Девушка в белом - Отиа Иоселиани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ничего, тетушка, ведь не холодно.
— Это-то так, но ведь на одних лекарствах держится.
Вместо лестницы к балкону был приставлен плоский камень. Я ступил прямо на старый пол, и он недовольно заскрипел.
В комнате уже зажжена лампа. В углу, на высокой кровати я увидел Цицино. Вся в белом, она словно светилась в полумраке. Я шагнул к ней и подвернул ногу: пол был очень неровным.
И словно откуда-то издалека до меня донеслось:
— Войдите...
— Мир этому дому, — почему-то тихо ответил я.
Тебро подвела меня к кровати.
Цицино поднялась, и в мои протянутые к ней руки легла маленькая, хрупкая ладонь.
— Здравствуй, Цицино...
— Здравствуй, — опять будто донеслось откуда-то.
— Как ты себя чувствуешь?
Я хотел еще что-нибудь сказать, хотел пошутить, но не смог.
— Спасибо...
— Цицино... Я давно тебя не видел. После семилетки я поступил в техникум... если приезжал, то раз в год... А теперь я уже окончил техникум, совсем окончил. Теперь...
— Садись, дорогой, садись, — пододвинула мне стул Тебро.
Цицино тоже присела на кровати. Тебро накинула ей на плечи темную шаль и вышла.
— Теперь... — бессвязно продолжал я начатые извинения. — Я буду часто заходить к тебе... А что тебя беспокоит?
Цицино молча посмотрела на меня. Никогда я не видел таких длинных ресниц. Она ничего не сказала, но ее глаза словно доверили мне какую-то большую тайну.
— Цицино!
Она опять не сказала ни слова, опустила голову, перебирая бахрому шали.
Стало тихо. Лампа тускло освещала темные стены. Белая как полотно Цицино, в белом сатиновом платье со следами голубых узоров казалась на фоне ветхих стен сказочной.
— Цицино! — я хотел сказать, что сейчас ей, конечно, лучше, но передумал. — Да... ты знаешь, — я поднялся, потом опять сел, — я сегодня здорово устал...
Цицино взглянула на меня.
— Тысяча дел, черт побери! Каково одному за всем поспевать, — я вдруг почувствовал, что начал хвастаться. Но сидеть так молча было еще хуже, и я заговорил опять. — Что делать с чаем, Цицино? План выполняем, но и перевыполнить было бы не худо. Чаю много — рабочих рук не хватает. Нет... хватать-то, конечно, хватает, но если б их было больше, это совсем не помешало бы, — и не знаю, откуда взбрела мне в голову такая мысль, но я добавил: — А ты нам не помогаешь...
И прикусил язык.
Цицино сперва удивленно посмотрела на меня, потом вдруг улыбнулась, обнажив ряд таких ослепительных зубов, что я зажмурился. Эта улыбка прибавила мне сил. Заложив руки в карманы, я стал вышагивать по комнате.
— Да, да, не помогаешь... Все ленитесь, товарищ, все ленитесь!
Цицино вновь улыбнулась.
— А почему? Кто знает почему. Просто не хотите нам помогать, и все.
Улыбаясь, Цицино тихо сказала:
— Не хочу.
— Вот, вот именно не хотите, — продолжал я, обрадованный, — работать, так у вас желания нет, а если бы, — и черт знает откуда опять взбрела такая мысль в мою голову, — а вот если бы вас спросили о замужестве, если б жених хороший нашелся..
Цицино опустила голову, но было видно, что улыбка не сошла с ее губ, и я заторопился.
— Конечно, скажете, работа вас не достойна! А мы что?.. Чем мы хуже вас?
Цицино подняла голову, продолжая улыбаться... Никогда я не видел таких длинных ресниц.
— Ведь ничем не хуже. — Я встал перед ней, подбоченился. Она смерила меня взглядом с ног до головы. — Как видите — не хуже.
Я чувствовал, что ей очень хочется посмеяться над моим дурачеством. Но она опять только улыбнулась.
— Не хуже, — повторил я.
На этот раз она не выдержала, откинула голову и расхохоталась звонко, весело. Темная шаль сползла у нее с плеча. Переводя дух, она взглянула на другое плечо и легким движением освободилась от шали...
Мне вдруг захотелось обнять ее, сильно прижать к себе и бежать... бежать с нею, не знаю куда. В поле, к морю, в лес, к черту, к дьяволу, — все равно куда. Но бежать... бежать... и чтобы Цицино смеялась, смеялась...
Поужинали. После ужина Тебро принесла сливы. Никогда я не ел столько слив!..
Поздно вечером Тебро провожала меня до калитки. И в десятый раз благодарила.
— Дай бог тебе, сынок, многих лет жизни... ведь не забыл... и в самом деле пришел!
— Я и завтра приду, тетушка...
...Утром я встаю, когда кричат первые петухи. И — сразу за работу. То в гору бегу, то под гору. То у одного двора кричу:
— Сардион!
То у другого:
— Ивлитэ! Ивлитэ! Не подведи ради бога! Лучше уж своей рукой зарежь!
А этот Бесо! Чего ради он такого пса держит, когда у него дочку похитили?..
— Эй, выгляни, где ты там!..
— Что такое... столько свадеб — и в самый разгар работы.
Красивое у нас село. В каждом дворе растут тополя. Весной цветет белая акация. Виноградники — голубые, мы их опрыскиваем купоросом... А перезревших груш даже поросята не трогают. У каждого свой дом, утопающий в густой, сочной зелени, и мы уже начали строить клуб.
...Радуюсь я, не знаю чему. Наверное, тому, что не бездельничаю, тому, что я бригадир, совета у меня спрашивают, тому, что мама наконец дождалась меня. Осенью куплю себе новый костюм и подремонтирую дом...
Сворачиваю с проселочной, выхожу за село... и начинается бездорожье, шагаю, прыгаю, карабкаюсь.
Вот пробивается ручей... Хочу обойти лужу, отклоняюсь в сторону, еще, еще и... бух! — гранат по голове, как здоровенный кулачище.
Собака бросается на меня, лает до хрипоты. Она отвыкла от прохожих.
— Цицино-о-о!
В первый день — молчание. В первый день даже не ждала.
На второй:
— Цицино-о-о!
Она приоткрывает дверь и улыбается.
На третий день:
— Цицино-о! Довольно спать, выходи!
И она выходит. Улыбается, смеется.
— Цицино, выйди же во двор!..
И Цицино выходит во двор, неслышно ступает по росистой траве, выходит за калитку и идет вдоль забора, провожает меня.
— Цицино-о-о!
Цицино у калитки.
— Цицино-о-о!..
Цицино на дороге.
— Цицино-о-о!..
— Цицино-о-о!
— Цицино, пойдем на плантацию! Мы будем идти медленно, будем часто отдыхать... Ты поработай чуточку... а если хочешь — совсем не работай, просто так пройдись.
И, представьте себе, Цицино идет. Даже корзинка у нее готова.
— Осторожно, Цицино, осторожно... не надо так быстро... вот сюда, здесь сухо. Ты не устала? Выйдем на поляну, и ты отдохни... и у канала отдохнешь. Я перекину доску через канал... тебе нельзя мочить ноги... Ты отдохни.
Я нащупываю твердую землю, но Цицино не дотягивается до кочки, и... ноги у нее по щиколотки в воде.
— Цицино... что это? Цицино... ведь ты простудишься, Цицо, вернись.
Она улыбается.
Мы выходим на поляну. Слава богу, хоть отдохнет сейчас, снимет тапочки, высушит... куда торопиться?
Она смотрит на меня и улыбается.
— Отдохни, Цицино.
— Нет, — она качает головой.
— Ты не устала?
— Нет!
— Переверни корзинку и сядь на нее. На траве роса — ты простудишься.
— Нет! — снова отказывается Цицино.
— А что же мы будем делать? — беспокоюсь я.
— Побежим!
— Побежим?!
Она хватает меня за руку.
Я не успеваю произнести ни слова. Мы уже бежим. Несемся как ветер.
— Цицино! — шепчу я.
Цицино смеется, тянет меня, и мы бежим, несемся, легкие как ветер...
— Упадешь! — кричу ей громко.
Цицино смеется, прыгает через овражки, кусты, летит как белая бабочка и смеется. Вот обежали колючий куст. Нет. Я обежал, а она не смогла, задела… выронила корзину, зацепилась платьем...
— Цицино, платье! — закричал я испуганно.
Что же нам теперь делать!
...Стой же, Цицино... Остановись! Цицино, Мы угодим в канал! — И угодили.
Студеная вода перехватила дыхание. Я словно проглотил язык. До нитки промокшая Цицино хохочет звонко-звонко.
— Бачуа... Бачуа! — зовет меня и смеется...
Я тяну ее к берегу, тяну, насильно сажаю на пригорок, на яркую траву и прошу ее успокоиться, прийти в себя, прошу, уговариваю...
— Да, Бачуа... да, Бачу, — и смеется.
Потом ложится, раскинув руки, на траву, на цветы. Забыла, что платье у нее порвалось. Ее щеки пылают, и дыхание частое. Она смотрит на меня... Я никогда не видел таких длинных ресниц...
А Цицино смеется... смеется...
Спасение оленя
Перевод М. ЛохвицкогоМой брат служит в армии, далеко от нас. Он часто пишет, и в каждом письме шлет множество поцелуев своим племянникам — Паате и Русико.
Однажды, вместе с уймой поцелуев, дядя прислал им маленький стенной коврик.
На коврике был выткан дремучий лес. Вдали виднелись горы. Над ними голубое небо. А внизу, у самых кроваток Патико и Русико, зеленела лужайка. По ней бежал, запрокинув на спину рожки, олень. Он задыхался от усталости. Светлые глаза его словно молили о помощи. У задних ног оленя вытянулся в прыжке огромный пес с открытой пастью. И еще одна собака мчалась за своей добычей. Овчарки были серые, казались злыми-презлыми. У первого пса свисал к лапам красный язык, похожий на конфетную бумажку.