Фашисты - Кирилл Викторович Рябов

моча.

— Сколько вы прожили? — спросила Людмила.

— Четыре года.

— А мы семь. До этого год встречались и всё такое. Ничто не предвещало. Жили мирно, спокойно, даже скучно. И вдруг… Вы уже развелись?

— Мы не расписывались, — сказал Шилкин.

— Почему?

— Это так важно, что ли?

— То есть она не носила вашу фамилию?

— Нет. А это так важно? — повторил Шилкин.

— Для женщины — важно, — сказала Людмила.

— А у вас сейчас фамилия мужа?

— Да.

— Оставите её после развода?

Она промолчала.

— Думаю, это всё не имеет значения, — сказал Шилкин.

Дохлый голубь, пивная банка, флаер, старик, окно, продукты 24 часа.

— Для женщины — имеет.

«Тебе сильно помогло?» — подумал он злобно.

А вслух сказал:

— Все эти церемонии и любовь никак не связаны.

— А что такое любовь? — спросила Людмила.

Шилкин остановился, кинул окурок в направлении урны, но промазал.

— Не знаю. Раньше думал, что знаю. Но оказалось, что не знаю.

— А жена вам говорила, что любит вас?

— Ну, конечно, говорила.

— Муж мне тоже говорил, что любит.

— Она мне говорила, что любит, буквально за пару дней до того, как ушла. Зачем?! Слушайте, а когда у них это началось?

— Примерно полгода назад. Сначала они были просто любовниками, а потом решили съехаться. Мой дурак снял квартиру. Совсем голову потерял.

— Сколько ему лет? — спросил Шилкин.

— Тридцать один. А что?

— Подумал, может, он какой–то старый пердун, лысый, пузатый, уродливый козёл.

Людмила нервно хихикнула.

— Нет, он не такой. Он красавец. Рост метр девяносто, широкие плечи, сильные руки, идеальный пресс, мощная шея, глаза невероятные. Вы бы видели!

— Меня не интересуют мужские глаза, — сказал Шилкин. — Я не пидорас.

— Не злитесь. Мне тоже плохо и тошно.

Они вышли на набережную.

Машины, машины, машины, люди, люди, люди…

— Пойдёмте назад, — сказала Людмила. — Я рядом с кафе припарковалась, не хочу далеко уходить.

На обратном пути разговаривали мало. Им встретилась женщина–лилипут. Она ела мороженое в вафельном стаканчике.

— Сначала я подумал, что это вы, — сказал Шилкин.

— В каком смысле?

— Она зашла в кафе как раз перед вами, и я решил, что она и есть вы.

Людмила промолчала.

— Но перед ней была блондинка, сплошной секс ходячий, и я тоже подумал, что это вы.

Она издала тихий булькающий звук. Шилкин покосился и увидел, что Людмила тихонько плачет. Лицо почти ничего не выражало, но по щекам текли слёзы. Он остановился, отыскал в кармане носовой платок. Тот выглядел ужасно, весь в каких–то жёлтых разводах и пятнах. Шилкин сунул его обратно. Людмила уткнулась лицом в его плечо и завыла.

— Ну, ну. — Шилкин осторожно погладил её по спине. — Ну, ну. Ну, ну. Ну, ну. Ну, ну.

«Заткнись уже», — сказал ему внутренний голос. Но он ещё раз пробормотал:

— Ну, ну.

Прохожие смотрели на них.

«Решат, что она моя баба, и я довёл её до слёз», — подумал Шилкин.

— Это невыносимо, — сказала Людмила. — Я хочу стать тигрицей. Пойти и загрызть их. И валяться в их крови.

— Ну, ну.

— Что же делать, Антон?

— Хотел бы и я знать. Да вот не знаю.

Она немного поплакала, потом вытерла лицо бумажной салфеткой и высморкалась в неё.

— Извините, накатило что–то.

— Я понимаю, — сказал Шилкин.

— Реву, реву, а легче не становится. Вы плакали?

— Нет, я не плакал, — соврал он.

— Пьёте?

— Совсем не пью.

Мимо них, держась за руки, прошла парочка. Девушка смеялась, а парень что–то нашёптывал ей на ухо.

— Потом он её бросит ради жирных сисек, — сказала Людмила.

— Или она его, — ответил Шилкин.

— Вы антидепрессанты принимаете?

— Нет. А что?

— Думаю, может, мне начать.

— Это надо с врачом консультироваться.

— Погодите–ка, я кое–что придумала. Стойте тут.

Людмила зашла в «Продукты 24 часа». Шилкин подумал, что выйдет она с бутылкой. Но Людмила вернулась с двумя стаканчиками мороженого.

— Держите.

— Спасибо.

Он испытывал отвращение к любым молочным продуктам. Однажды в детстве Шилкин тяжело заболел гриппом. Бабушка напоила его тёплым молоком. Шилкина вырвало творогом.

— Сахар успокаивает, — сказала Людмила.

— Ага.

Он откусывал мороженое большими кусками, хотел поскорее сожрать его, чтобы не мучиться.

— Надо было вам два взять, правда? — спросила Людмила.

— Нет, одного хватит.

Его замутило. А от холода свело челюсть и затылок. Выждав момент, когда Людмила отвернётся, он выкинул остатки в урну. Они подошли к кафе. Шилкин посмотрел на вывеску — «Счастье».

«Ага, счастье», — подумал он.

Из кафе вышли американцы. Один вяло чесал яйца сквозь шорты. Второй пытался прикурить.

Людмила открыла дверь красной «шкоды».

— Хотите, покажу кое–что интересное?

— Что? — спросил Шилкин.

— Залезайте, прокатимся кое–куда.

— Далеко?

— А вы спешите?

— Нет. Куда мне спешить?

Шилкин сел в салон и пристегнулся.

Они приехали в спальный район на северной окраине города. Людмила остановила машину во дворе панельной девятиэтажки.

— Видите окна на пятом этаже? — Она показала пальцем.

— Да. А что там? — спросил Шилкин.

— Там живут они.

Он молча уставился. Потом отвёл взгляд.

— Откуда вы узнали?

— Тоже из переписки. Откуда же ещё? Они обсуждали варианты съёмной квартиры. Он ей посылал адреса. Потом вместе ездили смотреть. Это ещё тогда, когда они с нами жили.

Шилкин опять посмотрел на окна. Представил, что Рита прямо сейчас там. И хахаль с ней. В голову полезла порнография.

— Давайте уедем.

— Не волнуйтесь, Антон. Там сейчас никого нет. Они улетели на Кипр шесть дней назад.

— На Кипр?

— Да, на Кипр. А что? Вы с ней тоже ездили на Кипр?

Шилкин промолчал.

— Вижу, ездили. Я с ним на Кипре не бывала. Но мы много где отдыхали. В Турции, Вьетнаме, Таиланде, Крыму, Сочи, Анапе, по Европе поездили. В Австрии мне понравилось.

«Значит, это она ему Кипр предложила», — подумал Шилкин.

— Зачем вы меня сюда привезли? — спросил он.

— А вам неинтересно было увидеть?

— Что тут интересного? Всё равно что в бочку с говном провалиться.

— Считаете? А я сюда одно время приезжала постоянно. Как на работу. Машину оставляла в соседнем дворе, чтобы он не увидел. А сама в беседке сидела. С утра до вечера. Со мной уже местные собачники здороваться стали, как со знакомой.

— А зачем вы это делали? — спросил Шилкин. — Это же мазохизм.

— Я уверена, что если бы вы знали, где они живут, вы бы и сами сюда приезжали.

Шилкин вылез из машины и закурил. Прошла старушка с таксой на поводке. Потом женщина с коляской. Он смотрел на окна. Ему хотелось подняться и посмотреть на дверь их квартиры.

«Увёл Риту мою, сучий ёбарь», — подумал он горько.

Людмила наклонилась к пассажирскому сиденью и открыла дверь.

— Антон, я что–то не могу телефон свой найти. Вы не могли бы мне позвонить?

— Да, конечно.

Она продиктовала номер. Шилкин набрал. Где–то в салоне тихо заиграла классическая музыка. То ли Моцарт, то ли Бетховен. Шилкин в этом не разбирался. Он залез назад. Людмила держала в руке красный айфон.

— А можно я положу вам голову на плечо и сфотографирую нас? — спросила Людмила.

— Зачем?

— Выложу в «Инстаграм». В сторис. Я уверена, он их смотрит анонимно. Пусть видит, что у меня всё хорошо, что я счастлива.

— Да это же глупости всё. Им обоим наплевать. Ей на меня. А ему на вас.

— Как от вас неприятно пахнет табаком, — сказала Людмила.

Она сунула телефон в сумочку и вырулила со двора.

— Тут метро есть поблизости? — спросил Шилкин. — Высадите меня там, пожалуйста.

— Поедете домой?

— Да. А куда же?

— Что делать будете?

— Придумаю что–нибудь.

— Ну–ну. А тяжело найти себе занятие, когда