Из сборника Моментальные снимки - Джон Голсуорси

И сын пошел за бритвой. Не видя перед собой этого улыбающегося, чужого человека в ванне, он снова взял себя в руки. Он должен поговорить с ним начистоту - и поговорит!

Когда он вернулся с бритвенным прибором, отец лежал, закрыв глаза, глубоко погрузившись в воду.

Прижавшись спиной к двери, сын выпалил:

- Здесь никто ничего не знает. Все думают, что мама вдова.

Человек в ванне открыл глаза, и снова на лице его появилась улыбка.

- Ты в этом уверен?

- Да. Я знаю, что Мэйбл, девушка, с которой я обручен, ничего не подозревает. Она придет сегодня к обеду. И Родди Блейдс, жених Берил, тоже.

- Мэйбл и Родди. Рад узнать их имена. Будь любезен, дай мне то большое полотенце. Я сейчас буду мыть голову.

Подав отцу полотенце, юноша повернулся, чтобы уйти. Но у двери остановился.

- Отец...

- Вот именно! Эти естественные родственные связи постоянны и не подлежат изменению.

Юноша повернулся и выбежал из ванной. Внизу, у лестницы, мать и сестра ожидали его.

- Ну?

- Ничего не вышло. Я просто не мог заявить ему, что мы хотим, чтобы он уехал.

- Конечно, мой дорогой, я понимаю.

- Ах, мама! Джек, ты должен!..

- Не могу. Я сейчас пойду их предупредить.

И, схватив шляпу, Джек убежал. Он бежал в вечернем тумане мимо маленьких домиков и пытался что-нибудь придумать. На углу, в конце ряда домиков, он остановился и позвонил.

- Можно видеть мисс Мэйбл?

- Она одевается, сэр. Войдите, пожалуйста.

- Нет. Я подожду здесь.

Стоя в темноте на крыльце, он репетировал: "Ты прости, но к нам приехал неожиданно один человек по делу..." Да, но что сказать, по какому делу?

- Здравствуй, Джек!

В дверях появилось видение - русая головка, розовое круглое, голубоглазое личико над пушистым свитером.

- Послушай, дорогая... закрой дверь.

- Зачем? Что такое? Что-нибудь случилось?

- Да, изрядная неприятность.... Сегодня тебе нельзя будет к нам прийти, Мэйбл.

- Не обнимай так крепко! А почему нельзя?

- Ну-ну. Так... есть причины.

- А я знаю! Твой отец вышел из тюрьмы.

- Что? Да как ты...

- Ну, конечно, мы все это знаем. Теперь мы должны быть очень внимательны к нему.

- Неужели ты хочешь сказать, что Родди и все... а мы-то думали, что никто ничего не знает.

- Что ты, все знают! Одни к этому относятся так, другие иначе. Я иначе.

- А ты знаешь, что он сделал?

- Да, я раздобыла газету и прочла весь отчет о процессе.

- Но почему ты мне ничего не рассказала?

- А ты почему не говорил?

- Это было так ужасно! А ты как думаешь?

- Я думаю, что с ним поступили безобразно.

- Но нельзя же разрешать подобные вещи.

- Почему нельзя?

- Но откуда же тогда будут браться люди?

- Англия и так перенаселена. Все это говорят.

- Это - совсем другое дело. А тут закон.

- Слушай, если ты хочешь спорить, то заходи в дом. Тут здорово холодно.

- Нет, я не хочу спорить. Мне надо еще предупредить Родди. Как хорошо, что ты все понимаешь, милая! Только... ты не знаешь моего отца.

- Значит, мне нельзя прийти?

- Не сегодня. Мама...

- Она, наверное, страшно рада?

- Д-да... она рада...

- Ну, всего хорошего. И знаешь что, ты отправляйся домой, а я скажу Родди. Ну-ну, не мни меня!

Возвращаясь бегом домой мимо маленьких домиков, Джек думал: "Как странно, боже мой! Все оказалось наоборот. Она! Она!.. Это очень современно".

3

Бывший Э 299 сидел у камина, зажав сигарету в улыбающихся губах. Перед ним стоял стакан. В камине потрескивали угли. Часы пробили одиннадцать. Бросив окурок в золу, он потянулся и встал. Поднялся по лестнице, открыл первую дверь. В комнате было темно. Послышался тихий голос:

- Филипп?

- Я.

Он повернул выключатель, вспыхнул свет. Его жена сидела в постели очень бледная. Она пролепетала:

- Сегодня? Ты непременно хочешь?..

Бывший Э 299 подошел к кровати, губы его все улыбались, в глазах было голодное выражение.

- Вовсе нет. В тюрьме приучают к воздержанию. Тебе сейчас противно?.. Пусть будет так. Спокойной ночи.

Голос из постели еле слышно отозвался:

- Филипп, ты меня прости. Но все это... так неожиданно... И я...

- Пустяки.

Он повернул выключатель, и свет погас. Дверь закрылась.

Три человека не могли уснуть в доме. Один спал. Те трое, что не спали, думали:

"Если бы только он дал нам повод пожалеть его! Если бы мы могли его полюбить! Его самообладание просто пугает и отталкивает. Оно неестественно. Ему бы следовало искать нашего сочувствия и сочувствовать нам. А он, кажется, ни к себе, ни к нам, ни к кому на свете ничего не чувствует. А что будет завтра? Разве можно теперь жить здесь? Сможем ли мы терпеть его присутствие в доме или поблизости? Он страшен!"

Спящий лежал в постели, в настоящей постели впервые за тысячу и одну ночь. Глаза на лице, как бы вырезанном из слоновой кости, были крепко закрыты. Он спал и во сне улыбался, радуясь мягкости своего ложа. Уже после рассвета бодрствующие уснули, а спящий проснулся. Его взгляд искал одежду, сложенную на полке в углу, а пониже - блестящую жестяную кружку, искал глазок в двери и полосу клеевой краски на стенах тесной, накрепко замкнутой камеры. И вдруг кровь отлила от сердца: ничего этого не было! Все его существо боролось с фантастичностью окружающего. Он лежит в комнате и видит, как свет пробивается сквозь ситцевые занавески, и на нем ночная рубашка. А под ним самая настоящая простыня! Он вздрогнул, не смея себе поверить, затем откинулся назад и лежал, улыбаясь, разглядывая оклеенный бумагой потолок.

III

1

- Так не может продолжаться, мама! Не может! В его присутствии я чувствую себя жалким червяком. Я тоже сбегу, как Берил. У него одна цель заставить всех чувствовать себя мелкими и ничтожными.

- Не забывай, что он пережил.

- Но я не понимаю, почему он должен отыгрываться на нас. Мы ничего ему не сделали, только страдаем из-за него.

- Он вовсе не хочет обидеть нас или кого другого.

- Ну да! У всякого, кто заговорит с ним, сразу пропадает желание продолжать. Он как будто кожу сдирает с человека. Это похоже на болезнь.

- Его можно только жалеть. - Но он вполне счастлив, мама. Он просто берет реванш.

- Если бы в тот первый вечер...

- Мы пытались. Ничего не вышло. Он совершенно ни в ком не нуждается. Как быть завтра вечером?

- Мы не можем оставить его одного в канун рождества, Джек.

- Тогда нам придется взять его с собой к Берил. Здесь я не выдержу. Смотри! Вон он идет.

Бывший Э 299, с книгой под мышкой, большими легкими шагами прошел под окном, у которого стояли мать и сын.

__ Не может быть, чтобы он не видел нас. А прошел как мимо пустого места!

2

Бывший Э 299 с книгой под мышкой вошел в Кью-Гарденс и сел на скамейку. Бонна с тремя детьми подошла и уселась рядом.

- Питер, Джоан и Майкл, - сказал бывший Э 299, - имена очень модные.

Воспитательница беспокойно заерзала на месте: этот джентльмен такой странный. И чего он улыбается?

- Чему вы их обучаете?

- Чтению, письму, счету, сэр, и рассказываю из библии.

- А дети умные?.. М-да, не очень. Правдивы?.. Нет! Ну да, дети никогда не бывают правдивыми.

Бонна нервно сжала руки.

- Питер, - сказала она, - где твой мяч? Пойдемте поищем его.

- Да он у меня, мисс Сомерс.

- А! Все равно, здесь очень свежо. Идем.

Она ушла, и Питер, Джоан и Майкл поплелись за ней.

Бывший Э 299 продолжал улыбаться. Китайский мопс, тащивший за собой пожилую толстую даму, подошел и обнюхал его брюки.

- Это он чует запах моей кошки, - пояснил бывший Э 299. - Кошки и собаки любят, знаете ли...

Подхватив своего мопса и держа его под мышкой, как шотландскую волынку, толстая дама, переваливаясь, словно встревоженная гусыня, поспешила уйти.

Прошло несколько минут. Рабочий с женой сели на скамейку полюбоваться Пагодой.

- Любопытное строение! - сказал бывший Э 299.

- Да! - отозвался рабочий. - Говорят, японское.

- Китайское, мой друг. Хороший народ китайцы. Никакого уважения к человеческой жизни.

- Что такое? Хороший... Так вы сказали...

- Именно так.

- Гм!..

Жена рабочего выглянула из-за него.

- Пошли, Джон! Тут мне солнце в глаза.

Рабочий встал.

- Хороший народ, вы сказали? Вот как?

- Да.

Жена потянула рабочего за рукав.

- Ну, перестань ввязываться в споры с незнакомым. Идем!

И она увела мужа.

Часы пробили двенадцать. Бывший Э 299 поднялся и вышел из сада. Пройдя мимо нескольких домиков, он позвонил у входа в маленькую мастерскую.

- Если ваш отец все еще не видит, я бы почитал ему, как бывало.

- Пожалуйте, сэр. Отец ослеп навсегда.

- Так я и полагал.

На диване под красными султанами раскрашенного ковыля сидел невысокий, коренастый мужчина и вырезал из дерева статуэтку. Он засопел и обратил невидящие глаза в сторону гостя. Все черты его квадратного лица, казалось, говорили: "Меня не сломишь".

- Что вы вырезаете? - спросил бывший Э 299.

- Сегодня канун рождества, вот я и вырезаю Христа. Они у меня довольно хорошо получаются. Хотите этого?