Мой адрес – Советский Союз! - Геннадий Борисович Марченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За городом послышался звук взрыва. Кажется, со стороны карьера. 1 ноября 1990 года многие тоже подумают, что это там взрыв произошел, а на самом деле рвануло в опытно-промышленном цеху на химзаводе в 12 километрах от города, где проводились работы с взрывоопасными веществами. Погибнут 15 человек, не считая около сотни пострадавших.
А ещё до этого будет чудовищный взрыв в Свердловске осенью 1988 года, который разрушил десятки домов. Из-за железнодорожной аварии сдетонирует опасный груз – 47 тонн тротила и 40 тонн гексогена. Там, правда. будет всего четверо погибших, но ведь каждая человеческая жизнь бесценна! И это не считая огромных разрушений. В общем-то, в моих силах эти трагедии предотвратить, раз я знаю, когда это произойдёт. И не только эти две трагедии, но и многие другие. Другое дело, сколько я протяну, когда меня боженька к себе приберёт? Может, стоит подстраховаться и всё записать в тетрадочку, которую обнаружит вернувшийся после в своё тело молодой Женька Покровский? Но тогда для него придётся ещё и описать то, что со мной произошло, каким образом я оказался в его теле. Поверит? Хрен его знает, я в молодости был довольно скептически настроен ко всякого рода чудесам, и не факт, что настоящий владелец этого тела поверит написанному.
Но попытаться всё же стоит, иначе потом себе не прощу… Если, конечно, буду в состоянии этот факт осознать, кто знает, что там, за кромкой. И не обязательно зацикливаться на самом себе, можно копии таких записей разослать по ведомствам, в первую очередь на Лубянку, а там пусть сами решают, что с этим делать. Но тогда, конечно, в этих записях по понятным причинам нельзя указывать свои имя и фамилию. В общем, есть над чем подумать, и по возвращении в Свердловск засяду за дневник.
Вот и мой дом, обнесённый палисадником, в котором трудолюбивая соседка тётя Глаша каждую весну высаживала цветы. Она и сейчас этим занималась, стоя худым задом кверху.
– Здравствуйте, тёть Глаш!
– О, Женька, привет!
Она выпрямилась, её покрытое преждевременными морщинами лицо расплылось в улыбке.
– На праздники приехал?
– Ага. Как там мои?
– Да как же, ждали тебя, ты ж обещался вроде приехать. С сумкой вон какой…
– Подарки своим везу. Праздник как-никак.
Перед отъездом я и впрямь, пересчитав наличные, решился на небольшие траты, негоже как-то было здоровому лбу ехать к родителям с пустыми руками. Отправился на блошиный рынок. Маме, которая всю жизнь, сколько её помню, зябла, купил практически новую шаль, а отцу за трёшку взял портсигар из латуни, на крышке которого Пересвет бился с Челубеем. Продававшая портсигар пожилая женщина сказала, что портсигар вручили её мужу ещё в войну за проявленную отвагу, но муж умер, а с деньгами что-то совсем худо, вот и понесла на базар. Мне было жаль женщину, я и торговаться не стал, отдал три рубля, как она просила. Тем более состояние портсигара было приличным, видно, что мало им пользовались, может, её муж вообще был некурящим.
Поднялся на второй этаж, замер перед фанерной, с облупившейся зелёной краской дверью коммунальной квартиры. Сердце гулко бухало в груди, словно я не два лестничных пролёта одолел, а осилил 192 ступеньки Потёмкинской лестницы – был у меня такой опыт в конце 80-х, когда ездил в Одессу в рабочую командировку.
Справа от двери кнопка электрического звонка. В 7-ю квартиру – один звонок, в 8-ю – два звонка, в 9-ю – три. Моя квартира девятая, и я, в отличие от почтальона, который звонит дважды, нажал кнопку звонка три раза. Надеюсь, родители дома, куда им на праздники шастать? На дачу ещё рано, в наших краях картошку сажать начинают в середине мая, иначе посадки могут побить заморозки.
С полминуты спустя послышались тяжёлые шаги, щёлкнула задвижка, дверь открылась… А ещё секунду спустя я оказался в крепких, поистине медвежьих объятиях отца. Я-то в него пошёл, такой же здоровый. Батя любил обниматься, даже если мы не виделись всего месяц, такой вот широкой души был человек. Умрёт в 57 лет, причём не от какого-нибудь рака, чему могла способствовать экологическая обстановка и выкуриваемые в день пачка-полторы папирос (а впоследствии сигарет), а от оторвавшегося тромба. Можно ли предотвратить этот ранний уход из жизни? Не знаю, тромб – такая штука, что оторваться может в любой момент даже у вроде бы здорового человека. Хотя здоровых людей, я точно знал, не бывает, есть недообследованные. Да и отец был не большой любитель ходить по врачам, как вот его загнать на медобследование? Хотя бы за год до его ухода нужно будет настоять, чтобы отец проверил свертываемость крови, после чего посоветовать ему пить по полтаблетки аспирина два раза в день.
Но пока об этом думать рано. Отвечаю отцу такими же крепкими объятиями, какое-то время кряхтим, будто два медведя борются, потом слышу голос мамы:
– Платоша, кто там?
Платон – это мой батя, Платон Васильевич, а я, выходит, Евгений Платонович. А маму звать Мария Фёдоровна, в девичестве Ножкина, ну это так, для справки. И вот она выходит в коридор, худенькая фигурка в застиранном халатике, мы встречаемся взглядами… В сорок пять, как известно, баба ягодка опять. Мама выглядела старше своих сорока пяти, но для меня всё равно она была молодой, потому что в моих последних воспоминаниях она была совсем уже пожилой женщиной.
Когда в воображении прокручивал эту встречу, думал, что ком подкатит к горлу, слёзы выступят на глазах, но ничего такого я, к своему удивлению и, быть может, некоторому облечению, не испытал. Превалировало чувство, будто я всё это наблюдаю как бы со стороны, как на экране телевизора. Только когда чмокнул маму в подставленную щёку, внутри меня что-то на мгновение всколыхнулось. Может быть, позже накатит?
В целом мой приезд воспринят вполне обыденно, всё-таки это тело с подевавшимся куда-то хозяином регулярно навещало родных.
Всё-таки скромно живут мои родители, думаю я, разглядывая довольно убогую обстановку. Чувствуется, что
