Тайна гостиницы Парящий Дракон - Джозеф Ле Фаню

Ночной визитер

Мне доводилось испытывать сильную физическую боль, но ни разу в жизни я, слава Богу, не попадал в столь унизительное положение. Искренне надеюсь, что состояние это ни в коей мере не напоминает смерть, ожидающую всех нас в конце пути. Я превратился в дух, заключенный в темницу, мучения мои были безмолвны и неподвижны. Странное оцепенение не затронуло моих мыслей. В мозгу колотился слепой ужас: чем все это кончится? Может быть, я умер? Я прекрасно воспринимал все окружающее. Я видел и слышал отчетливее, чем когда-либо в жизни. Просто тело мне не повиновалось.

Я уже сказал, что маркиз д'Армонвилль, удаляясь в сельскую таверну, не погасил лампы в карете. Я внимательно прислушивался, ожидая его возвращения — может быть, по счастливой случайности, он пробудит меня от каталепсии.

Ни звук шагов, ни даже малейший шорох не предупредили меня о приближении незнакомца. Дверь кареты внезапно распахнулась, в карету вошел совершенно неизвестный мне человек. Лампа горела ярко, как восковая свеча, и я хорошо разглядел вошедшего. Он был молод, одет в темно-серый свободный плащ с капюшоном. На мгновение мне показалось, что под капюшоном блеснул золотой околыш офицерской фуражки; и, без сомнения, я разглядел на манжетах, выглядывавших из рукавов широкого плаща, армейские галуны и пуговицы. У юноши были густые усы и бородка-эспаньолка; щеку и губу пересекал широкий красный шрам.

Он тихо прикрыл дверь и сел рядом со мной. Все произошло в мгновение ока: он склонился ко мне и, прикрыв глаза от света, внимательно всмотрелся в мое лицо.

Незнакомец двигался бесшумно, как привидение. Жесты его были исполнены решительности, говорившей, что действует он не наобум, а по тщательно продуманному плану. Я не сомневался, что он замыслил недоброе. Ограбить меня, а может быть, и убить. А я был беспомощен и неподвижен, как покойник. Он запустил руку в мой нагрудный карман, извлек драгоценную белую розу и пакет с письмами, среди которых было одно, весьма важное для меня.

Негодяй едва взглянул на мои письма — он искал явно не их. Белая роза тоже не вызвала у него интереса. Его заботила та самая бумага — развернув ее, он достал карандаш и принялся быстро переписывать ее содержание в блокнот. Действовал он бесшумно, с невозмутимой поспешностью, какая вырабатывается, подумал я, за долгие годы службы в полиции.

Он уложил мои бумаги в том же порядке, в каком их нашел, сунул обратно в боковой карман и исчез.

Все заняло не более трех минут. Вскоре после исчезновения незнакомца послышался голос маркиза. Он вошел, взглянул на меня и улыбнулся. Мне подумалось, что он даже немного завидует моему крепкому сну. О, если бы он знал, что со мной приключилось! Он снова принялся просматривать письма при свете лампы, той самой, что минуту назад помогала незнакомцу в его шпионском деле.

Мы выбрались из города, двигаясь по-прежнему довольно медленно. Когда место происшествия осталось в двух лигах позади, я почувствовал странную пульсацию в ухе, словно воздух проходил через него в горло. Мне казалось, что где-то глубоко в голове набухает и лопается воздушный пузырь. Напряжение в мозгу внезапно спало; в голове гудело, по телу распространялось странное покалывание, какое бывает в ноге, когда она затекает. Я вскрикнул, приподнялся на сиденье и рухнул обратно. Тело дрожало от чудовищной слабости.

Маркиз внимательно посмотрел на меня, взял за руку и спросил, не болен ли я. В ответ я лишь застонал.

Постепенно я пришел в себя и сумел еле слышным голосом рассказать маркизу о припадке страшной болезни. Затем я описал, что случилось со мной и моими письмами во время его отсутствия.

— Боже милостивый, — воскликнул маркиз. — Этот злодей не заглядывал в мой ящик с бумагами?

Я заверил его, что нет. Он поставил ящик на сиденье и тщательно проверил содержимое.

— Слава Богу, все на месте, — пробормотал он. — Здесь есть с полдюжины писем, которые нельзя читать никому.

Успокоившись относительно писем, маркиз с участием расспросил меня о странной болезни. Выслушав мой рассказ, он заметил:

— У моего друга был однажды примерно такой же приступ. Это случилось на борту корабля; перед тем мой друг перенес сильное смятение. Он был храбрец, вроде вас; события потребовали от него напряжения всей силы и смелости. Час или два спустя он почувствовал глубокую усталость; окружающим казалось, что он крепко уснул. На самом же деле он погрузился в некое странное состояние, которое по пробуждении описывал теми же словами, что и вы.

— Рад слышать, что моя болезнь не единична. У вашего друга бывали повторные приступы?

— Я был знаком с ним много лет и ни разу не слышал о повторении. Что меня удивляет, так это совпадение условий, предшествовавших приступу. Неожиданная рукопашная схватка не на жизнь, а на смерть с таким опытным противником, как обезумевший драгунский полковник, последующая глубокая усталость. Затем вы, как и мой друг, попытались уснуть.

— Хотел бы я знать, — продолжил маркиз, немного помолчав, — кто был тот негодяй, Что читал ваши письма. Возвращаться нет смысла — мы ничего не выясним. У таких пройдох всегда все шито-крыто. Полагаю, во всяком случае, что это был агент полиции. Будь это простой разбойник, он обязательно ограбил бы вас.

Я чувствовал ужасную слабость и почти не принимал участия в беседе, но маркиз был сама разговорчивость.

— Мы так подружились, — сказал он наконец. — Должен напомнить, что в настоящее время я не маркиз д'Армонвиль, а просто месье Дроквилль. По прибытии в Париж нам не придется встречаться часто, однако я смогу быть вам полезен. Пожалуйста, назовите отель, в котором вы намерены остановиться. Маркиз, как вам известно, находится в отъезде, поэтому в Отеле д'Армонвилль обитают только двое-трое старых слуг, которым нельзя встречаться с месье Дроквиллем. Однако месье Дроквилль сумеет устроить так, что ложа господина маркиза в Опере будет открыта для вас, равно как и менее доступные места. Как только дипломатическая миссия маркиза д'Армонвилля будет закончена и он сможет открыто появляться на людях, друзья его будут обязаны сдержать данное ими обещание и осенью навестить маркиза в его замке Шато-д'Армонвилль.

Я горячо поблагодарил маркиза. Чем ближе мы подъезжали к Парижу, тем ценнее казалось мне его покровительство. Этот человек проявил ко мне, фактически случайному встречному, глубокий доброжелательный интерес; доброе слово, сказанное им, может выручить меня в трудную минуту. Будущие каникулы рисовались мне в самых радужных тонах.

Маркиз являл собой воплощенную любезность. Пока я рассыпался в благодарностях, карета внезапно остановилась у ворот, за которыми нас ожидала свежая упряжка лошадей. Здесь, как выяснилось, наши пути должны были разойтись.