Вопросы борьбы в русской истории. Логика намерений и логика обстоятельств - Андрей Фурсов

Их связывал принцип единства и борьбы противоположностей. Это единство среднесрочных интересов проявилось и в закулисном механизме русской революции 1905–1907 гг., и в ещё большей степени – обеих революций 1917 г., когда международный капитал действовал рука об руку с социалистами, сначала с умеренными, а потом – с крайне левыми.

Я уже не говорю о контактах 1960–1970-х годов между советским и американским руководством, в которых отражалось стремление не только тайно договориться верхушкам двух стран, но и создать некую наднациональную координационную структуру поверх системных барьеров. Внешним проявлением такого стремления было, в частности, создание Международного института прикладного системного анализа в Вене как некой ширмы, как акции прикрытия основной операции. В конечном счёте, эта операция обернулась против советского руководства, оно попало в западню и проиграло, а сами контакты из поначалу равноправных отношений превратились в отношения международных хозяев и русских приказчиков (à la комиссия «Гор – Черномырдин»). Но это отдельная тема.

Здесь нам важно зафиксировать следующее: природа и логика развития капитализма ведут к тому, что, во-первых, возникает международный слой, интересы которого в основном не совпадают с национально-государственными, а потому требуют особого, преимущественно тайного организационного оформления; во-вторых, возникает международное социалистическое/коммунистическое движение, интересы которого в основном тоже не совпадают с национально-государственными, – и потому что цели и задачи движения носят мировой характер, и потому что движение это противостоит легальной власти, что, в свою очередь, становится двойной причиной превращения как международных, так и страновых оргформ коммунизма в К-структуры; в-третьих, у действующих на одном – наднациональном – поле двух кластеров К-структур, двух заговоров – международно-капиталистического и международно-коммунистического, несмотря на теоретический долгосрочный антагонизм, нередко совпадают среднесрочные интересы – особенно по линии объектов борьбы.

В результате между ними возникает сверхтайное взаимодействие, формы которого могут носить сетевой, косвенный, а иногда и непосредственный характер (финансирование, дипломатическая помощь, информационная война и т. п.). Перед нами сверхзаговор, тайны которого охраняются особо тщательно обеими сторонами, а попытки прояснить ситуацию отметаются представителями обеих сторон как клевета, дешёвая конспирология и т. п. В результате, например, многие до сих пор считают, что «демократический Запад» – страны Антанты – активно помогали белым в их борьбе против большевиков, а саму эту «помощь» квалифицируют как интервенцию и чуть ли не главную причину гражданской войны (так, кстати, изображало этот процесс большевистское руководство Советской России).

Цель интернационал-коммунистов – слом системы, революция, земшарная республика во главе с коммунистической контрэлитой, иными словами – новая система. Цель интернационал-капиталистов, фининтерна – мировая капиталистическая система без империй и с максимально ослабленным нацией-государством, т. е. иная, новая структура капиталистической же системы.

В период социальных кризисов (снижение уровня мировой прибыли par excellence) объект борьбы у интернационалистов был один и тот же, но в разной ипостаси: коммунисты боролись против него как против системы, а капиталисты – только как против структуры, на смену которой они готовили новую структуру той же системы. В этой борьбе коммунисты пытались использовать фининтерн как антисистемный ледокол международного уровня (впрочем, конкретные результаты редко всерьёз выходили за национально-государственные рамки), тогда как интернационал-капиталисты использовали социалистическое движение для структурной перестройки, для «перезагрузки матрицы» в духе фильма «Матрица-2». Противостоять двуручному – системно-антисистемному – мечу, двойному – финансово-политическому – удару было очень трудно. Крушение империй в два первые десятилетия XX в. свидетельствует об этом со всей очевидностью. Надо ли говорить, что интернациональные верхушки – капиталистическая и коммунистическая – должны были развивать свою совместную или, по крайней мере, параллельную деятельность в качестве сверхтайного заговора – тем более сверхтайного, что в своей пропаганде те и другие призывали, во-первых, к открытой и честной публичной политике, во-вторых, к непримиримой, не на жизнь, а на смерть борьбе друг с другом. Но вернёмся к буржуазному государству-нации и его «публичным и рациональным» институтам, якобы работающим на общенациональное благо.

Итак, прозрачно-рациональные условия и институты крайне затрудняют нормальное функционирование капсистемы, мирового рынка буржуазного государства, накопление капитала в целом. Последнее, по крайней мере в определённые периоды, вообще требует подъёма антисистемных сил, которые надо растить и готовить, – естественно, К-структурным образом. Я уже не говорю о том, что национально-государственные институты объективно демондиализируют буржуазию, ослабляют её мировой политический потенциал. Поэтому с самого начала существования капсистиемы рядом с её «материей» – публичными формами власти, управления экономикой, обществом и информпотоками – возникла и развивалась «антиматерия» или, если угодно, «тёмная материя» – К-структуры, «закулиса»; рядом с «миром» государства и партий – «антимир» закрытых и тайных обществ (клубов «мировой элиты»), как системных, так и антисистемных, отражавших, причём в скоростном варианте, нарастающую сложность мирового уровня и таким образом на шаг опережавших «открытые» структуры, а потому получавших возможность управлять ими или, по крайней мере, направлять их деятельность. Собственно, говорить нужно не о двух мирах, а об одном, у которого две стороны – открытая и теневая, причём, несмотря на некоторые характеристики игры с нулевой суммой, вторая постоянно теснит первую (в этом плане у конспирологии – большое будущее; это наука будущего и о будущем – к сожалению).

Теневая сторона уравновешивает видимую сторону в интересах интернационального (сегодня – глобального) меньшинства; если она и не превращает демократию, разделение властей, гражданское общество и т. д., и т. п. на Западе полностью в фикцию, то, по крайней мере, серьёзно подрывает и ослабляет их, выхолащивает их содержание до такой степени, что хозяева капсистемы с минимумом помех реализуют свои интересы и свою социальную суть в качестве агентов мирового накопления капитала. Демократия становится уделом избранных – плутократии[10]. Особенно насущной эта задача стала после Второй мировой войны – в условиях массового общества, подъёма среднего класса, триумфа нации-государства в форме welfare state и противостояния Запада Советскому Союзу.

Заговор снимает противоречие между мировым и государственным уровнями системного бытия буржуазии в пользу первого. Сегодня, в условиях глобализации это происходит почти автоматически. В этом плане глобализация, снимающая противоречие «мировой – государственный», делающая его иррелевантным, сама может рассматриваться как заговор глобального масштаба – только без мистики, демонизации и дешёвой конспирологии, но это отдельная тема. Здесь я ограничусь только одним – указанием на прямо пропорциональную связь между развитием государства и приобретением им всё более публичных и общенациональных характеристик, с одной стороны, и ростом мощи и значения конспиративного, тайного аспекта функционирования политической системы, смещения реальной власти в «теневую» зону, а следовательно, деполитизации самой политической власти – с другой.

Наиболее развитой, полноценной формой развития государства (state) является нация-государство. По сути – это пик в развитии государственности с точки зрения его формальной рационализации и максимума включения населения в государство в качестве граждан.

В то же время именно нация-государство, как считает П. Бурдье, обладает в наибольшей по сравнению с другими формами государства качествами фиктивного субъекта. Речь, таким образом, идёт о фиктивности многих продекларированных качеств нации-государства как публично-правового и общенационального института. Реальным субъектом в нации-государстве являются, по мнению французского социолога, не нация и не государство, а группы индивидов, реализующие свои групповые и корпоративные интересы под видом государственных или под покровом государственной тайны.

Как показывает Бурдье, есть целый ряд профессиональных и социальных групп, которые заинтересованы в продвижении фикции государства как единого коллективного тела, или, как сказал бы Т. Гоббс, «искусственного человека». Я бы сказал, что на самом деле «искусственный человек» – это в значительной степени фиктивный Гулливер, внутри которого снуют и действуют реальные лилипуты, представляющие свои мелкие делишки как свершения Гулливера, как общее, национальное благо.