Восхождение богов - Даша Игоревна Пар

ше́лки. Более того, еще один выживший сообщил, что крестьянка Полита была изнасилована несколько дней назад, и когда она обратилась за помощью, ее саму обвинили в грехе. Девушка сбежала и, видимо, утопла, став одной из жаждущих. Тогда ты, староста Арк, приказал прочесать берег и бить любую тварь, что попадется на глаза. Стало быть, тебе было известно, что ше́лки нападают только на виновных. Интересно, ты изнасиловал Политу? Нет, – протянул Никлос, ухмыляясь. – Куда тебе, ты свой член за таким животом не разглядишь, да и стар для молодецких утех. А вот сынок, которого порвали прошлой ночью – вполне.

– Ваше Величество! Да она сама под него легла, а потом корчила невесть что из себя! – заканючил трусливо Арк, как в подношении, держа руки и качаясь из стороны в сторону.

Взлетели тревожными птицами голоса кругом. История стара как мир – власть любит калечить слабых и не чувствует за собой вины.

Король продолжает улыбаться. Он тянется за Селестой, и девушка усаживается у него в ногах, кладя голову на колени и подставляя лоб под горячую ладонь. Многие с неодобрением смотрят на них. Многие хмурятся, видя, как изменилась белокрылая драконица. Больше не суетится вокруг детей-сирот, не ездит в больницу, не изучает медицину, да и ариуса давно не было видно… Что же стало с их прелестной будущей королевой?

– За укрывательство сына-преступника будешь наказан, староста Арк, – тягуче молвит Никлос, наклоняясь и целуя возлюбленную в висок. – Тебя повесят на рассвете. Деревню восстановят. Пусть выжившим послужит уроком история твоя. А остальным наука – ше́лки не трогают невиновных. Только тех, кто посмел обидеть беззащитных.

Правитель назидательно наставил палец на аристократов, и те послушно потупили глаза. Строг был их король. Даже жесток. И особо слушал своего нового помощника – некоего Ктуула Первого. Личность, завернутую в темный плащ с капюшоном, говорившую безличным голосом и двигающуюся так, будто вовсе тела не имеет: как призрак, плавая над поверхностью. Стоишь себе, разговариваешь, а он подплывет – и вздрогнешь от холода, идущего из-под одежды. Коснется тонкой рукой – будто мертвец пометил, до смерти жутко!

– Оставьте нас, – приказал Никлос, заканчивая с очередным прошением. Всего лишь пара слов, а аристократов как ветром сдуло – никто не желал попасться на королевские глаза.

Покинули зал и близкие друзья короны, только Селеста осталась, да из угла выполз Ктуул, вставая напротив бесстрастного короля. Как только закрылись двери, по залу пронесся колючий воздух, отсекая помещение от внешнего мира. Ни звука отсюда не донесется до наружных комнат – и никто не услышит, что творится внутри.

Драконица поднялась и потянулась, как кошка, разминая косточки и вместе с тем меняя обличие. Фиалковые волосы под солнечным светом заблестели, как водопадные струи, а огромные глаза окрасились расплавленным золотом. Она вплотную подошла к недвижимому Ктуулу и обняла его.

– Ох, дорогой брат, зачем играешь в эти игры? – нараспев спрашивает она, отпуская его.

Вечный скидывает капюшон и садится прямо в застывшего Никлоса, черты которого рассеиваются, как дым, уступая место истинному обличию искусного иллюзиониста.

Ктуул, как и Туула, через золото смотрел на мир, как и она, обладал худощавой, вытянутой фигурой с тонкими пальцами. Его волосы, темнее, чем у сестры, но такие же длинные и шелковистые, цветом скорее напоминали платину, чем фиалковое серебро. Во лбу держался выплавленный алмаз, сверкающий гранями, когда на них попадали прямые солнечные лучи. Под черной хламидой скрывался приятный светло-серый костюм. И только кольцо осталось на пальце, с кроваво-красным камнем посередине, к которому задумчиво обращался старый бог.

– Это королевство дорого ему, милая Тули. Если уничтожу драконов – он никогда не присоединится ко мне.

Носик девушки вздернулся, и она обхватила себя за плечи.

– Несмотря ни на что, ты мечтаешь о нем. Веришь, что на этот раз все получится. А ведь когда-то тебе было достаточно только меня.

Ктуул поднял глаза на сестру, безучастно разглядывающую покрытые сетью тонких морщин руки. Он поднялся с места, проходя в центр зала, вставая на перекрестье солнечных лучей и зажмуриваясь, задирая острый подбородок.

– В те времена с тобой было весело.

– И тогда, и сейчас тебе нравится ломать интересные вещи. Привычка из детства, мой милый братик. Но как сломать то, что уже сломано? – шепчет Туула, оказываясь позади брата и обвивая его шею руками. – Идеальная форма. Идеальная игра.

Мужчина вздрогнул от загробного голоса сестры. Он знал, что не все пробужденные истинно пробудились. Разум многих по-прежнему блуждает во тьме. Оглядываясь на плавные движения Туулы, отправившейся в пляс под музыку, звучащую только в ее голове, он поморщился, корректируя звенья ловца снов. Звенья, которые развалятся на части, когда он потянет за нужную ниточку.

– Как ты справляешься с Клосом, сестра? – оторвавшись от серебра нитей, спрашивает Ктуул, и девушка застывает на месте, кривя губы в хищной улыбке.

– Тебе понравилась моя забава? Одна за другой надежды разбиваются, и он уже не знает, что реально, а что – сон. Скоро все будет готово для твоей мечты, брат.

Ее глаза заблестели, как два медных солнца, по залу будто прокатились маленькие сверкающие капли дождя. Девушка с душой старухи захлопала в ладоши, облизывая острые, аккуратные клыки, выступающие из-под верхней губы.

– Он симпатичнее прежнего. Нежнее.

– Он мой, Туула, – предостерег Ктуул, подходя к сестре и кладя руки ей на талию, притягивая вплотную.

– Да, я знаю твою ревность. И всегда-всегда буду помнить, как больно ты можешь жалить, – вмиг похолодела Туула, и на секунду сквозь нежные девичьи черты проступила жуткая гримаса боли. – Ты сделал все, чтобы кроме тебя, у меня никого не было.

Тогда вечный наклонился к ней, целуя в лоб, шепча на ухо едва слышно:

– Как только он станет моим, ты обретешь свободу, милая сестрица.

В глазах девушки вспыхнул огонек отчаяния, и она впилась в его плечи, удерживая равновесие. Призрачный шанс на свободу. Впервые за сотни тысяч лет.

* * *

После первой встречи с Туулой прошло несколько месяцев. Кроме нее, Никлос больше никого не видел, а на расспросы девушка не отвечала. Они говорили о чем угодно, только не о самом главном, и лишь изредка Туула проговаривалась, скупо делясь информацией о внешнем мире или о пробудившихся вечных. Казалось, что время застыло в ожидании чего-то непоправимого. Терпению богов можно только позавидовать, но из-за незнания их планов легко обмануться.

Поведение девушки настораживало Ника. Она вела себя то как мать, то как любовница, меняясь, будто бабочка-однодневка. Она могла быть ласковой, нежной и терпеливой, а в следующий миг наброситься с иглами, вспарывая