Среди рабочих - Семен Подъячев

Он говорил эти язвительные слова, а сторож сидел и слушал… На него страшно и жалко было смотреть. Широко открытые глаза остановились на одной точке, точно застыли, посиневшие губы тряслись, на щеках выступали красные пятна… Все его тощее тело дрожало, пальцами правой руки он царапал землю, точно стараясь схватить что-то.

Нам всем было неловко, совестно, гадко…

— Полно тебе, — сказал, наконец, дядя Юфим, — пожалеть человека надо!.. Вишь, он и так от господа убит… Эх, ты! Какое тебе дело, до чужого тела?.. А ты плюнь на него, — обратился он к Сопле, — не слушай: собака лает — ветер носит…

Но сторож не слушал его слов. Он вдруг вскочил с места и, как бешеный, вращая огромными глазами и тряся кулаками, закричал:

— Убью!.. Я… погоди…. вот увидишь… со мной…

Он не договорил и, махнув рукой, повернулся и быстро зашагал от нас по дороге в имение.

— Ну, вот, наделал, брат, ты делов, — сказал дядя Юфим, обращаясь к Культяпке, — пойдет тепереча скандал, драка. Эх, нехорошо!..

Культяпка засмеялся.

— Все одно, — сказал он, — и без меня было бы. Не первый снег на голову… Ну, что ж, — переменил он речь, — допивать, что ли, а?.. — и, видя, что никто не отвечает, молча стал наливать в «фунтик» водку…

XVII

В имение мы пришли к вечеру и прямо направились в кухню ужинать.

Здесь по случаю праздника уже отужинали, не дожидаясь нас, предполагая, что мы придем пьяные.

Сторож, связанный по рукам и ногам, с разбитым лицом и мокрыми, лоснящимися и слипшимися на лбу волосами, лежал навзничь на своей кровати и, широко открыв рот, спал тяжелым, пьяным сном, мыча и выкрикивая что-то…

Злая, заплаканная, с подбитым глазом стряпка, бормоча себе что-то под нос, вероятно, ругаясь, швырнула нам на стол хлеба, ложек, плеснула в чашку щей, кинула наши «пайки» солонины и, буркнув: «Жрите!» — ушла в свой угол…

— Жрут-то, чай, свиньи, да ты с ними, — сказал кузнец, — а мы кушаем… Что, аль влетело?..

— А тебе какое дело? — огрызнулась кухарка. — Ты знай себя… Оглянися, сват, на свой зад…

— За дело, — продолжал кузнец, — так и надо! Кабы на мои зубы, я бы вам обоим с хахалем-то головы сорвал… и греха не было бы…

— С каким таким хахалем? — завизжала кухарка, выскакивая на середину кухни. — Сказывай, а?.. Ты видел, что ль? Сказывай!..

— А ты, смотри, не ударь! — злобно улыбнувшись, с презрением сказал кузнец, и вдруг громко крикнул: — Отвяжись от меня…

И он обругал ее позорным словом. Кухарка громко завопила, обращаясь к нам:

— Будьте свидетели!

В это время дверь отворилась, и в избу вошел нарядчик.

— Хлеб да соль! — сказал он, садясь на лавку, словно не замечая плачущую кухарку.

Мы молчали. Нарядчик окинул нас своими острыми из-под нависших бровей глазами и прибавил:

— Ну, как погуляли?..

Но, видя, что мы опять молчим, он обратился к стряпке и, сурово хмуря брови, как-то особенно грубо и зло крикнул:

— Ты чаво это, а?..

— Да как же, — завизжала стряпка, — всякой, прости бог, жулик придет, лает, страмит… Аль я взаправду какая-нибудь. За что он меня таким словом обозвал?.. Какой такой у меня хахаль, а? Сказывай! Ну, ну!.. А-а-а! Небось, пришил, пристегал язык-то… Испугался?..

— Как не испугаться, — произнес кузнец, — кабы эта страсть да к ночи… гм?.. Какой хахаль-то? — продолжал он, улыбаясь. — А вон сидит! — Он указал пальцем на нарядчика. — Аль не узнала?.. Шкура! — продолжал он. — Тоже: кто я?.. Мужа-то извела, подлая… у-у-у…

— Что же это такоеча? — закричала кухарка, ударяя себя руками по бедрам. — Люди добрые, а?… Егор, что ж ты молчишь-то, а? Уйми его!

— Собака лает — ветер носит, — стараясь быть спокойным, ответил нарядчик. — Над тобой, дурой, смеются, а ты думаешь взаправду… Вон даве, — продолжал он и кивнул головой на кровать, где спал пьяный сторож, — этот чорт прибил… белены объелся… На меня тоже к рылу с кулачьями лезет… Пожалуй, сердись… Коли на всякую сволочь сердиться, сердца нехватит!

— Сам-то ты сволочь, — сказал кузнец и швырнул ложку по столу. — Взлупку вот тебе дать! — добавил он, вылезая из-за стола…

— Что же… за чем дело стало? — сказал нарядчик, поднимаясь с места. — Дай…

— И дождешься когда-нибудь…

— Эх, ты, пьянчуга… тьфу! — с презрением глядя на кузнеца, плюнул нарядчик и пошел к двери. — Говорить-то с тобой тошно, — добавил он, обернувшись. — Злая рота!..

Он вышел и так хлопнул дверью, что задрожали стены и проснулся пьяный сторож.

XVIII

Он заворочался, задрыгал ногами, точно их сводила судорога, замычал и, повернувшись на бок в нашу сторону, обвел нас всех мутными, страшными, с кровяными жилками на белках глазами.

— А мы вот отужинали, — сказал дядя Юфим, подходя к нему. — Вставал бы и ты, а?.. Дакось я тебя распутаю… ишь, связали!

— Не хочу ужинать, испить дай! — промычал сторож, глядя на жену.

— На, жри, подавись! — сказала кухарка, подавая в ковше воду. — Проснулся, пьяница, разбойник!..

Сторож припал сухими губами к ковшу и жадно пил, глядя на жену поверх ковша.

— Что говоришь? — переспросил он, напившись и облизывая кончики усов.

— Ничаво! — огрызнулась кухарка и пошла было от него прочь.

— Подавись, а?.. Подавись? — дико как-то захлебываясь, вдруг закричал сторож и со всего размаха швырнул в нее ковшом. Ковш ударил ее в спину и покатился по полу…

— Ты драться! — завизжала кухарка, обернувшись к нему. — Ты драться?.. Ка-а-а-раул!.. — вдруг неистово закричала она, видя, что муж слез с постели и идет к ней. — Ка-а-а-раул!..

Она выставила руки вперед и пятилась к печке…

— Свово зовешь? — рычал сторож, задыхаясь от злобы и стараясь схватить ее за волосы. — Свово зовешь, а?

Наконец, ему удалось схватить ее левой рукой за шиворот…

— А-а-а, — зарычал он, — подавись? Муж законный подавись, а?.. Вре-е-ешь, стерва, не выскочишь!.. врешь!..

Захлебываясь и совершенно озверев от злобы, с пеной в углах рта, он ударил ее кулаком по лицу и при этом как-то ухнул, точно филин ночью где-нибудь в лесной трущобе, страшно и глухо…

Баба дико закричала и вцепилась ему зубами в руку. Сторож поволок ее за волосы и вдруг, споткнувшись обо что-то, упал вместе с нею на пол.

— Ка-а-а-ра-ул! — взвыла опять баба. — Православные, помогите… На ком крест есть… а-а-ай, убьет!.. Ка-а-а-а-ра-ул!..

Муж сидел на ней верхом и страшно бил ее обеими руками, стараясь попадать по лицу, которое она все время прятала.

— Разнять надыть! — сказал Юфим. — Как бы чего не вышло: в свидетели еще притянут… Ишь, сцепились, ах, дуй вас горой! Чисто, сичас умереть, псы… Разнять надыть!

— Не надо! — закричал кузнец, видимо, с удовольствием наблюдавший за ходом драки. — Не наше дело… Поделом…

— Свои собаки дерутся — чужая не приставай, — в тон ему поддакнул Культяпка и закричал: — В торец-то ее полыхни!.. О-го-го! Бей, не робей!..

Между тем озверевший мужик перестал бить ее кулаками, а, нагнувшись и вцепившись ей руками в волосы, принялся кусать ее и грызть сзади за шею, похожий на старого, чахлого, злобного волка.

— Заткни ей глотку-то! — крикнул кузнец. — Ишь, дьявол, орет! Диви — режут…

— Пойдем, ребята, отседа, — сказал Юфим, — дело-то складнее будет… Кузнец, пойдем! Не наше дело, дери их чорт!

Он встал и торопливо пошел к двери. Мы с Терехой бросились за ним… Кузнец вышел последним и, плотно прихлопнув дверь, сказал:

— Будет помнить!

— Не убил бы грешным делом, — сказал Юфим.

— Чорт с ней… Собаке собачья и смерть…

Я посмотрел на Тереху: на нем лица не было. Он поймал мой взгляд и, вздрогнув, произнес:

— Жуть!..

— Во как, брат, жен-то учат, — хлопнув его по плечу, весело воскликнул Культяпка, — учись, брат Тереха-Воха!.. Учись, родной… го-го-го!..

XIX

Из кухни между тем доносились дикие крики: «Караул»… «Батюшки»… «Православные»…

Около кухни, кроме нас, никого не было. Все остальные рабочие, как оказалось, вместе с нарядчиком ушли под гору, за имение, ловить бреднем в так называемом «скотном» пруду карасей, и прекратить эту сцену было некому…

Мы все отошли в сторонку, подальше от избы, и сели на бревнах.

   Покурил бы табачку,   Нет белой бумажки… —

тоненьким голоском запел Культяпка. — Гармошку бы теперь.

   Ты, гармошка-фреичка.   Поиграй маненичко…   Поиграл, потешился,   Погулял, понежился…

— Брось! — сказал кузнец. — Ни складу, ни ладу! — и, помолчав, тихо произнес: — Все бьет…

— В азарт взошел! — сказал Культяпка.

В это время двеоь из кухни вдруг распахнулась настежь, и на крыльцо, а потом на землю кубарем, сильно ударившись об стену, скатилась растрепанная, простоволосая и избитая кухарка, а за ней с поленом в руках Сопля.