Святая сила слова. Не предать родной язык - Василий Ирзабеков

Осторожно: печатное слово!

Много лет мне не давал покоя один вопрос: почему русские люди – как никакие иные – так по-детски доверчивы к печатному слову? И не просто доверчивы, а доверчивы прямо-таки слепо. Иной раз услышишь от какого-нибудь взрослого почтенного человека такое – аж волосы дыбом! Спрашиваешь: дорогой мой, ну кто вам это сказал, где вы это увидели, с чего вы взяли – этот бред, эту дичь? И слышишь нередко в ответ: так это же в газете написано, я сам читал, своими глазами! Ситуация эта наверняка хорошо знакома и вам. Начинаешь выяснять: а что за газета такая, в каком конкретно журнале выискал, вычитал эти перлы? И тут начинается самое главное. Оказывается, что источник информации из разряда таковых, который порядочному человеку и в руки брать совестно, а не только читать и строить на этом основании свои взгляды и умозаключения. Этой так называемой жёлтой, а по сути серой прессы сегодня – увы и ах – пруд пруди. И самое нелепое – что ей верят!

Тот же беспредел, что творится на поприще, традиционно называемом русской литературой, вообще заслуживает отдельного разговора. Чего стоят многочисленные «литературные произведения», которыми уставлены сегодня полки книжных магазинов. Их страницы наполнены героями, которые, словно не замечая нас, читателей, грязно совокупляются, говорят пошлости, матерятся и «ботают по фене». Это не мешает активной рекламе сих низких поделок, в том числе и такими средствами массовой информации, как радио «Культура». Только вслушаемся в названия: «Блуда и мудо», «Роман с кокаином»…

В год русского языка автору довелось поучаствовать в работе интересной конференции в г. Сыктывкар, столице Республики Коми, где в числе прочих проблем рассматривалась и злободневная тема пропаганды сквернословия, мата в литературе, претендующей на высокое звание художественной. Запомнилось яркое выступление поэта Андрея Попова, прочитавшего стихотворение «Африка в год русского языка», эпиграфом к которому взяты хрестоматийные строки В. В. Маяковского: «Да будь я негром преклонных годов, и то без унынья и лени, я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин». Итак:

Если б я родился в Гане,

Негром был бы я, поди.

Наблюдал бы, как в саванне

Льют муссонные дожди.

На берег слоновой кости,

После дождичка в четверг,

Я ходил бы к неграм в гости

На костёр и фейерверк.

И, томим духовной жаждой,

Ел бананы на обед…

Так состарился б однажды —

Негром стал преклонных лет.

И готовился б на небо

Уходить, да в некий миг

Вдруг решил, что надо мне бы

Русский выучить язык.

Эх, ребята-негритята,

До седых дожил волос ,

А ни слова русским матом

Слышать мне не довелось!

А на нём, под звуки лиры,

Говорят любимцы муз ,

Например; Тимур Кибиров

Или Алешковский Юз.

Рано жизнь ещё итожить  —

Умирать я не готов.

Как же это с чёрной кожей

Прожил я без чёрных слов?!

Зловещая тень ворона либерализации, как и всех птиц этого семейства, предпочитающего лакомиться падалью, конечно же, нависла и над головками нашей читающей детворы. А потому даже в школьных (!) книжных киосках нередко можно встретить журнал для девочек, изобилующий магическими и колдовскими ухищрениями, с весьма красноречивым названием «Маленькая ведьма».

Но разве подобная макулатура издаётся лишь в нашем отечестве? Да нет, и за его рубежами этого «добра» хоть отбавляй. Но почему же тогда именно у нас такое беспредельное, чуть не на уровне подсознания, доверие к печатному слову вообще?

Не знаю, что по этому поводу думаете вы; что же касается автора, то он убеждён, что эта черта русского характера, а вернее сказать, русской натуры и впрямь является чуть не генетической. И вот почему. Если вспомним, первой русской печатной книгой был «Апостол», изданный первопечатником Иваном Фёдоровым. В этом-то и кроется, как мне кажется, корень проблемы. В течение почти тысячелетия эта священная книга наряду с «Псалтирью» была первой, заветной, по которой русские дети учились читать. Таким образом, первая печатная продукция, которую юный (и не совсем) русский человек трепетно брал в руки, была частью Священного Писания. И разве может книга – а иных попросту не было – быть вульгарной, пошлой, нечистой? А потому фраза «Я сам читал!» приобретёт со временем на Руси чуть не сакральный смысл и звучание.

Не мною сказано, что многие изъяны русской жизни есть прямое продолжение русских же достоинств. И как же умело воспользовались этим обстоятельством большевички, столетие назад наводнившие страну подлыми листовками да лживыми прокламациями. И как же воистину иезуитски был назван главный печатный орган коммунистов – «Правда». Как тонко был сделан расчёт на русского человека, из века в век слышащего в храме: «Блаженны изгнанные за правду…» (Мф. 5,10).

«Да я сам читал…» – кому не знакома эта фраза? Да, не зря мы из десятилетия в десятилетие слыли самой читающей страной в мире. Чего только за это время не было впихнуто в наши бедовые головушки, каким только ядом не отравлены наши бедные души… по сей день горько отрыгивается. Ныне же к этой дурной привычке прибавилось: «Да я сам по телевизору видел!» Но говорить об этом, поверьте, нет уже никаких сил. Так что увольте, ради всего святого.

Христа ради!

Сакральное зеркало нации

Разделённая скорбь и разделённая радость

– Василий Давыдович, как началась ваша лекционная работа, с какими темами вы чаще всего выступаете?

– Прежде я, учитель русского языка, не думал о лекционной работе. Я и помыслить не мог, что буду заниматься русским языком. Но… есть какой-то Божий Промысл в том, что русский язык открылся мне не как учебная дисциплина, которую я основательно изучил ещё в институте.

Но после того как, войдя в лоно Русской Православной Церкви, стал по-новому слышать русский язык и попытался поделиться этими удивительными открытиями с ближним кругом, то сразу несколько человек мне сказали: вы должны рассказывать об этом людям.

Первая конференция, где я выступил с беседой о русском языке, была организована Православным центром во имя святителя Луки (Войно-Ясенецкого), где я тогда работал, в честь 125-й годовщины со дня рождения свт. Луки. Я должен был рассказывать о деятельности центра (встреча проходила в мэрии Москвы). Но неожиданно для себя я вышел к трибуне и стал говорить о русском языке. Прорвалась моя боль. Дело в том, что незадолго до этого на канале «Культура» прошла передача, посвящённая… мату.

Среди гостей, приглашённых на встречу, было много представителей интеллигенции, так называемой интеллектуальной и творческой элиты, а также тогдашний министр культуры в качестве ведущего. Эти люди сидели и рассуждали как о само собой разумеющемся, каким бывает мат, может ли русский язык вообще существовать без мата и т. д. и т. п. Это было оскорблением не только великого святого языка, но и всех, кто является его носителем. Вспоминаю, как ждал тогда, что глумление это будет прервано кем-нибудь из присутствующих. Но, увы! Я был в состоянии шока. Боль от оскорблений русского языка копилась, конечно, не один год. И вот тогда прорвало…

После конференции ко мне подошла Галина Алексеевна Григорьева (ныне президент всероссийского фестиваля «Семья России») и сказала: «Я слышала вас, это удивительно». И пригласила меня с выступлением в г. Галич на духовно-светскую конференцию. Я не знал, соглашаться или нет, – но она меня убедила. Я, как азербайджанец по рождению, считал не совсем правильным выступать перед русской аудиторией с беседой о русском языке. Потом рассудил, что это и мой язык тоже. Более того, я считаю русский родным языком, а азербайджанский – национальным. Да, в разговоре я спокойно могу перейти на азербайджанский язык, но русским я владею лучше. Более того: я во сне разговариваю по-русски.

Но главное, наверное, в том, о чём говорила моя бабушка: «Разделённая скорбь становится меньше, а разделённая радость – больше». Когда я выхожу к людям, у меня улыбка не сходит с лица, потому что я делюсь радостью. Для меня открылась радость русского языка – удивительная, божественная. Это язык, на котором с нацией разговаривает Сам Христос.

Постепенно тема моих бесед стала расширяться. Литература всё-таки от меня никуда не ушла. Она и не могла уйти, потому что всё это когда-то называлось русской словесностью. Сравните: литература – от «литеры» (буквы), словесность – от «слова», а Слово – это имя Христа.