Круглый год с литературой. Квартал четвёртый - Геннадий Красухин

Стихотворение называется «Фрагменты диалога с Антониной Васильевой». Написано в 1977 году. Его автор Евгений Иванович Блажеевский (родился 5 октября 1947 года) прожил на свете относительно немного: умер 8 мая 1999-го на 52 году жизни. И, на мой взгляд, не дополучил той известности, которая выпала на долю его ровесников Ивана Жданова или Александра Ерёменко.

Хотя, по мне, он сильнее и того и другого.

Не знаю, почему так получилось, но в последнее время он, кроме журнала «Континент», нигде не печатался. А «Континент» в России во времена, когда публика переставала вообще что-либо читать, не был популярным журналом, как некогда.

Да и статьи о Блажеевском авторитетных и уважаемых критиков (например, Станислава Рассадина) печатал тот же «Континент».

Между тем, Блажеевский на глазах – от одного цикла стихов в «Континенте» до другого – вырастал в крупного поэта. Но, как сказал он сам, «для литературной известности часто важна маска, подменяющая собою живое лицо. Или, как теперь говорят, имидж – противное, жужжащее, как парикмахерская машинка, слово… Бессмысленно ставить телегу впереди лошади, но имидж впереди таланта можно, да ещё как…» Такой известностью Блажеевский брезговал. А другую в конце девяностых обрести уже было невозможно. Как некогда «эстрадная» поэзия хрущёвской оттепели, поэзия в эпоху позднего Ельцина или раннего Путина привлекала читателей тоже не своим духовным содержанием. От поэтов требовалось участие в конкурсах, номинированность на те или иные премии, получение их, – то есть как раз то, чем Блажеевский заниматься не хотел.

Поэтому и получилось так, что после первой книжки, вышедшей в 1984 году, вторая появилась только через десять лет, и то благодаря другу Блажеевского Юрию Кувалдину. Кувалдин выпустил книгу «Лицом к погоне» в своём издательстве «Книжный сад», которое, кажется, давно уже с тех пор перестало существовать.

После смерти Евгения Блажеевского вышли две его книги. Одна в 2001, другая в 2005 году. С тех пор – ни одной.

Что ж, он будто предчувствовал забвенье:

Даётся с опозданьем часто,С непоправимым иногда,Кому – взлохмаченная астра,Кому – вечерняя звезда.Воздастся с опозданьем вечнымХудожнику за то, что онОдин в потоке бесконечномБыл для потомков почтальон.Даётся с опозданьем горькимСознанье, что сказать не смогО тех, что горевали в Горьком,В Мордовии мотали срок.Воздастся с опозданьем страшнымЗа то, что бросил отчий домИ, пусть небрежным, карандашнымРодных не радовал письмом.Даётся, душу поражая,Как ослепительная новь,По-настоящему большая,Но запоздалая любовь…

Мне думается, что когда развеется морок бескультурного китча (а он непременно развеется), когда вернётся общественная потребность в искусстве (а она непременно вернётся), со стихами Блажеевского произойдёт то же самое, что предсказывал для своих стихов Баратынский: «Читателя найду в потомстве я». Я верю, что Евгения Блажеевского ждёт пусть запоздалая, но по-настоящему большая читательская любовь.

Вацлав Гавел, родившийся 5 октября 1936 года, для многих стал во время оккупации Чехословакии советскими войсками и последующего правления в ней советских сателлитов символом борьбы за свободу. Удачливый драматург, он после оккупации Чехословакии активно включился в правозащитную деятельность. Все диктаторы одинаковы, не проявила оригинальности и гусаковская диктатура, запретившая публикации произведений Гавела и театральные постановки его пьес.

Трижды с 1970 по 1989 год Гавела арестовывали и осуждали. В первый раз в 1977 году после подписания «Хартии-77», требовавшей от правительства соблюдения Хельсинкского Заключительного акта. Второй раз – в том же 1977 году в октябре по обвинению в «покушении на интересы республики за рубежом». И третий – в январе 1989 года – за возложение цветов к месту самосожжения в 1968 году пражского студента Яна Палаха. В общей сложности Гавел провёл в тюрьме 5 лет.

После падения просоветского режима, которое названо «бархатной революцией», Гавел был избран президентом Чехословакии.

Подал в отставку с этого поста в связи с дезинтеграцией страны. Избран президентом нового возникшего государства Чехии. А власти Словакии сделали Гавела почётным гражданином своей столицы Братиславы, отмечая этим выдающуюся роль Гавела и в падении тоталитарного режима в Чехословакии, и в помощи, которую президент Чехии оказал Словакии в интеграции в европейские структуры.

Гавел – признанный миром художник. Ещё в 1969 году он получил австрийскую премию по литературе. Он автор 16 пьес, множества статей, эссе. В июне 2010 года получил литературную премию имени Франца Кафки.

Из многочисленных афоризмов Гавела мне больше всего нравится этот: «Политика не есть искусство возможного; политика – искусство невозможного».

Именно! Поэтому политику Гавелу, умершему 18 декабря 2011 года, сопутствовала удача!

Сергей Иванович Гусев-Оренбургский (родился 5 октября 1867 года) уже к октябрьской революции выпускал своё собрание сочинений, которое было остановлено в 1918 году на 16 томе. 17-й и 18-й остались неопубликованными.

Сперва он, окончив духовную семинарию, принял сан священника. Но через 6 лет отказался от сана и полностью посвятил себя писательству. Входил в литературную группу «Среда». Был членом книгоиздательского товарищества «Знание». До революции он один из самых популярных писателей России. Особенным успехов пользовалась его повесть «В стране отцов», навеянная духовным подъёмом первой русской революции (1905). Высоко была оценена современниками и повесть «В глухом уезде» (1912).

Во время Первой Мировой войны работал в санитарных поездах, был на фронте. В 1918–1920 годах скитался по России.

Из Читы в 1921 году эмигрировал в Харбин. В 1923-м переселился в США, где и прожил 40 лет, скончавшись 1 июня 1963 года.

В Харбине впервые вышла его «Багровая книга. Погромы 1919-20 гг. на Украине» (1922). Книгу издал «Дальневосточный Еврейский Общественный Комитет помощи сиротам – жертвам погромов». Издал так, как она была написана Гусевым-Оренбургским.

В Советской России её фактически не видели. Она вышла в издательстве Гржебина и отпечатана в петроградской типографии тиражом в несколько десятков экземпляров. Послесловие к ней написал Горький. Но даже в этом – недоступном нормальному читателю – виде цензура поработала основательно: там, где дело касается участия в погромах красных войск, естественно, следуют вымарки. Почти целиком из книги изъята трагическая глава о погромной деятельности большевиков. Из четырёх различных групп, которые, по рассказу писателя, действовали на погромном плацдарме, цензура оставила три, убрав везде информацию о деятельности «советских отрядов».

Вот Пролог к этой книге:

«История Украины – это летопись еврейских погромов. Мы знаем о свирепой Хмельничине середины XVII века. Мы слышали о долгой и страшной Гайдаматчине средней трети XVIII века. Многие из нас переживали погромы 1881–1882 годов. Отлично помним мы октябрьские деяния черносотенцев в 1905 году.

Теперь…

Проходит перед нашими глазами пятое по счёту украинское массовое кровавое действо, – страшный кровавый разлив, оставивший за собой все ужасы протёкших времен.

Никогда не падало такое количество жертв.

Никогда евреи не были так одиноки.

Никогда безысходность их положения не была так ужасающа.

В революционные эпохи 1881 и 1905 годов еврейские погромы были кратковременны, – они налетали как мгновенный шквал, как Самум в Сахаре. Теперь – это сплошное, непрерывное, перманентное бедствие. Во времена Хмельничины и Гайдаматчины евреи были между молотом и наковальней. Теперь по ним, распластанным по той же украинской наковальне, ударяет не молот, не два, а все молоты, какие только работают на этой дикой и злой почве. Они бьют по ним без устали, днём и ночью, летом и зимою. Наконец, прежние чёрные годины относятся к далёкому прошлому. Может быть преувеличены бедствия, может быть цифры погибших ниже тех, о которых повествуют трогательные элегии. Теперь всё происходит на наших глазах. Мы видим, правда, только часть картины, ибо другие части закрыты ещё непроходимыми кордонами. Но, что доступно нашим глазам и ушам, мы видим и слышим…

Мы слышим и считаем.

И скорбные результаты подсчётов могут быть только безмерно ниже действительности».

А это ведь до Холокоста! Похоже на его генеральную репетицию.

С Израилем Моисеевичем Меттером, родившимся 5 октября 1909 года, я познакомился в Гульрипшах (под Сухуми) в доме творчества нашей «Литературной газеты». Обаяние этого человека было очень велико. До знакомства я читал только его «Мухтара» и смотрел фильм «Ко мне, Мухтар!», но и этих вещей было для меня вполне достаточно, чтобы ценить Меттера за талант.