Алекс и я - Айрин Пепперберг

заметках, то так оно и было в действительности, поскольку с каждой вновь выходившей статьей я начинала осознавать утрату, а друзья упорно отправляли мне такие статьи. Я же позволяла этой новости заполнить всё мое существование. Да, передо мной стояла задача – каждый день, вновь и вновь сталкиваясь с этим, выживать. Каждый день я давала интервью, была занята работой в лаборатории и в то же время с трудом могла воспринимать произошедшее – то, о чем говорилось в выходивших заметках. На протяжении многих лет я надеялась на то, что достижения Алекса будут признаны в полной мере. И вот в момент, когда это произошло, я не могла осознать это и оценить должным образом. По крайней мере, это не могло произойти мгновенно.

Спустя неделю после того, как Алекс покинул меня, в New York Times вышла третья статья. «Алекс “хотел крекер”, но действительно ли он его хотел?» Джордж Джонсон (George Johnson; ведущий научный публицист) прекрасно описал исследование, сделав акцент на вопросе о преднамеренности высказываний Алекса, что отражено в названии статьи. В США публикация в Times означает общественное признание, будь то политика, искусство или наука. Алекс же «появлялся» на страницах этого издания три раза в течение недели с момента объявления о его кончине. Да, подумала я, может быть, в этом есть какой-то смысл?

Еще через несколько дней мне позвонила подруга. «Айрин, – начала она, – ты не поверишь, об Алексе написали в The Economists И подруга была права. Я действительно не могла этому поверить. The Economist, пожалуй, самый известный и влиятельный журнал в области политики, финансов и бизнеса. Каждую неделю он публикует некрологи, посвященные смерти выдающихся людей. 20 сентября 2007 года место такого исключительного существа, смерти которого посвятили некролог, стал Алекс. В статье говорилось буквально следующее: смерть Алекса положила конец «исследованию, длившемуся на протяжении всей жизни этого пернатого существа и посвященному изучению тех его возможностей, которыми, как считалось ранее, обладают лишь приматы». Далее в некрологе говорилось: «К концу исследования умственные способности Алекса находились на уровне пятилетнего ребенка, но свой потенциал этот попугай не успел реализовать в полной мере». Как это верно сказано и сколько в этом трагизма – не реализовал свой потенциал!

Если вспомнить, что за несколько недель до некролога, посвященного Алексу, в The Economist вышли некрологи, рассказавшие миру о смерти Лучано Паваротти, Ингрид Бергман и леди Бёрд Джонсон, понимаешь, как велика была оказанная ему честь.

В дни и недели, последовавшие за смертью Алекса, меня захлестнуло настоящее цунами – огромное количество сюрпризов, что происходили вокруг, неожиданные чувства, меня обуревавшие. И это в те дни, когда я занималась сугубо практическими вещами – отвечала на телефонные звонки, договаривалась о встречах, и в большой степени такое количество дел у меня было именно благодаря масштабу личности Алекса. В голове стучали неотвязные мысли: «Что станет с лабораторией? Как быть с моим исследованием? Что будет со всем тем, что мы создали? Что будет со мной?»

Меня захватил водоворот, скорость засасывающей меня воронки всё увеличивалась, как в фантастических фильмах. Однако этот образ водоворота всё же не мог передать того хаоса, в который превратилась моя жизнь или, вернее, то, что я доселе о ней думала.

Слово «сюрприз», несмотря на свою обыденность, наиболее точно передает мои тогдашние ощущения от происходящего. Горе, чувство утраты, покинутости – всё это терзало меня. Мое сердце, моя душа разрывались от того, что со мной больше нет моего «коллеги» весом менее килограмма, который был рядом на протяжении тридцати лет.

Я даже не могла представить той интенсивности страданий, которые меня охватят. На протяжении многих лет огромный запас любви и заботы был умело скрыт и надежно заперт. Теперь этот эмоциональный заслон вдруг прорвало. Освободившийся поток эмоций вдруг вырвался на свободу и смёл всё на своем пути, все доводы рассудка. Я никогда не испытывала такой боли, никогда не проливала столько слез. И надеюсь, что больше никогда со мной подобного не случится.

Итак, я сказала, что меня накрыла огромная волна эмоций, тех эмоций, что я держала под контролем на протяжении тридцати лет. Как будто кто-то другой делал мою работу, какой-то нанятый мной подрядчик, под названием «корпорация “Эмоциональный контроль”» (Emotions Control Incorporated). Конечно же, тем человеком, что контролировал эмоции все эти годы, была я. Это было сознательным решением в рамках общей научной задачи, так сказать, реализацией плана. Но я оказалась весьма способной в его воплощении – при незыблемой эмоциональной дистанции глубочайшие чувства, настоящий океан эмоций, стали своего рода подводным течением. Внутренняя эмоциональная связь всегда существовала между мной и Алексом, а «подводное течение» сознательно скрывалось ввиду стремления к научной объективности. Для меня оно было неощутимым, почти незаметным.

Я осознаю, что мои слова могут иметь ничтожный смысл или даже полное его отсутствие для множества людей. Они даже могут увидеть в этом нечто «толкиенское». Подобным образом можно оценить то путешествие длиною в тридцать лет, которое мы с Алексом проделали вместе: наша совместная борьба, первые научные триумфы, откаты назад, неожиданные и поразительные достижения и открытия. И конечно же, столь преждевременная наша разлука навсегда – смерть моего питомца. Обо всем этом, эмоциональном и рациональном, я расскажу на страницах этой книги – «Алекс и я». Но сейчас я хочу описать именно то цунами, эмоциональное наводнение внутри меня, которое я ощутила после того, как Алекс покинул меня и отправился в путешествие, которое многие называют «на пути к Мосту Радуги». Меня охватил шок. На поверхность вышли эмоции, которые были заперты прежде. Да, я всегда заботилась об Алексе, всегда считала его своим коллегой, близким существом, всегда обращалась с ним с любовью и уважением, которое оказывают своему ближайшему соратнику. Но мне всегда приходилось следить за соблюдением дистанции, передо мной стояла задача говорить о научных открытиях объективно.

Буря эмоций, которая охватила и других людей, затронула внешний мир, поразила меня не меньше. Только лишь мне удалось успокоиться после информационных потоков СМИ, как начали приходить соболезнования по электронной почте. Сначала они были похожи на небольшой ручеек, который превратился в настоящий шквал, далее он уже скорее походил на наводнение. Джейми Торок (Jaimi Torok), администратор моего сайта, создал отдельный сайт, на котором можно было публиковать соболезнования о смерти моего питомца. Люди, желающие вспомнить Алекса, могли публиковать свои воспоминания и мысли на отдельном сайте, что позволило не перегружать сайт Фонда Алекса (The Alex Foundation). На этом сайте было размещено более двух тысяч сообщений. И это