Шахты - Анна Maffiya
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И что вы зафиксировали?
– Я вел ежедневник, в который записывал все свои наблюдения, касательно поведения девочки, её пристрастий. Иногда я экспериментировал с ней.
– Экспериментировали? Надеюсь это не повредило её психике? – с тревогой спросил герцог.
– Уверяю вас, Ваша Светлость, что я не позволил бы себе навредить девочке. Все мои опыты абсолютно безвредны. Однажды я завязал девочке глаза плотной черной тканью и вывел её на улицу, солнце светило на нее, но она этого не видела. И вела себя совершенно спокойно, только просила поскорее открыть ей глаза. Так я понял, что свет для нее не представляет опасности. Проблема могла быть либо с светочувствительностью глаз, либо психологическим аспектом.
– И вы выяснили это?
– Да. Яркий свет причиняет боль её глазам, и отсюда выработалась боязнь выходить днем на улицу. Я выводил девочку во двор ночью и она не испытывала страха, пока мы гуляли в пределах двора, парка, сада. Но как только мы выходили за их пределы, Эмма тут же начинала нервничать и стремилась поскорее зайти обратно. Так у девочки обнаружилось ещё одно нарушение – это боязнь открытого пространства. А это уже чисто психологическая проблема. Шахты стали идеальным местом для её существования.
– Тесное пространство и отсутствие света. – заключил детектив.
– Именно! – подтвердил доктор.
– Скажите, Саймон, а вы пробовали лечить эти недуги, чтобы девочка могла поправится? – поинтересовался Максимельян.
– К сожалению, психология не мой конек. Я посоветовал графу хорошего психиатра, но он был взбешен от моих заключений и заявил, что его дочь не сумасшедшая. Услышав о психиатре граф сделал неправильные выводы.
– Так девочку не удалось осмотреть психиатру?
– Ни психиатру, ни окулисту, – с сожалением произнес доктор Андерсон. – Граф рассчитал меня в скором времени. Эмме было не больше восьми лет. Может он был опечален ужасным случаем на шахте, когда погибли рабочие. Через несколько дней после того несчастного случая граф Фораман и известил меня, что более не нуждается в моих услугах.
– Граф Фораман упомянул, что его дворецкий уличил вас в педофилии, и это послужило окончанием вашей работы.
– Дворецкий обкрадывал графа, так как вел его счета, и я узнал об этом. А он оклеветал меня, дабы избавится от назойливого свидетеля.
– Почему вы не попытались обелить свое имя перед графом? – уточнил детектив.
– Эх, – печально вздохнул доктор. – Потому, что я действительно был без ума от его дочери. И если бы это просочилось…., мне был бы конец.
– Мне жаль. Как вы считаете, доктор Андерсон, возможно ли Эмму излечить сейчас, по прошествии стольких лет?
– Думаю, стоит попробовать, Ваша Светлость. Медицина не стоит на месте.
– Если я приглашу вас в качестве гостя, или, если хотите доктора, могли бы вы, помимо своих обследований, выяснить интересующую меня информацию?
– Благодарю, что пригласили меня, Ваша Светлость, – пожимая приветственно руку, переступил порог дома доктор. – Это большая честь для меня, а тем более, что работать предстоит с самой волнующей меня пациенткой.
– Но не забывайте про наш уговор. Делайте что хотите, но выведайте то, что меня интересует.
– Мне так давно хотелось повидаться с Эммой. Постараюсь сделать всё возможное, Ваша Светлость. – Саймон поклонился в знак почтения герцогу, и отправился занимать отведенную ему комнату.
Доктор поднялся по лестнице на второй этаж и оказался на лестничной площадке, которая отделяла два крыла особняка друг от друга. Одно крыло перекрывали большие массивные двери, а второе было открыто. Доктор Саймон сразу понял, что для жены герцога была отведена полностью одна сторона второго этажа. Это несколько смежных спален, игровая и музыкальная комнаты, а так же большая зала для уроков танцев. Он дернул дверную ручку из любопытства, и оказалось, что дверь в комнаты герцогини не заперта. Дверь подалась вперед и доктор переступил через порог. Во всем крыле царил полумрак, так как ставни на окнах были закрыты, и портьеры плотно зашторены. Тусклое освещение осуществлялось несколькими свечами, расставленными в разных местах. Доктору пришлось постоять немного на одном месте, чтобы глаза привыкли к полумраку и начали различать предметы. Затем доктор двинулся на поиски девушки, внимательно вглядываясь в тени комнат. Герцогиня обнаружилась в самой дальней небольшой комнате, которая предназначалась для прислуги. Здесь стоял только стол, за которым сидела Эмма и перелистывала страницы ветхой книги, под освещением одной лишь свечи.
– Я говорил вам, Эмма, что для чтения необходимо зажигать две свечи. Вы испортите себе зрение.
– А, это вы, Саймон, – девушка даже не взглянув на доктора, сухо поприветствовала его. – Не скажу, что рада вам, но раз уж вы здесь…
Девушка собиралась предложить своё гостеприимство, но осеклась, сообразив, зачем именно прибыл доктор.
– Я счастлив увидеть вас снова, Эмма. – доктор, как и все мужчины, был восхищен её красотой, ведь в последний раз он видел её совсем ребенком.
– Мой муж нанял вас, полагая, что вам я откроюсь больше, чем ему?
– Мы могли бы стать друзьями, как когда-то, Эмма.
– Мы никогда не были друзьями, Саймон. За то, что вы прикидывались моим другом вам платил мой отец. А сейчас будет платить муж. И за эти долгие годы, вы ни разу не навестили меня.
– Но я писал вашему отцу, с просьбой о визите, он всегда отказывал мне.
– Я читала ваши письма. Вам нужно было лишь дописать свои отчеты для медицинского сообщества и ничего более. Вы даже ни разу не поинтересовались мной.
– Это не представлялось возможным, так как дворецкий....
– Не утруждайтесь, Саймон, я знаю вашу историю. Вы получили деньги, даже не пытались оправдаться, а поджав хвост, убежали.
– Простите меня, Эмма. – доктор опустил голову и испытывал чувство вины, за то, что не довел свои исследования до конца, обрек девушку на мучительную одинокую жизнь. – Я боялся, что эта клевета дойдет до медицинского сообщества, и моей карьере пришел бы конец. Граф был очень влиятельным из-за своего золота, одного его слова было бы достаточно, чтобы отправить меня в тюрьму или на казнь. Простите меня, но я не мог рисковать. Простите, Эмма!
Девушка молча поднялась со стула и направилась в комнату, оборудованную, как приёмную. Здесь было несколько кресел, просторный диван и сервант с посудой. Взмахом руки, она велела доктору располагаться, а сама достала из серванта графин с вином и два бокала. Наполнив бокалы темной жидкостью, девушка протянула один доктору, и устроилась в одном из кресел, с
