Ковчег царя Айя. Роман-хроника - Валерий Воронин

– А успеете? – игриво поддела ее подруга.

– Женька, иди ты в одно место с твоими предположениями, – обиделся за жену Петр.

– Так и я о том же, Петя, – не унималась Женя.

– Ну все, все, разгалделись, – повысила голос Алла, – ничего уже сказать нельзя, – и, обращаясь к Кириллу, добавила, – Кирюша, давай отойдем на тот край полянки.

– Давай, – согласился Кирилл и первым двинулся в указанном Аллой направлении. Он шел и чувствовал «на спине» любопытный, если не сказать больше, взгляд Жени. А вот Петр был совершенно спокоен. Можно было даже подумать, что он поощряет поведение жены. Но так ли обстояли дела на самом деле? Руданский не успел разобраться в хитросплетениях отношений этой троицы, которую он невольно разбавил присутствием собственной персоны.

– Кирилл, – Алла заговорила очень серьезно и даже строго, – мне надо с тобой поговорить по одному чрезвычайно важному делу.

– Я слушаю тебя, – спокойно сказал Руданский, уже догадываясь, о чем станет говорить собеседница.

– Очень прошу отнестись к моим словам и… к моим поступкам со всей серьезностью. Хорошо?

– Я готов, – односложно подтвердил журналист.

– Кирюша, – начала Алла, – так получилось, что наше знакомство в прошлом году получилось скомканным. Скорее всего, по моей вине. Ведь я, признаюсь, совершенно не оценила тебя и ту работу, которой ты занимаешься.

Руданский удивленно посмотрел на собеседницу:

– О какой работе ты сейчас говоришь? Насколько я помню, мы вообще ни о чем таком не говорили.

– Вот же! А должны… Если бы Женя случайно не припомнила некоторые детали вашего похода в… в… – Ну, ну, говори, – поддержал ее Руданский.

– Извини, Кирюша, я не знаю, как правильно назвать то место, где вы были. Женя не смогла мне, как следует, разъяснить, только я вдруг подумала, что ты ее водил в неведомое. Так можно выразиться?

– Можно, – осторожно согласился Руданский, – но почему ты вдруг решила, что это касается именно тебя?

– Кирюша, прости меня, дуру. Иногда женщина говорит одно, а делает другое, думает при этом о третьем, а четвертое у нее выходит само собой.

Руданский засмеялся:

– Давно я не слышал от женщин таких откровений.

Алла не расслышала его слов. Она вся напряглась, словно собиралась сообщить журналисту какую-то важную тайну, волновавшую ее последнее время. И только открыла рот, как сильнейший гром разразился над мысом Айя, и молния полоснула пространство, разделив его на две неравные половины. Через несколько секунд грозовой раскат еще большей силы повторился, и Кирилл обеспокоенно поднял голову к небу.

– Кажется, сейчас дождь пойдет, – сказал он.

– Да, – обреченно подтвердила Алла, которой небеса не позволяли сказать о чем-то необыкновенно важном.

– А у меня вещи остались разбросанными возле палатки, – гнул свое Кирилл.

– Да, – подтвердила Алла.

Явно, грозовой заряд сбил ее с мысли, и она даже растерялась, не зная, что лучше всего предпринять в данной ситуации.

– Алла, мне надо вещи спрятать.

Женщина покорно кивнула головой: мол, надо.

– Ну, так я пошел.

– Иди.

6

Между тем, Петя и Женя быстро закидывали рюкзаки в свою трехместную палатку. Поравнявшись с ними, Алла предложила:

– Петя, пойди помоги Кириллу, мы с Женей без тебя управимся.

– Да я сам…, – запротестовал Руданский.

– Нет-нет, он поможет тебе, идите!

Когда мужчины уже шли по тропе, сзади раздался Аллин голос:

– Да побыстрее возвращайтесь, пока дождь не начался.

– Хорошо! – крикнул в ответ Петр и спросил у Руданского:

– Скажи, Кирилл, что она тебе успела рассказать?

– Да ничего, только было собралась, а тут гром возьми, да и ударь. Алла вдруг сникла вся…

– Ах, вот оно в чем дело, – Петя даже присвистнул, – я-то думал…

– Что, что ты думал? – не выдержал журналист, – твоя жена все никак не могла сказать мне нужное. Теперь ты начинаешь заходить откуда-то сзади. Говори яснее!

Петя рассмеялся.

– Да куда уж яснее. Втюрилась она в тебя.

– Кто? Алла?!!

– Ну не я же. Хотя, если честно, после той ночи… Словом, когда ты вернулся с Женей из твоей палатки, я чуть было не набросился на тебя с кулаками.

– Почему? – искренне удивился Руданский.

– Я-то Женьку давно люблю. Но… Но ни разу ее не трогал как мужчина.

– Алла не позволяла? – уточнил Кирилл.

– Алла… Да что ты понимаешь в наших отношениях?! Я ее оберегал, словом. Хотя это выглядит со стороны глупо. А когда, уже от Аллы, я узнал, что между вами ничего не было, знаешь… Знаешь, я тебя просто зауважал. Не кинулся ты, как похотливый самец, на изнывающую плоть.

– Так вышло, – вздохнул Кирилл, – могло все обернуться по-другому.

– Могло, согласен, но ведь не обернулось же!

– Тут ты прав.

Руданский и Петр подошли к палатке и стали быстро забрасывать в нее оставленные на траве вещи. Последним в палатку Кирилл положил топор и удовлетворенно сказал:

– Теперь дождь мне не страшен.

– Ага, – подтвердил Петр, – может, теперь пошли к нам?

Кирилл задумался и нехотя ответил:

– А зачем, Петя? Главное ты мне уже сказал. И я, признаюсь, просто не знаю, как себя вести в такой ситуации. А ты сам-то знаешь?

– Главное, говоришь? – усмехнулся Петр, – да о главном мы с тобой вообще не говорили.

– Как… А то, что Алла, твоя жена, в меня…

– Сейчас не это главное. У нее слабости, как и у любой другой женщины, бывают. Не спорю. Я привык к ним за двадцать пять лет нашей совместной жизни и отношусь ко всему происходящему философски. Впрочем, как и она к моим недостаткам. Кстати, именно поэтому мы и сохранились как семья, и к тому же стали настоящими друзьями и помощниками друг другу. У нас единый жизненный интерес – это самое главное в семейной жизни, особенно в такой период времени, в какой мы сейчас попали. А любовь… В жизни все бывает, мы ведь люди, а не роботы.

Что же касается тебя, то здесь случай вообще особый. Алла целый год бредила мысом Айя и встречей с тобой, но в ином смысле. Скоро ты поймешь…

Когда Руданский и Петр подходили к палатке, возле которой копошились женщины, Кирилл услышал:

– А за Женю спасибо тебе. Искренне говорю, от всего сердца.

Побег

7

Очутившись в темнице, князь Глинский сел на сырую землю и, прислонившись спиной к бревенчатому срубу, уставился на слабо светивший каганец и стал думать, как же ему быть дальше. В гневе Иван Васильевич всегда страшен, спору нет. Но ведь и отходчив он. Глядишь, к утру-то успокоится. Хотя, конечно, всенародно грозился наказать Косьму, выступившего против Государевой забавы. Но ведь пустяшное дело, не стоящее выеденного яйца! Разве за такое можно строго карать?

Князь еще какое-то время сидел в задумчивости, а затем сказал громко и отчетливо:

– Да. За это Государь вполне может покарать. Вполне.

Косьма встал и нервно заходил по темнице, все время натыкаясь на стены. Только теперь до него начал доходить весь страшный смысл содеянного. Заступившись за свою любимую, он обрек себя на верную смерть. А возможно – и лютую смерть.

Но… Но если Государь все же смилостивится и простит его? Так ведь бывало уже с другими и не раз. Почему же со своим родичем, преданно служившим царю все годы, Иван Васильевич не может поступить так же? К утру остынет, успокоится, а он сам, Косьма, бросится в ноги Государю и станет целовать его сапоги, мол, с кем по молодости не бывает… Прости, мол, меня, батюшка, Христа ради! Неужто не простит?

С другой стороны… Зачем Глашу раздели и бросили во двор вместе с другими девками на забаву? Ведь знали же, что нельзя ее трогать. Знали, что князь Глинский не стерпит. Знали, что и сам царь прогневаться может. Однако же против воли Государя никто бы не пошел. Никто и никогда. Значит, по Государевому указу делалось все? А может, и того хуже – сам придумал… Тогда что же получается: Государь решил князя Глинского проверить на смирение, на личную преданность царю? Все может быть.

А он поддался чувствам, по скудоумию не понял и …не прошел царскую проверку. При всех не прошел. Князь громко застонал. Теперь многое становится понятным. И вдруг в его голове мелькнула мысль: «А за Малютой уже послали!». Косьма даже передернулся: «Не может того быть. Малюта же болен! Да и Государь обещал разобраться с князем только утром». Обещать-то то он, конечно, обещал…

Князь Глинский наощупь, будто во хмелю, дошел до запертой накрепко двери и громко в нее постучал. С той стороны никакого движения не последовало. Он еще раз громко постучал и что есть силы крикнул:

– Есть тут кто?

И снова тихо. Тогда он со всей силы стал долбить ногой в дверь и громко взывать о помощи. Наконец с той стороны отозвались:

– Пошто буянишь?

– Это ты, Агафон? – спросил князь.

– Нет, я не Агафон, – ответил голос.

– Так по нужде мне надо, – взмолился Косьма.

– Нет указу тебя пущать.

– Невмочь мне. Выпусти!