Кровь хищника - Якупова Гульнур Мидхатовна

— Рыжий разборчивый оказался, не торопится покрывать любую кобылу. Предпочитает смугленьких. Не зря говорят: каков хозяин, таков и его скот. Верно, мать? Похож он на меня?

И хитро подмигнул. А мать сердито отчитала его:

— Ты что несешь, старый дурак? Дите вон сидит, слушает!

Так Хадия и росла на лоне природы, среди лесов и полей, постигая нехитрые житейские премудрости от родителей и животных. Но чем взрослее она становилась, тем больше испытывала в душе смутную тревогу и печаль, навеянные острым желанием быть поближе к сверстникам, с которыми можно было бы пообщаться. Мать, чувствуя состояние дочери, много раз говорила отцу:

— Пора оставить этот лес да и перебраться поближе к людям, в Асанай. Помещик, похоже, не вернется уж, что мы тут сидим как привязанные?

— Вот перезимуем…

Мать даже и не ожидала таких слов и мысленно поблагодарила Аллаха. Видно, и отец о судьбе ребенка задумался, понял наконец, что не житье в глухом лесу маленькой девочке.

А снег в эту зиму лег рано. И наступил тысяча девятьсот двадцать первый год, много горя принесший семье…

Порядок на хуторе был заведен издавна: даже если закрома полны, скотина все равно на выгоне, пока есть хоть какая-то возможность обходиться подножным кормом. Коровы, овцы, козы, лошади с ранней весны и до поздней осени пасутся на воле. А хозяева тем временем заготавливают корма на зиму, чтобы скот не дох от бескормицы. Да еще одна беда — волки. Не спасали уже и капканы, расставленные отцом вокруг заимки. Однажды зимней ночью волки перерезали почти всех овец в сарае, пролезли через прохудевшую крышу. Отец буквально рассвирепел, собрал патроны, взял ружье и отправился на отстрел серых хищников. Мать напутствовала его:

— Только будь осторожен! Снега много, не провались в яму, не наткнись на медведя-шатуна. Пропадем без тебя.

У Хадии была верная примета: если должно произойти что-то страшное, обязательно резко изменится погода. Вот и в тот день подул резкий ветер, и солнце лишь изредка проглядывало сквозь рваные тучи. К вечеру повалил такой густой снег, какого Хадия давно уже не помнила. Мрачный день сменился темной ночью. Затем наступило безрадостное утро, а отец все не возвращался. Прошла неделя, за ней другая, третья, четвертая…

— Мама, разреши я пойду искать отца, — умоляла Хадия.

Но мать запретила:

— И не проси, не пущу. Видно, уж такая у нас судьба, пропал наш отец. Одни мы с тобой теперь. Да еще вот я захворала… Ну, ничего, отлежусь, и пойдем мы с тобой в деревню. Иначе сгинем здесь…

Однако шла неделя за неделей, вот уж и травка стала проклевываться, весна пришла, а матери все не становилось легче. Напротив, ей было все хуже и хуже. Лицо у нее пожелтело, кашляла не переставая, и в глазах постоянно стояла смертная тоска. Хадия, полагая, что мать сильно простудилась, поила ее чаем с сушеной малиной, медом и душицей, — не помогало. К лету мать как-то оклемалась, даже ходила понемногу. Правда, работать уже не могла, и весь тяжкий труд по уходу за скотом и содержанием дома лег на плечи Хадии. Только получалось у нее это неважно. Без твердой мужской руки скот совсем отбился от рук, одичал, и однажды Рыжий жеребец собрал табун и увел его в неизвестном направлении.

Лето стало тяжким испытанием для Хадии. А к осени мать окончательно слегла в постель и больше уже не поднималась. Наблюдая, как родной человек угасает и не в силах помочь, Хадия потеряла сон и покой. Однажды вечером мать попросила:

— Дочка, поставь рядом с постелью вон тот медный таз. И что-то холодно, совсем печка не греет, мерзну.

Хадия поставила таз рядом с постелью, подбросила дров и без того в жарко горящую печь, заботливо укрыла мать тулупом. Устроившись у огня, она незаметно задремала, сидя на корточках, а когда проснулась, в доме было светло от полной луны и тихо, словно на кладбище. Хадия с тревогой в голосе окликнула:

— Мама!

Поспешно зажгла лампу у изголовья материной кровати. Мать лежала, опрокинувшись навзничь, косы ее расплелись и рассыпались по подушке.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Хадия снова с испугом воскликнула: «Мамочка!» — и заплакала, услышав слабый голос матери:

— Ау, доченька… Вроде полегчало, стошнило меня. Вылей во дворе.

Хадия послушно вынесла таз во двор, выплеснула и ахнула: полный таз крови! И какие-то сгустки, и комочки остались на снегу. Хадия, хоть никогда и не видела ничего подобного, догадалась, что мать выхаркала легкие и теперь точно долго не протянет…

Тяжело ступая, вернулась в дом. Лицо матери было бледным как полотно. Она подозвала к себе Хадию, едва слышным голосом спокойно сказала:

— Деточка моя, я уж, видно, не поднимусь. Отжила я свое, надорвалась на тяжкой работе. Выгляжу как старуха, а мне ведь еще и сорока нет… Ты запомни одно: тебе нужно идти в деревню. Сначала иди на гору Уктау, потом повернись в пол-оборота направо и шагай прямо. Будешь идти примерно сутки и еще день, потом выйдешь к деревне. Асанай — большое село, люди примут тебя, помогут. Я уже не попаду туда.

— Вместе пойдем, мама, — с трудом сдерживая слезы, ответила Хадия.

— Не спорь, дочка, дай досказать… Тяжело мне… Ты должна выйти в путь сразу же, пока деревья не распустят листья, иначе не продерешься сквозь лес. Ни в коем случае не оставайся здесь, доченька, погибнешь одна. А меня… похорони рядом с моими младенцами, в дубняке. Если найдешь тело отца, похорони и его рядом с нами. Все, доченька, все… Прости, что не смогла тебя к людям вывести. Прощай, моя хорошая…

Умерла она тихо, словно лампадка угасла.

Одиночество

Человек, оказывается, способен на многое! Он очень выносливым становится, когда ситуация ставит перед выбором: выжить или погибнуть. Так думала Хадия, на долю которой выпали тяжкие испытания. Она, как могла, обмыла тело матери, расчесала и заплела волосы в косу, аккуратно завернула в саван. Сняла с крыши лубки, уложила в них легкое, почти невесомое тело матери и пошла копать могилу. Снег был глубок, и больше часа ушло только на то, чтобы добраться до земли. А земля сильно промерзла, и одной лопатой, без топора, нечего было и думать выкопать могилу. В первый день Хадие удалось только снять поверхностный слой почвы. На следующий день пришлось жечь костер и оттаивать твердую, как железо, землю…

Опустив тело матери в могилу, Хадия засыпала ее комьями стылой земли, тщательно утрамбовала и только тут до нее стало доходить, что же произошло на самом деле. До этого момента за хлопотами с похоронами она как-то сдерживала свои чувства, не давая им воли. Сейчас до ее сознания дошла суть случившегося, она припала телом к мерзлому холмику, обхватила его руками и горько зарыдала, давая волю накопившимся за последнее время слезам. Если бы кто-то мог слышать ее в этот момент, подумал бы, что это раненый зверь воет и стонет, оплакивая свою горькую участь, осознавая всю безысходность своего положения. Но нет. Никого нет вокруг на десятки километров, и только лес, мрачный и черный, свидетель страшного горя…

А жизнь, между тем, продолжалась. Прошла зима, вновь наступила весна на хуторе, единственным признаком жизни на котором теперь был одинокий дымок из трубы дома, теперь единолично принадлежащего Хадие. Снег потемнел, осел, не устояв перед лучами солнца, с каждым днем становившегося все жарче и жарче. Хадия разгородила выгоны и выпустила на волю весь оставшийся скот, понимая, что одной ей не под силу прокормить и содержать его. Лучше уж пусть добывают себе пропитание сами, чем погибать в тесных загонах. А сама, помня наказ матери, едва только на ветках деревьев набухли почки, засобиралась в Асанай. Напекла хлеба в дорогу, на всякий случай насыпала в мешочек пшеницы, на тот случай, если хлеба не хватит. Впрок запаслась солью, помня слова отца о том, что в деревнях соль на вес золота. Все не с пустыми руками к людям придет. Тщательно упаковала от сырости спички, наточила нож и топорик в дорогу. Вещей набралось много. В вещмешок уложила кое-какую одежду и свою гордость — яркую кашемировую шаль, подарок отца. Завершив сборы, Хадия сходила в дубняк, попрощаться с матерью, мертворожденными братиками и сестричками. Поплакала, стоя над могилками, и прошла к камышовому озеру, посидеть напоследок на его берегу, попрощаться с привычными с детства местами. И тут произошло такое, что ее очень встревожило и испугало. На берегу она наткнулась на кострище, совсем свежее, кажется, еще и зола не успела остыть! А в овраге рядом лежала лошадиная голова и внутренности животного. Совсем уже отвыкшая от людей Хадия встревожилась не на шутку, не зная, что за люди были здесь (а были именно люди — голова была отрезана острым ножом, да и зверье не готовит себе пищу на костре) и чего следует от них ожидать. Подстегиваемая тревогой и страхом, Хадия почти бегом бросилась домой с одной мыслью: скорее в Асанай, подальше из глухого леса и от незнакомых людей, режущих ее скот…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})