Аккрециозия - Андрей Касатов

— Мне нравилось просиживать там часами. Это место похоже.

— Только вид не тот.

Он огляделся.

— Почему?

— Не хватает простора. Куда не повернись всюду стены.

— А-а-а… Это. — он согласился. — Нужно было брать лайнер.

— Тоже об этом думаю.

— Может быть, тогда бы ничего этого не случилось.

— Не нужно об этом. Прошу. Но да, на лайнере было бы просторнее.

Повисла тишина. В появившемся меню я выбрал чай и пару сэндвичей. Что-то пиликнуло в ответ. Затем на кухне, позади бармена-паука, зашевелились машины. Кресло мое, легко подстроилось под высоту стола.

— С другой стороны, так меньше пересадок. — говорю я, растворяясь в кресле. Внутри тут же включились массажеры и стали разминать мне спину. — Сразу на Митридат.

Спичка вновь недовольно загудел. Над нами под потолком тихонько зазвенели одуванчики.

— Игорь Семенович, Вы давно занимаетесь почти-такими-же-людьми. Как думаете, они сильно отличаются от нас?

— Пятнадцать-восемьдесят девять. — сухо он поправил меня. — Давайте, придерживать каталога, пока у них нет названия.

Я согласился.

— Ну… — потянул Фадин удовлетворенно. — Не сильно. Но тут, как посмотреть. Они живут в горах, В техногенных руинах старого Митридата. Отчасти в катакомбах. В довольно странной среде. Странной по отношению к нашей биологии. Они очень привязаны к своим группам… А какой был вопрос?

— Смотрите. Понятно, что им присуще все то же, что и нам. Но вот другая среда, заставляет их действовать иначе. По-новому смотреть на все те противоречия, которыми полны мы сами и которые двигают нас вперед. Неспроста же у них нет культов, по-видимому, отсутствует и религиозное чувство…

— Хотите знать, смогут ли они быть более эффективными чем мы в решении этих противоречий? Быть лучшей версией нас?

Он с интересом подался вперед, следуя за своим вопросом.

— Наверное, наверное, да. — сказал я.

— В рамках Митридата — да. Думаю да. — Фадин сцепил свои неестественно длинные пальцы в замок. — Но в этом и прелесть человечества. Выйдя за его границы, они столкнутся с тем же с чем столкнулись и мы. Им придется искать пути сохранения своей формы вне Митридата. Даже если там она успешна. И применять все те же антропокатехонные технологии что и нам.

— А если у них когда-нибудь получится?

— Не думаю. Инерция, страшная вещь. Мы набрали слишком большую историческую инерцию. Куда затягивает всех встреченных нами на пути. — он отпил чай из кружки, что-то разглядывая на дне. — Только если организм человечества слишком ослабнет. То да. — Фадин поставил кружку на стол и пожал плечами. — Это, поймите, и будет их слабое место: баланс среды, который потребуется удерживать. Стандарт среды. Понимаете?

— Угу. — ответил я. — Только если мы найдем помимо Митридата некую универсальную землю. Универсальную в плане универсальной среды для большинства миров. Вид, выращенный на ней, будет лишен такой слабости.

— Интересно предположение. Но неверное. Помимо среды, которую дает тот или иной мир, он в первую очередь дает разум. А это уже совсем другая история. Мы же сами не живем в среде планет. Мы живет в искусственно созданной сфере. На кораблях, станциях, среди когитаторов и машин, среди искусственных биомов. Мы сами и создали эту универсальную землю. И пока она торжествует.

Робот официант принес мой чай и на тарелке разогретые сэндвичи. Его поблагодарив, я принялся есть. Мы какое-то время просидели каждый в своих мыслях.

— А как думаете, от нас многое зависит?

Фадин непонимающе посмотрел на меня. Из-под купола кресла. Затем потянулся за сигаретой в карман, его длинные руки и ноги никак не могли уместиться в сфере кресла, так что ему пришлось сильно податься вперед, из этого кокона, чтобы достать пачку. Слабый разряд вспыхнул в тишине. Когда он наконец уселся обратно. Сигарета задымилась. Чуть слышно загудела вытяжка вентиляции, встроенная в кресло.

— От нас вообще? Или от нашего заключения для пятнадцать-восемьдесят девять?

— Второе.

— Не думаю. Глобально ничего не поменяется. Определенные круги хотят вложиться в Митридат, чтобы восстановить его. Некогда это был красивый мир. Важный узел.

— А что, если мы скажем нет? Что их нужно законсервировать и не трогать?

Фадин пожал плечами, выпустив облако дыма, которое тут же растворилось. Так что до меня не долетела и тень запаха. Почему-то я даже расстроился, так как уже готов был почувствовать этот горький терпкий запах.

— Местные олигархи всё равно найдут способ отчистить мир от пятнадцать-восемьдесят девять. Это, в первую очередь в их интересах.

— Неужели геноцид?

— Никто не даст. Особенно после последней войны. Мы любим себе частенько напоминать о том, что такое настоящее зло. — улыбнулся Фадин. — Но и инвестиций не будет. Всё так или иначе завязано через имперский бюджет. Хотя это же не единственный путь…

Я отложил надкушенный сэндвич. Попросил у него сигарету и прежде, чем закурить допил чай. Тут же официант принес еще.

— Знаете, Игорь Семенович, я летел сюда с одной мыслью, что никак не давала мне покоя. Надеялся, что может быть здесь, у пятнадцать-восемьдесят девять, появившихся случайно, в результате противоречий имманентных нам. Получится, как-то более разумно распорядится этим наследием человечества. Найти чуть другой путь. Другую цель. Понимаете? Может быть, в своих постоянных ошибках мы породили что-то новое. Что-то иное нам самим.

— Боюсь, что нет. — сходу ответил Фадин. — В итоге, эта ветвь людей, точно такой же разум, брошенный перед необходимостью быть. Быть в нашей необъятной вселенной. И совершит он все то же самое, что и мы. Чуть более эффективно, чуть менее. Но всё то же самое.

На столе появилась пепельница. Он покрутил ее в руках. Стряхнул в нее пепел, а затем, будто бы ему надоело курить, смяв, затушил об нее сигарету. На меня посмотрел и продолжил:

— Тут другое, понимаете, мой друг. — Фадин сильно подался вперед, так что впервые в круге света я мог рассмотреть его лицо: белое, меловое, сильно вытянутое, с крупными красными родинками, короткой густой седой бородой и венцом взъерошенных жидких волос. — Они также бросают вызов смерти, как и мы. А это все расставляет по своим местам. Действительно, по настоящему иной разум будет тот, кто сможет быть и по ту, и по сю сторону смерти, и от нее не зависеть. И уже совсем другой разум, иной даже последнему, будет тот, что никак не связан с нашей вселенной. Но между ними тремя лежат пропасти. Пропасти тотального непонимания и безразличия. А всё остальное — решаемо.

Когда он говорил, я заметил, что из-под ворота его рубашки торчит металлический ошейник-ворот АК-костюма.

— По-вашему, мы обречены вот так сидеть на краю пропасти и смотреть в бездну?

Он покачал головой.

— Не думаю. Между ними