Белое, черное, алое - Елена Топильская

Такой же тип следователя по призванию, но со знаком "минус" Муравьев называл следователем-инквизитором, - также увлекающимся, но стремящимся к цели неправильными путями, с ярко выраженным обвинительным уклоном. При этом благая законная цель оправдывала у него не всегда допустимые средства. Не дай мне Бог когда-нибудь впасть в такую апологию Макиавелли...

Более грубый тип следователя, по классификации Муравьева, следователь-сыщик, который, не брезгуя личным вмешательством в розыскную деятельность, идет по пути, несовместимому с его процессуальным положением. Ходил, ходил Игорек Денщиков по такому пути, пока еще дела расследовал, а не "вопросы решал"...

Зеркальное его отображение - следователь-формалист, ставящий себе задачу лишь облекать в соответствующую форму то, что само попало в сферу расследования. Поступки его "столь же формально правильны, сколь и бесплодны для раскрытия преступления". Вот на это почетное звание претендовали процентов сорок наших коллег; и как бы там ни язвил в адрес следователей-формалистов дореволюционный юрист Муравьев, именно такой стиль поведения обеспечивал им регулярные поощрения к праздникам, доброе имя на слуху у руководства и - особо бесплодным для раскрытия преступлений - значки "Почетного работника прокуратуры" и "Заслуженного юриста", титул, который охальник Горчаков непочтительно именует "Заслуженный артист юстиции".

Была еще на нашей памяти пара-тройка зубров, обреченных вымереть, - таких людей юрфаки больше не выпускали, - которых по этой классификации причислили бы к следователям-судьям, - действующим в меру, вовремя, "с соблюдением коренных начал уголовного судопроизводства, при неуклонном стремлении чистыми путями к обдуманной и верной цели"; и не хочется думать о том, что на этих некогда чистых путях все загажено до такой степени, что и шагу не ступишь, не вляпавшись в кучу дерьма.

Слава Богу, что эти зубры уже там не бродят: кто по причине того, что уже отошел в иной мир, кто доживает свой век на пенсии в глубокой тоске, потому что не умеет быть пенсионером.

Так, обдумывая судьбы российского следствия, я и не заметила, как добралась до школы, возле которой носилось новое поколение, кидаясь портфелями и демонстрируя луженые глотки, знание ненормативной лексики и полное отсутствие хороших манер.

Уворачиваясь от летающих мешков со сменной обувью, я проникла в школьный вестибюль и через несколько минут наблюдала, как к гардеробу выползают второклашки, изнуренные семью уроками и запрокинутые тяжеленными ранцами. Вот и мой ушастик устало щурится, выискивая меня глазами.

Скинув к моим ногам ранец, отчего сам он тут же качнулся вперед, с трудом удержавшись в вертикальном положении, сыночек порадовал меня сообщением о том, что завтра надо сдать сорок рублей на планетарий, восемнадцать на театр и десять на охрану. Вот знамение времени - в школе теперь блюдет учебный процесс молодой человек с карточкой сотрудника охранной службы на лацкане пиджака. Я мысленно посочувствовала парню, когда засекла на первый взгляд беспорядочное, а в действительности очень продуманное движение вокруг него табунков старшеклассниц, одетых так, как следователю прокуратуры и не снилось, а бюст и ноги такие мне и вовек не отрастить. Я поймала себя на том, что брюзгливо думаю: да, не внушили этим девочкам, что главное украшение женщины скромность, похоже, что они и слова-то такого не знают.

Пожалуй, этот пост-более серьезное испытание, чем охрана банков и стратегических объектов, хихикнула я про себя и, забирая свое чадо, подмигнула охраннику.

Трамвайчик, который довезет нас до самого дома, быстро подошел, и мне даже удалось пристроить ребенка на свободное место, где он тут же заснул; а когда я попыталась его растолкать, предупреждая, что нам сейчас выходить, он, не открывая глаз, пробормотал: "Как мир жесток!.."

Сашка поначалу подвергал меня убийственной критике за чрезмерную, как он утверждал, опеку над большим мальчиком, которого я отвожу в школу и привожу домой за ручку.

- Да я, - убеждал меня спутник жизни, - в его годы уже ездил один из Московского района, где жил, в школу на Васильевский, и ничего со мной не случилось, как видишь, дожил до солидного возраста.

- Ну ты мне можешь, конечно, еще и Алешу Пешкова в пример привести с его тягой к знаниям, только я и минуты спокойно не просуществую, выпустив своего деточку одного в город, к источникам повышенной опасности и маньякам, упаси Господи, - отвечала я, и спутник жизни хмыкал с выражением "О, женщины!" на скептическом лице.

Впрочем, на его скепсис быстро нашлось противоядие. Как любящий и воспитанный мужчина, Александр заходил за мной на работу, если освобождался раньше, а я задерживалась, ну и, естественно, рвался помочь. Несколько раз ему было оказано высокое доверие разложить по экземплярам напечатанные обвинительные заключения, и он не мог, конечно, не прочитать текст на листочках, а прочитав, с ужасом спрашивал меня:

- Что, неужели это так и было?!

- Ну ты же видишь, что это не любовный роман, а процессуальный документ.

- И что, этот мутант, этот выродок заманил девятилетнего мальчика на чердак и разорвал ему задний проход?!

- И не только этого мальчика, ты же видишь, там еще пять эпизодов. Я, когда детей вызывала на опознания, каждый раз предлагала прислать за ними машину - уголовный розыск был готов детей привозить, а мне неизменно родители отвечали: "Что вы, мы лучше на общественном транспорте, мы ведь еще не сидим, можем только стоять и лежать, нам же пятьдесят швов наложено"...

- Господи, а куда же родители смотрели, когда их детей урод на лестницах ловил?!

- А что ты хочешь от родителей? Двенадцатилетнего пацана в три часа дня послали за хлебом в магазин на углу. А вот этого, девятилетнего, мама вообще встречала на лестнице, маньяк его перехватил у лифта.

После такого чтения мой спутник жизни как-то пришел домой и обеспокоенно спросил:

- А где Гоша?!

- Во дворе играет с ребятами, а что?

- Как ты можешь его отпускать?

- Да ведь светло еще, и ребят полно во дворе.

- Я пойду посмотрю, - взволнованно заявил Александр и по пояс высунулся в окно, пытаясь определить местонахождение Гошки.

- Ну что? - с интересом спросила я.

- Вот он, бегает, - докладывал мне Александр. - Остановился. Толкает девочку, смотрит на окна... Уже восемь часов, я пойду его покараулю, мало ли что.

Еле сдерживая смех, я поинтересовалась, кто это меня тут на днях пилил за чрезмерную опеку - граф Толстой или Пушкин? Сашка промолчал.

Так что продолжаю своего большого мальчика водить за ручку. Бедный мой сонный Хрюндик на ватных ногах дотащился до квартиры, я поуговаривала его вымыть руки, переодеться и поесть при мне, он вяло отмахнулся:

- Ладно, ладно, ма, только я посплю сначала немного, - и стащив с себя школьную одежду, плюхнулся на диван.

Я поставила на плиту суп, сервировала ему стол по высшему разряду, чтобы ребенку быстрей захотелось пообедать, и побежала нести дальше трудовую вахту. По дороге, на бегу, соображала, как мальчика, родившегося и выросшего, в общем-то, в интеллигентной семье, где взрослые без натуги выговаривают "спасибо" и "пожалуйста", приучить открывать дверь перед женщиной, благодарить за услугу без напоминаний и после еды вытирать рот салфеткой. Сходили мы тут с ним в модную пиццерию, поскольку ребенок интересовался, что такое настоящие итальянские спагетти; это мне стоило кучи денег, а Гошка еле ковырнул спагетти "болоньезе", сказал, что очень вкусно, и вытер руки о меню. Когда я рассказала об этом Сашке, он предположил, что мы, вероятно, сидели далеко от окна.

- Не поняла, какая связь?

- Ну, до занавески не дотянуться было, - разъяснил он.

Но если серьезно, у меня складывалось впечатление, что так мой ребенок выражает неосознанный протест против жестокости мира. В его маленькой душе бессилие что-нибудь изменить во взрослом мире рождает намерение поступать против взрослых правил поведения. Хорошо, если этим он и ограничится; даже думать не хочется, что его протест может пойти дальше и распространиться на пренебрежение десятью заповедями. Наркотики какие-нибудь, дурная компания... Тьфу, тьфу, я помотала головой, отгоняя страшные мысли, и чуть не проехала свою остановку...

В кабинет я влетела под призывное треньканье телефона. Вот странно: я в большинстве случаев по звонку угадываю, кто на том конце провода. Когда телефонирует моя подружка Регина Шнайдер, способная душу из человека вынуть, если ей приспичит, - звонок громкий и требовательный; если же звон настойчивый, но нежный, это Сашка и никто больше. А если перед телефонным звонком слышны были повороты диска, - это Горчакову из-за стенки лень задницу поднять, он хочет по телефону спросить, буду ли я пить чай.

Схватив трубку, я поняла, что не ошиблась - это любимый мужчина решил напомнить о себе.

- Машунька, ты обедала?