Мемориал - Роман Вадимович Славацкий

слов наговорили! Нестор пытался было их мирить, да куда там! Уж очень Агамемнона задело за живое. Накажу, говорит, Пелидову дерзость.

— Ну что ж тому дерзости не занимать, — рассудительно произнёс Орхомен. — А в войске один начальник должен быть.

— Заслуженный ты воин, а говоришь, порой, как мальчишка, — поглядел на него старик. — Кто же спорит, что Агамемнон — вождь? Но если ты военачальник, так надо действовать с рассуждением. Ахилл — сильнейший воин войска. Кто-нибудь будет с этим спорить?

Все промолчали.

— То-то и оно. К тому же он басилевс, за ним дружина, и не худшая дружина среди остальных. Так вместо того, чтобы оценить его силу, Агамемнон умудрился с ним поссориться. Согласится ли Ахилл отдать свою женщину? Не хватало ещё, чтобы кровь в самом нашем лагере пролилась.

— Уже согласился, — мрачно добавил Рыжий. — Я сам видел, как войсковые вестники к нему шли: Талфибий с Эврибатом. А сам Ахилл около шатра сидел — туча тучей, аж смотреть страшно. Ну, велел он вывести девку свою из шатра, и те увели её — к Агамемнону.

— Не видать нам Трои… — глухо сказал Никифор. — Если с Ахиллом мы столько лет ничего не добились, то без него не стоит даже пытаться.

— Что-то я от всех этих печальных разговоров есть захотел, — сказал Орхомен. — Давайте перекусим что ли?

Зашевелились; Эвриал вытащил из котомки хлеб и разломил его на четыре части, а Орхомен взял гидрию и добавил в неё немного вина.

— Это вожди на совете вино пьют сколько душе угодно, а мы народ попроще, — приговаривал он.

Разлили по чашам. Некоторое время молчали, жуя, прихлёбывая кисловатую от вина воду, и смотрели в огонь.

— А может быть всё не так плохо? — сказал Рыжий между глотками. — Если раздоры начались в стане, то, может, скоро войне конец?

— Хотелось бы, — вздохнул Никифор, глядя в сторону Трои, туда, где среди звёздной пыли высился её страшный акрополь. — Её ведь невозможно взять, это всё равно, что лезть на небо. Стены такой высоты, что дух захватывает и сложены из таких глыб, какие человекам не поднять. Можно ли взять крепость, которую строили Боги? Нет, если дадут знак отчаливать, я первым на корабль поднимусь.

— А как же слава? — спросил Эвриал.

— Слава, сынок, в любом случае вождям достанется. Ты думаешь, кого-то из нас вспомнят лет через сорок? Участь простого дружинника — невесела. Нет, домой, домой…

— Не будет этого, — уверенно сказал Орхомен. — Менелай никогда на это не согласится. Пока он царицу свою из Трои не вытащит — мы отсюда не уйдём.

— Неужели тысячи жизней стоят одной куриной души? — спросил Эвриал. — Вот чего я толк взять не могу!

— Это ты потому так говоришь, что не видел её — ответил Орхомен. — А видел бы — тогда не стал бы ерунду спрашивать.

— Да… — сказал старик. — А ведь я помню их свадьбу. Такая красавица — даже страшно.

— Если красавица — чего страшиться- то? — ухмыльнулся Рыжий.

— Тебе не понять… — покачал головою Никифор. — Ты же её не видел. Говорят, сами Боги пришли к ним на свадьбу и пировали с ними.

— Как это может быть? — удивился молодой воин.

— Она же не человек… — сказал Орхомен, бросая крошки в костёр — духам огня.

— Знаем мы, каким ветром её матери подол надуло… — продолжил старик. — Кронион (вот ужас- то!) явился к ней в образе Лебедя. Говорят, что Елена и родилась-то по- звериному: из яйца, а не из лона.

— Ну ты, друг, заболтался! — съязвил Рыжий.

— Это ты заболтался, балабон! А мне — царёвы повитухи рассказывали, и я уж скорее им поверю, чем тебе, балабону!

— Да не слушай ты его! — разозлился Эвриал. — Рассказывай дальше!

— Так я уже всё рассказал, — развёл руками Никифор. — Это я к тому, что Орхомен прав, и я, конечно, размечтался насчёт бегства домой. Нет, никогда Менелай не согласится на это… Безумец был бы, поступи он так. Нет, нет, за неё жизнь отдать не жалко.

— Вот гляжу я на вас троих, — неожиданно серьёзно сказал Рыжий. — И удивительно мне. Не вчера ведь родились, а речи — совершенно детские. Ну ладно, положим, Елена — красавица, и в ней — божественная кровь и всё такое; не будем об этом спорить. Но ведь это касается только Менелая. Ну, пожалуй, ещё и Агамемнона, ведь тот ему брат. Понятно, почему здесь Агамемнон. Но почему здесь оказались Беотия, Аспледон, Фокея, Локры, Эвбея, Афины, Аргос, да что там! — почему на этом берегу — вся Греция, хотел бы я знать? Неужели из-за одной менелаевой жены?

— А слава? — воскликнул Эвриал.

Рыжий лишь хмыкнул на это.

— А добыча? — спросил Орхомен.

— Вот это верно! — крикнул Рыжий. — Наконец-то вы сказали мудрое слово! Поймите вы: Елена — только предлог, а всё дело в самом Илионе. И вот что я вам ещё скажу, братья. Зависть — великая сила! Троянцы и греки — два зверя, которым тесно в одной берлоге. Наши вожди позавидовали Трое. А знаете, чему позавидовали? Богатству и власти. Вся эта часть моря была под рукой троянцев. Все корабли, которые шли к Проливу — неизбежно останавливались здесь; не могли они миновать Илионского побережья.

— Почему это? — удивился Орхомен. — Корабль — вольная птица.

— Вольная птица, говоришь? А если подует встречный ветер, такой, что никаким гребцам не совладать, где будет твоя «птица»? Да всё здешнее море похоже на кипящий котёл. Пять великих рек впадают в него, всё бурлит и зыбится.

— Погоди, к чему это ты клонишь?

— А к тому, что мы здесь из-за богатства Трои. Золото — вот наша цель, а вовсе не Елена, пусть даже в ней течёт нечеловеческая кровь. Золото, власть! А золото Илиона возросло на торговле, на том, что проходящие суда платили пошлины на берегу; и не один месяц. И знаете, на что я наткнулся недавно?

Эвриал оглянулся. Он почувствовал: Ночь слушает их. И это гулкое звёздное пространство, и воздух, наполненный морскою солью, запахом водорослей и дымом сторожевых костров — всё это слушало их. Казалось, даже море притихло, и Посейдон, отпустив своих морских зеленогривых коней пастись по зыбкой волнистой долине, остановился и вслушивается, прищурив зоркие тёмно-синие глаза, и ветер в тишине колеблет его волосы и бороду, косматые, словно водоросли. И шаловливые нереиды притихли, уже не плескались изумрудными брызгами, и с любопытством всматривались в стражников, сидящих у костра и следили за искрами, улетающими в тёмное небо. Ночь слушала, склонив голову, поблёскивающую звёздной сединой.

— Так что же ты нашёл? — спросил Никифор.

— Моряцкое кладбище, вот что! —