня, точно насмехаясь. Тогда я был одинок, беззащитен, но теперь, когда я могу слышать стук хрупкого сердца, дорого для меня, весь мир, некогда погруженный в ядовитые серые тона, заново расцвел, даруя мне искреннюю свободу, у которой безупречные голубые глаза.

Внезапно сердце в груди сжалось так сильно, как никогда раньше. Оно истошно кричало, задыхаясь от какого-то насквозь пронизывающего дыма, захлебываясь в едва теплой крови.

Схватившись за грудь, я припал к стене, повалившись на холодный керамический пол, раздирая черную рубашку, царапая кожу, пытаясь остановить мучительную боль, заставшую врасплох. Она поедала меня, оставляя мне взамен окровавленные пальцы собственных рук и искалеченную плоть, просящую пощадить ее.

В глазах темнело с каждой секундой, и я не мог уже ничего с этим сделать, кроме как пытаться беспамятно вырвать предмет моих терзаний из холодной груди. Я едва не закричал, почувствовав, как что-то внутри меня резко загорелось и вмиг потухло.

Я слышал, как кто-то произносит мое имя. Этот голос был таким тихим, что я едва мог уловить его. Он звал меня, называя по имени, кажется, просил о помощи, но я ничего не мог сделать. Я был не здесь, не в этом мире, а в каком-то ином, где все кажется таким бессмысленным и непорочным. Нет, это был не рай, но и не ад, что-то гораздо больше, чем эти два давно опустевших, вульгарных мира.

Когда я пришел в сознание, голова была настолько пуста, что ни одна мысль не могла родиться в ней, дать начало новым размышлениям.

Что-то очень тяжелое свалилось на тело, отчего я с большим трудом мог подняться на ноги. Глубокая рана, пульсирующая на моей груди, напоминала мне о невыносимых терзаниях, которые я не так давно испытал.

Эта боль, живущая внутри меня острым