Русские сказки в ранних записях и публикациях (XVI—XVIII века) - Коллектив авторов

эти два сборника явились основным источником сказочного лубка конца XVIII — первой половины XIX века.

Сборник «Старая погудка» имеет безусловно свои достоинства. Он намного шире, нежели предыдущие два сборника, охватывает русский сказочный репертуар, включая наряду с волшебными сказки новеллистические и о животных. Особенность сюжетного состава и усиление бытовой тематики, естественно, заметно отражаются на облике всего издания. Как показала И. М. Колесницкая, в «Старой погудке» встречаются тексты с ясно выраженными чертами крестьянского быта и народной идеологии (например, сказка «О хитром воре Климке»). Она установила прямую зависимость слога отдельных сказок сборника от народной сказки.[125] И все же с основным выводом исследовательницы о том, что этот сборник «является наиболее фольклорным из всех четырех сборников второй группы»[126] мы согласиться не можем.

По сравнению с «Лекарством от задумчивости» и «Сказками русскими» П. Тимофеева сборник «Старая погудка» очень пестр и эклектичен по своему составу, языку и стилю. В него входят не только сказки, но и литературные произведения типа повестей В. Левшина — «Сказка о царевиче Еруслане[127] Хиразовиче, сильном могучем богатыре» (ч. I) и «Сказка влюбленный дух, или Приключения дона Альвара» (ч. II);[128] «Сказка о Остромоносе-королевиче» (ч. III) — пересказ «История о принце Адольфе Лапландском»[129] и некоторые другие.

Утверждение, что в «Старой погудке» «преобладает сказка новеллистическая»[130] также лишено оснований, поскольку и здесь на первом месте все-таки стоит волшебная сказка.[131]

Материалы в «Старой погудке» располагаются без какой-либо системы; сказки различных видов перемешаны между собой и в их группировке ничего, помимо чисто коммерческих расчетов, уловить невозможно.

Причины бессистемного расположения материалов в сборнике объясняются тем, что он издавался выпусками и, следовательно, каждая из трех частей комплектовалась и брошюровалась самостоятельно. Кроме того, в каждый выпуск, лимитированный по объему и цене,[132] отбирались сказки с учетом главным образом их размера, а не содержания. В ряде же случаев, когда размер сказки превышал положенную норму, она произвольно сокращалась, на что обратил внимание В. И. Чернышев. Он привел ряд примеров неудачной редакторской правки, справедливо указав при этом, что в третьей части «Старой погудки» книжный, элемент «несомненно преобладает», «редакция менее тщательна, тексты часто сокращены и иногда скомканы».[133]

Еще дальше от народной традиции, чем «Сказки русские» П. Тимофеева, «Лекарство от задумчивости» и «Старая погудка», стоит сборник «Дедушкины прогулки», составитель которого «не ориентировался полностью на сохранение колорита народной сказки» и давал «сильно переработанный текст».[134] Из десяти сказок этого сборника по близости к фольклору, пожалуй, можно выделить две — «Сказку о некоем башмачнике и слуге его Притычкине» («Указатель», *823 I) и «Сказку о Иване-царевиче, Жар-птице и сером волке» («Указатель», 550), но и они во многом сугубо стилизованы под книжную речь.

Помимо специальных сборников, народная сказка также в несколько переработанном виде изредка входила в состав литературных произведений. К ним, например, принадлежит повесть «Похождения некоторого россиянина» (1790), в которой представлены сказки, относящиеся к так называемым солдатским и в сущности являющиеся для нас первыми, хотя и далеко не совершенными по записи, их образчиками. Сюда же с известными оговорками может быть отнесено и сочинение Евграфа Хомякова «Забавный рассказчик» (1791).[135]

* * *

Итак, ранний период в истории публикации русских сказок представляет несомненно значительный общественно-литературный и научный интерес. Как показывают письменные и печатные источники, народная сказка с давних пор занимала важное место в духовной жизни русского общества.

Подобно другим жанрам фольклора, сказка служила одним из источников произведений древнерусской письменности. Особенно же ее роль возросла в XVIII веке — в эпоху становления русской национальной художественной литературы нового времени. В самом деле, трудно назвать кого-либо из видных писателей XVIII века, кто бы так или иначе не использовал в своем творчестве народную сказку — в устной или книжной форме ее передачи. Это обращение было широким и разнообразным, захватывая почти все жанры литературы того времени.

Кроме прозаических произведений (романа, повести, новеллы) третьесословных или, по выражению М. Чулкова, «мелкотравчатых» писателей (того же М. Чулкова, В. Левшина, С. Друковцова, М. Комарова,[136] В. Березайского[137]), народная сказка успешно обрабатывалась в басенном творчестве М. Муравьева, А. Ржевского, И. Дмитриева, М. Ломоносова, О. Беляева, В. Майкова, В. Левшина, и особенно А. Сумарокова.[138] Баснописцы использовали образы, сюжеты, ситуации главным образом сказок о животных и сатирико-бытовых.[139]

Отдельные черты русской сказки нашли отражение в поэме («Душенька» И. Богдановича и «Бова» А. Радищева), комедии («Лихоимец» и «Вздорщица» А. Сумарокова), комической опере («Баба-Яга» Д. Горчакова).

Большой и разнообразный сказочный материал, накопленный в русской литературе к началу XIX века, не прошел бесследно для творчества многих писателей последующих поколений, в том числе Крылова, Жуковского, Пушкина, Салтыкова-Щедрина.

Неоспоримо его огромное значение и для разработки проблем истории и теории русского сказковедения. По сути дела этот материал вместе с материалами первой половины XIX века является единственным источником, без которого невозможно сколько-нибудь успешно решить одну из труднейших задач нашей науки — восстановить облик подлинной народной сказки до начала ее научной публикации. С другой стороны, всестороннее и глубокое изучение сказок позднейших записей и публикаций, начатых трудами А. Н. Афанасьева, также немыслимо без привлечения обширного и специфического сказочного фонда, образовавшегося в русской литературе в XVIII — первой половине XIX века.

Здесь мы сталкиваемся с взаимосвязанными процессами: влиянием народной сказки на литературу и обратным воздействием литературы (сборников, лубка) на жизнь сказки, которое, как нам кажется, в целом носило плодотворный характер, способствуя закреплению и развитию сказочной традиции в быту русского народа.

Настоящий сборник служит прямым дополнением к работе, проводившейся нами по выявлению и публикации русских сказок в записях первой половины XIX века.[140] В то же время он является и завершающим по отношению к так называемому доафанасьевскому периоду.

Сборник состоит из двух разделов. В первый раздел включены сказки, записанные в XVI—XVIII веках, но опубликованные позднее по сохранившимся рукописям или переведенные с иностранных языков, и во второй — сказки в изданиях XVIII века.

Сам выбор сказок обусловливался степенью их «фольклорности». Мы отбирали из них такие, которые, на наш взгляд, по сюжету, языку, стилю, трактовке образов, композиции ближе стоят к русской народной сказке в ее позднейшей записи. Из отдельных сказочных изданий XVIII века нами полностью перепечатывается только одно — «Сказки русские» П. Тимофеева.

Объем сборника не позволил в качестве образцов привести «Сказку о Илье Муромце», представляющую раннюю переработку былинного сюжета,[141] и переводные сказки (истории) о Бове-королевиче[142] и Еруслане Лазаревиче.[143] По той же причине мы не смогли представить и некоторые другие сказки, соответствующие профилю нашего издания.[144]

Сказки