Джума - Гарри Зурабян

Его влекло на восток, где ранняя весна собирает кленовый сок. Еще лежит на земле снег - прозрачный, с тонкой льдистой корочкой, но уже стонущий и ухающий под уколами солнечных стрел. Холод, подобно побежденному вассалу, покорно склоняет главу пред своим сюзереном - теплом весны.

Его влекло на восток, на буйный, хмельной праздник. Он вместе со всеми соберет сок и долго будет колдовать над вязким варевом, постепеннно превращая его в темно-янтарный, густой сироп.

Во сне он даже облизнул губы и жадно втянул ноздрями воздух, почувствовав сладкий привкус и тонкий запах сочных, бабушкиных блинов, приправленных кленовым сиропом. Бабушка... Он не помнил, была ли у него мать, но бабушка была: стройная, высокая, седая, с лучистыми и добрыми, как у сказочной феи, глазами. Фея по имени Полина.

В этой волшебной стране, на ее востоке, в круговерти хмельного, буйного праздника, он был спокоен и счастлив. Страна защищала его своими снами - цвета зеленого клена...

Глава первая

... Человек попытался повернуться и открыть глаза. Боль острыми иглами атаковала мозг.

Длинные, тонкие пальцы, подрагивая, принялись осторожно ощупывать лежащее поверх одеяло в застиранном пододеяльнике, с въевшимися в материал пятнами крови и лекарств. Бледными щупальцами поползли к лицу, накрыли его, сдавливая, словно спрут, настигший парализованную страхом жертву в бесконечном пространстве океана. Вместо океана были бинты. Океан бинтов. Их широкие полосы, волнами накатывая друг на друга, надежно укрывали под своей толщей многие тайны тела и лица.

Молоденький сотрудник милиции, в звании ст. сержанта, расположившийся у входа в палату, уставший бороться со сном и задремавший, был буквально сметен со стула вырвавшимся из-за двери воплем ужаса и боли. Он в смятении подхватился, распахивая дверь, но тут же непроизвольно отшатнулся.

На кровати, свесив конвульсивно подрагивающие ноги, сидел голый, изможденный человек. Рыча, захлебываясь слюной, он с яростью рвал с себя бинты. Его руки, как два стервятника, взмывали над головой. Затем, стремительно впиваясь в лицо и голову, скрюченными пальцами выдирали клочья материи, разбрасывая ее по палате. С грохотом упала капельница. На пол, с тумбочки, полетели лоток и посуда. Человек, шатаясь, встал и медленно повернулся в сторону двери. На распотрошенном "коконе" головы, с торчащими в стороны клочьями бинтов, местами проступила кровь. Вытекшая изо рта тоненькая струйка слюны каплей повисла на подбородке. Человек пошатнулся, зубы его лязгнули и, замычав протяжно и дико, он сделал шаг в сторону двери.

- Сестра-а-а! - не помня себя, заорал ст. сержант и бросился по коридору, чувствуя, как его вот-вот настигнет невидимый, но оттого не менее убойный, заряд, в котором намертво спрессовались боль и безумие.

Навстречу уже спешили заспанные медработники. Из дверей соседних палат выглядывали встревоженные и удивленные лица пациентов. Утихомирить больного удалось, лишь позвав из других отделений подрабатывающих в эту ночь санитарами студентов мединститута.

- Что это было с ним, доктор? - тяжело дыша, спросил милиционер, безуспешно пытаясь привести в порядок форму, с отсутствующими двумя пуговицами.

Пожилой, но довольно крепенький еще, с роскошной седой шевелюрой, врач, близоруко щурясь, с досадой вертел в руках разбитые очки. Он устало взглянул на сотрудника милиции.

- Что это было? - повторил с расстановкой. - Это, молодой человек, результат пересторойки и ускорения. Страшно?

- Не понимаю, - обескураженно произнес тот.

Доктор обернулся и посмотрел на больного, чье дыхание постепенно становилось ровным и глубоким. Выйдя из палаты, он с облегчением опустился на стоящую в коридоре кушетку.

- Вас как по батюшке, мил человек?

- Старший сержант Приходько! - подобрался тот и, смутившись, уже тише добавил: - Игорь Васильевич.

- А меня - Георгий Степанович Артемьев. - Доктор встал и, с достоинством поклонившись, протянул руку для приветствия, чем еще больше смутил стража порядка. - Да вы присядьте, Игорь Васильевич. Я, уважаемый, из семьи потомственных эскулапов. Раньше, видите ли, пытались лечить болезни, а нынче - ненависть. Куда ни глянь - газеты, радио, телевидение, везде насилие, кровь, жестокость. Воспитание тотальной ненависти. Убийство, нанесение травм, увечий, несовместимых с жизнью, стали, увы, нормой этой самой жизни. Человеческое общество перестраивается, решив во что бы то ни стало с ускорением выполнить поставленную кем-то цель по самоуничтожению. Вот он, - доктор кивнул в сторону палаты, - если верить вашим коллегам, подозреваемый в убийстве. Но отчего он стал таковым? Ведь мой пациент, без сомнения, весьма образованный человек.

- Да бросьте, Георгий Степанович, - отмахнулся Приходько, - отморозок, каких много теперь развелось. Самого Горыныча завалил, а потом и сам, видать, под разборку попал.

- Кто такой Горыныч? - искренне удивился доктор.

- Неужели не слышали? Его Горынычем прозвали, что ума и хитрости имел на три головы. "Авторитет в законе" был, всю область держал.

- Выходит, не по силам ношу взял. И "три головы" не помогли, философски заметил Артемьев.

- Тоже верно, - согласился ст. сержант. - В одну голову пули хватило.

- И все-таки не могу поверить, что убил его мой пациент, - с сомнением покачал головой врач.

- Улики, - веско произнес Игорь. - Георгий Степанович, а вы почему решили, что парень этот - образованный?

Артемьев открыл было рот, собираясь поделиться своими выводами и наблюдениями, но что-то его остановило. Он почти натурально закашлялся и, стараясь выглядеть убедительным, проговорил:

- Интуиция, знаете ли, Игорь Васильевич.

- Ну-у, интуицию к делу не подошьешь, - тоном бывалого сыщика парировал Приходько. - Да и какая разница - образованный, нет ли. Убил значит, отвечай по закону! Хотя этот - пока подозреваемый.

- Убил - отвечай... - повторил Артемьев задумчиво.

- Только так и не иначе! - безапелляционно припечатал Приходько.

- А если, к примеру, не одного-двух, а сотни, тысячи?

- Ну, хватили, Георгий Степанович. Таких суперманьяков не бывает.

- Отчего же? Возьмите войну. На ней, порой, не тысячи, а миллионы гибнут. Вот в Афганистане...

- Я бы этих душманов голыми руками давил! - азартно перебил его Игорь. - У меня там брательник двоюродный служил. - Он понизил голос почти до шепота: - Инвалидом пришел, без ноги. Я б за Коляна их... Знаете, скольких он там положил? У него орден и медали есть. За абы что не дадут, верно? Приходько помрачнел: - Только протезы никак выбить не можем, устали по кабинетам ходить и бумаги слать. И Колян еще.. это дело... - он красноречиво щелкнул пальцем по горлу, - ... попивать стал, зараза. Как напьется, так с катушек долой! Вроде этого мужика, - он невольно передернул плечами. - Пить ему никак нельзя, контуженный он.

- Кем же он служил?

- В десантуре. Революцию защищал! - с гордостью выдал Игорь.

- Революцию? - переспросил Артемьев. - От кого же он ее защищал?

- Ну, вы даете, Георгий Степанович! - возмущенно воскликнул тот. - От международного империализма, конечно! Вы, извините меня, здесь со своими болячками совсем в международных вопросах не ориенти... -Приходько умолк на полуслове, споткнувшись о мудрый, спокойный взгляд

доктора. - ... Наш замполит говорит, что всякая революция должна уметь себя защитить, - неуверенно добавил он.

- Революция... - Артемьев едва заметно улыбнулся. - Да уж, дама эта, знаете ли, во все времена от отсутствия аппетита не страдала.

- Что-то не пойму я вас, Георгий Степанович, вы за кого будете-то?

- Я - врач, уважаемый Игорь Васильевич, а посему всегда за жизнь буду, а не за убийство. На какой бы почве оно не произрастало - на сугубо личной или на почве высших интересов государства.

- Ой, хитрите, доктор, - лукаво усмехнулся Игорь. - А сами не хотели бы в Афганистан съездить? Брательник говорил, не хватает там докторов. Народ больной очень, лечить надо.

Артемьев от души расхохотался и с энтузиазмом подхватил:

- Еще бы, народ давно пора лечить! И не только... внутренние органы, но и голову. Голову, я бы сказал, в первую очередь!

Приходько, поняв подтекст, тоже весело рассмеялся:

- Ну и мысли у вас, доктор, - покачал головой.

- Так мне с ними и мучиться, - парировал Георгий Степанович, глядя на часы и поднимаясь. - Честь имею, уважаемый Игорь Васильевич, извините пора. Благодарю, не отказали - терпели стариковский бред.

- Какой же вы старик! - вполне искренне удивился Игорь. И вдруг, будто вспомнив что-то, нерешительно замялся: - Георгий Степанович...

- Слушаю вас, любезный, - живо откликнулся тот.

- Этот ваш, образованный, случаем, опять... ну, не подорвется?

- Будьте покойны. Он надежно прификсирован. Для его же блага.

- Да-да, конечно, - с облегчением закивал Приходько. - Пусть отдыхает.

- Будьте здоровы, - поклонился доктор, пряча улыбку, и зашагал по коридору.