Длинная тень греха - Галина Романова

Черт его знает, как он поступит в этом случае, в этот злополучный день! Он неправильно начался, и неправильно, судя по всему, завершится.

— Проходи, проходи, ботинки можешь не снимать, на улице же снег.

Ботинки он все же снял. Не привык ходить по дому в обуви. Стащил следом с себя дубленку, шапку. Пристроил все на вычурную рогатую вешалку, торчащую в углу уродливым скелетом. Пригладил волосы перед зеркалом и только тогда обернулся на нее.

Олеся, пока Хабаров неспешно раздевался, заученным движением швырнула на крюк вешалки свою куртку, шапку на полку перед зеркалом, быстро расчесалась и теперь стояла, сцепив ладошки замком, и ждала, когда он на нее посмотрит.

Она знала, что производит впечатление на мужчин. Знала, и иногда бесилась, а чаще уставала от этого. Поймать взгляд собеседника ей удавалось не часто, тот обычно елозил на уровне ее груди, иногда ниже бедер. Олеся забыла о декольте, никогда не позволяла себе коротких юбок, но толку от этого было мало.

— Данил, — хмыкал обычно прозорливый Дэн; он почти всегда звал ее именно так, сокращенно от ее фамилии — Данилец, редко Леськой, никогда полным именем. — Зря ты с этой одежной епитимьей всю эту хрень затеяла. Толку мало, поверь! Мужик, он все равно то, что надо разглядит, а вот ты можешь индивидуальность растратить…

Кажется, она и впрямь что-то утратила, поскольку взгляд Хабарова ниже ее подбородка не опустился. Стоял, осматривал ее лицо и волосы и даже не собирался спустить глаза чуть ниже.

— Чаю хочешь? — спросила Олеся, поскольку молчать дальше показалось ей неприличным.

— Наверное.

Он и сам не знал, чего сейчас хотел. Смыться, наверное, поскорее и из дома ее богатого, и от девчонки этой, по-современному складной и длинноногой.

Разве мог он себе представить на остановке, что под ее мешковатой курткой и широкими штанами скрывается такое добро?! Если бы мог, сбежал бы еще тогда.

Олеся повернулась к нему спиной и побрела на кухню. А Хабаров, пользуясь случаем, тут же впился в нее глазами.

Она была не просто красивой и складной. Она была шикарной женщиной! От крохотных пяток, спрятанных сейчас под ажурными пуховыми носочками, до кудрявой макушки. И какое бы барахло она на себя ни цепляла, все без толку. Девочка была — шик, что надо! Так, кажется, Анохин характеризовал подобный типаж. И Хабаров впервые с ним не мог не согласиться. А раньше ведь спорил до хрипоты…

Кухня была огромной и неухоженной. Горы кастрюль, тарелок, которые помыли, да так и не удосужились убрать по шкафам. Засохшие корки черного хлеба на батарее.

— Это я для птичек сушу, — смущенно пояснила Олеся и тут же принялась, просыпая крошки на пол, сгребать сухари в матерчатый мешочек. — Ты присаживайся, Влад, сейчас будем чай пить, если хочешь. А может, чего покрепче?

— Можно и покрепче. — впервые согласился с ней Хабаров. Присел к столу, отыскав незахламленный какими-то бумагами краешек, и вдруг попросил. — Олесь, а у тебя водка есть?

— Водка? Есть, конечно. Я сейчас…

Осторожно поглядывая в его сторону, она быстро убрала бумаги со стола. Водрузила в центр бутылку «Парламентской» и начала заполнять поверхность тарелками. Крохотные огурчики из заграничной банки. Колбаса, рыба, какие-то немыслимые консервы, отливающие оливковыми боками невиданных Хабаровым морепродуктов, хлеб тоненькими треугольничками. Потом достала из навесного шкафа невысокую рюмку, поставила ее перед ним и, проговорив коротко «вот», тоже присела.

— А ты что же, не будешь? — Влад распечатал бутылку и плеснул себе в рюмку.

— Я? Да нет, не хочется. Ты пей, пожалуйста, не обращай на меня внимания!

Глупость сказала несусветную! Ей же хочется, чтобы обращал! Еще как хочется. Чтобы смотрел на нее, а не мимо. Чтобы разглядывал ее, как другие. Отмечал что-то про себя и восторгался.

Когда прыгала перед ним на остановке, все таким простым казалось, без заморочек и сложностей. Вот придут они, говорить будут все время, может, смеяться над чем-нибудь общим, это непременно их сблизит. А ничего не вышло! Ни разговора не получилось, ни единения душ. И смеяться им, судя по всему, не над чем. Ему так уж точно.

Хабаров рюмка за рюмкой пил водку, почти не закусывая. Пил и не пьянел, мрачнел только все сильнее, хотя, казалось, куда уж мрачнее. На нее не смотрел по-прежнему, пристально разглядывая крохотную точку в столешнице. Когда в бутылке оставалось чуть меньше половины, Хабаров неожиданно спросил:

— Думала, что будет по-другому?

— То есть?.. — Олеся занервничала.

Он откровенно припирал ее к стене своей взрослой прямотой, она не была готова.

— Думала, придем, и я с порога начну раздевать тебя? Так ведь, детка? — он поднял на нее темные пустые глаза. — Почему все сейчас называют своих женщин детками, не знаешь?

— Не-ет, — ей сделалось не по себе и от вопросов его странных, и от глаз пустых, будто мертвых.

— А я знаю! — он неожиданно коротко хихикнул, пьяно замотав головой. — Потому что так модно сейчас говорить! Детка, малыш… Как дела, детка? Я люблю тебя, малыш! По-современному это, Олеська! Мне вот никогда не понять этой новизны. Не дано, понимаешь! Безлико это как-то — детка! Как кошку на «кис-кис», так и женщину. Куда уж проще, казалось бы, имя переиначить, сделав его мягким, нежным, ласковым. Нет же! Малыш!.. Детка!.. А-аа, я, кажется, догадываюсь, откуда это веяние!

— Откуда же?

То, что он говорил, ее мало заботило. Ее и саму так неоднократно называли. Шеф лично почти никогда по имени, только деткой или по фамилии.

Пугало то, как именно Хабаров это говорил! С каким нажимом, почти с отвращением. Олеся могла поклясться, что слышит, как поскрипывают, сжимаясь, его крепкие белые зубы.

— Это все для того, чтобы имен не перепутать! Точно! А я-то… А я-то всегда задумывался, отчего да почему… Представляешь, у молодого человека за вечер три или четыре девушки! Разве запомнишь, как их всех зовут?! Да никогда! И вот для того, чтобы не путаться в их именах, и было заимствовано из-за океана это имя собственное: Детка!.. Звонит он ей или она ему на следующее утро. Как дела, детка? Отлично, малыш! Пойди вспомни, после угарного вечера, с кем и как ты был… Я за сегодня у тебя который по счету, детка?!

Он пьян, как скотина! Хабаров понял это, лишь сказав ей гадость.

Или сделал это умышленно? Специально надирался и ждал, когда поплывут мозги, раскрепощаясь? Хотел же!..

Признайся самому себе, Хабаров, хотел ее уязвить. Хотел намеренно сделать ей больно. Чтобы не смотрела на тебя с такой терпимостью и пониманием. Чтобы не была столь красива и бесшабашна. Чтобы не смела так неосмотрительно знакомиться с мужчинами на остановках и приводить их в свой богатый дом.

Наивная или глупая? Глупая или наивная?

Разве можно доверяться чужому человеку?! Родному нельзя, это он теперь точно знает, как никто. А чужому, так тем более!

В хрустальной вазе на рабочем столе денежные купюры достоинством в пятьсот рублей. Сколько точно, он не понял, но что не одна — это точно. На открытой полочке одного из шкафов рассмотрел золотую цепочку, безалаберно брошенную, да пару сережек и колечко.

Да одного взгляда достаточно, чтобы понять: в этом доме есть, что взять. И это, не считая главного приза — хозяйки.

А она его прямо с остановки и прямо домой.

— Нельзя быть такой дурой, Олеся!!! — проговорил он строго, снова замотав головой, стараясь избавиться от хмеля. — Ты очень уязвима сейчас, понимаешь? Я здоровый и сильный, а ты слабая и хрупкая. Да еще и дура вдобавок! Мне же ничего не стоит тебя сейчас…

Она заплакала?!

Хабаров остолбенел от неожиданности. И глянул на нее испуганно, мгновенно просветлевшим взглядом. Точно, заплакала. Тихо, без истерик и всхлипов. Сгорбилась, обняв себя руками, и молча, глядя в окно, плакала.

Слезы крупными горошинами катились по щекам, таким нежным на ощупь, он же знает, пробовал. А она не делала попытки их утереть.

— Господи, что я говорю?! Что вообще я здесь делаю?! — Поставив локти на стол, Влад обхватил голову руками. — Прости меня, Олеся! Прости великодушно! Я уже ухожу… Прости!

Он встал и сделал пробный шаг из-за стола. Пол неуверенно покачнулся вместе со стенами. А вместе с ними качнулась и поплыла куда-то в сторону Олеся, сгорбившаяся за накрытым для него столом.

За что, спрашивается, девушку обидел? За то, что обидели его? Она-то тут при чем?..

— Прости меня, пожалуйста! — пробормотал он, старательно выговаривая слова, пошел к выходу, но на полпути остановился возле нее и погладил по плечу, еще раз повторив: — Прости меня, пожалуйста! Я не должен был… Не имел права… Ты здесь совершенно ни при чем.

— А кто?! Кто при чем, Влад?! — она зачем-то ухватила его пальцы и сжала, удерживая.

Зачем остановила? Зачем?! Пускай уходит! Пускай ищет свою правду в своем придуманном незаплеванном мире, за высоченным забором из нравственности и ханжества.