Мусорщик - Константинов Андрей Дмитриевич

– Это исключено, Николай Иваныч. Мы прогнозируем победу в первом же туре. И все – порт ваш! Он ваш на четыре года. Там вы не только вернете свои деньги – вы их на порядок умножите.

«Я их на два порядка умножу», – подумал Наумов, но вслух этого не сказал. А сказал другое:

– Дам я деньги, дам… Но ты, Миша, помни: головой отвечаешь.

Вице-мэр весело рассмеялся.

– Вы мне льстите, – сказал он, – моя голова таких денег не стоит.

Андрей восстановился на работе, в редакции городской «молодежки». Встретили его хорошо. Даже главный редактор, с которым отношения у Обнорского были неоднозначные, долго тряс руку. Говорил, что весьма рад. Что всегда знал: произошла ошибка, но справедливость восторжествовала, и это правильно. Что теперь все – и читатели, и коллектив – ждут от Андрея плодотворной работы.

Обнорский, однако, не приступая к работе, сразу ушел в отпуск, соединив неотгулянные отпуска за три года. Никто ему преград не чинил. Понимали, что после тюрьмы человеку надобно и отдохнуть. Вот только сам Обнорский отдыхать не собирался. Он, напротив, рвался работать над книгой, которую они со шведским коллегой начали еще два года назад.

Прошло всего три дня, и Наумов вручил Обнорскому новенький загранпаспорт. Еще неделя ушла на оформление визы.

– Андрей, – сказал Наумов, – я рассчитываю на твое благоразумие. Думаю, ты смог убедиться в наших возможностях. И в том, что слов на ветер я не бросаю.

Обнорский кивнул.

– Сейчас, – продолжил Наумов, – расплюемся с этой темой, отдохнешь немного… а дальше-то какие планы?

Планы у Обнорского были, но раскрывать и Наумову он не хотел.

– Посмотрим, – пожал плечами Андрей. У меня, собственно, есть должок перед шведским издательством.

– Какой? – спросил Наумов.

– Мы со шведским коллегой начали работу над книгой о криминальной России, но в силу некоторых обстоятельств…

– Андрей Викторович, – перебил Наумов, – я ведь не просто так спросил… Книга… криминал… несерьезно это все. Помнишь, я тебе работу предлагал?

Обнорский снова кивнул.

– Я ведь от своего предложения не отказываюсь. Невзирая на… э… э… некоторые трения, которые между нами были, я снова делаю тебе предложение.

– А что, собственно, вы можете мне предложить? – спросил Андрей. Цинизм Наумова просто ошеломлял: посадить человека в тюрьму и назвать это «некоторыми трениями»?

– О, Андрей, работы полно! – серьезно сказал Николай Иваныч. – Пока ты… э-э… отсутствовал, здесь многое изменилось. И стало совершенно очевидно, что жизнь выдвигает новые требования. Для того чтобы нынче делать дело, необходимо влиять на средства массовой информации. А еще лучше – создавать собственные: газеты, радиостанции, телеканалы… Не могу сказать, что я ничего не сделал в этом направлении. Но сделал пока недостаточно, Андрюша. Причины банальны: нехватка времени, денег и – самое главное! – людей. Нет толковых людей! Нет профессионалов. А ведь что такое «четвертая власть»? Это рычаг управления! Обладая им, мы можем тиражировать почти любые идеи. Почти любые! Можно продавать штаны или пиво. А можно всучить обывателю своего депутата. Можно объяснить, что во всем виноваты евреи. Или масоны. Или коммунисты. Да хоть марсиане!

Обнорский слушал внимательно. Ничего нового в словах Николая Ивановича не было. Интерес вызывал тот азарт, с которым заговорил вдруг спокойный и уравновешенный банкир. Обнорский слушал и думал, что за словами Наумова кроются группы и группочки прикормленных журналистов, обозревателей и редакторов, готовых за деньги строчить хвалебные оды и фабриковать компромат… Но, видимо, этого Наумову уже мало, уже появилась потребность в собственных газетах и телеканалах… Да, с размахом шурует Коля-Ваня.

– Ну, так что скажете, Андрей Викторович? – спросил Наумов.

– Это интересно, – ответил Андрей.

– Безусловно. И, кстати, в материальном плане тоже.

– И как же это выглядит в материальном плане? Николай Иваныч засмеялся и сказал:

– Для начала полторы-две тысячи долларов. А?

– Нужно подумать, – сказал Обнорский.

– Подумай, конечно. Твое право. Но я тебе так скажу: такое предложение я ведь не каждому делаю. Многие сочли бы за честь. Со мной, Андрюша, хорошо дружить. Я, не скромничая, тебе скажу: в Питере я многие вопросы могу решить одним телефонным звонком. Да и не только в Питере. Так что лучше работать со мной, чем против меня. Ты понял?

– Да – ответил Андрей. – Я очень хорошо вас понял.

– Тогда что ж… тогда лети к своей Катерине Дмитриевне. Заметь, Андрей – один летишь! Без сопровождения, так сказать… Цени доверие. И – зла на меня не держи, не надо. Ежели бы ты с самого начала повел себя разумно, то ничего бы не было: ни Крестов, ни Тагила… Ну да ладно! Что теперь об этом? Кто старое помянет, тому, как говорится, глаз вон. Лети.

На следующий день Андрей Обнорский вылетел в Стокгольм. Он летел на встречу с женщиной, которая еще совсем недавно казалась ему самой желанной на свете… А что значит она для него сейчас?

Андрей задавал себе этот вопрос и не находил ответа. «Боинг» летел в Швецию и казался Обнорскому серебристой пылинкой над школьным глобусом. Пылинка неслась в потоке яростного весеннего солнца, а по воде Балтийского моря мчалась ее огромная черная тень.

Он не стал предупреждать Катю о своем приезде. В аэропорту Арланда он взял такси, назвал Катин адрес. Водитель-югослав спросил, нет ли у него икры? А водки?… Жаль.

Катин «сааб» стоял возле дома. На заднем сиденье лежал номер «Ньюсуик», блестела глянцевая обложка. На мгновение возникло чувство, что он не уезжал отсюда в сентябре 1994-го. Что не было Березы с «парабеллумом», Крестов и детской считалочки из фантастического романа. Не было зоны УЩ 349/13 с похожей на ад литейкой, и даже шоссе с расстрелянным БМВ не было.

А был только сон, или жизнь, похожая на сон… Или, может быть, все это было, но не с ним, а с каким-то другим человеком. Похожим, очень похожим на него, но все-таки не с ним.

Андрей тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли, если только можно было назвать это мыслями.

Потом он услышал звук открывающейся двери, перевел взгляд на дом… На пороге стояла Катя. Она стояла в махровом халате, с влажной после душа головой. Обнорский замер. Он смотрел на Катю и пытался понять: что ждет он от этой женщины?

– Что же ты встал, сочинитель? – спросила она. – Проходи.

Он сделал несколько шагов. Он приближался к Кате, но не становился ближе. Он подошел, поставил на пол сумку и наклонился к Кате. Ощутил запах волос и кожи. И бешеное сексуальное желание… «Вот чего я жду от этой женщины», – с цинизмом и издевкой над собой подумал Андрей. Самое страшное заключалось в том, что это была правда.

Он захлопнул дверь, обнял Катю и приник к ней губами. Она ответила, подалась вперед. Запах чистого тела пьянил. Обнорский взялся за белоснежные отвороты халата, но Катя вдруг оттолкнула его и сказала, криво улыбаясь:

– Нельзя… сейчас нельзя. Мы не одни.

– У тебя гости? – спросил он.

– Возможно, не у меня, а у тебя…

– А я никого не приглашал, – ответил он, нахмурясь.

– Бывают гости, Андрюша, которые приходят без приглашения.

– Понятно, – сказал Обнорский. – Только называется это по-другому. Ну, и где же он? Тот, что хуже татарина.

– Она, – поправила Катя. – Она в ванной.

Только теперь Обнорский услышал звук льющейся воды в глубине дома и даже напевающий женский голос.

– Интересное кино, – сказал Обнорский. – В бой, значит, вступил женский батальон?

– Вступил, Андрюша, вступил…

– А молода ли наша гестаповка?

– И молода, и красива, – ответила Катя, лукаво улыбаясь. – Кстати, твоя бывшая подружка.

– Не понял, – ответил он и помотал головой.

– Скоро поймешь, – интригующе сказала Катя. – Ну, проходи же… что мы в сенях-то?

Они прошли в холл, сели в кресла напротив друг друга. Звук воды в ванной здесь стал слышен несколько громче. А пение смолкло. Катя сидела, придерживала рукой халат у горла и рассматривала Андрея. Ему показалось – с грустью.