Лунный камень мадам Ленорман - Екатерина Лесина

Нынешняя Мефодию не нравится. Стерва. Ядовитая. Опасная. И не ее ли задумка? Все-таки Софья хитровата, но не сказать, чтобы умна. Грета – дело иное… рассчитывала на то, прежнее завещание, в котором все доставалось ей?

Или знала о новом, но решила, что старые чувства легко возродить?

Она самоуверенна, но не глупа. Кирилл – первый этап? А вторым – сам Мефодий? У него нет родных. И завещания он не писал. К кому все отойдет?

Племяннику.

Неприятные мысли, тяжелые, липкие, как паутина. И Мефодий, пытаясь избавиться от них, вышел из комнаты. Старый дом был полон звуков. Шелест. Скрип. Вздох за стеной, явный, живой почти. Ворчание труб. В таком месте легко поверить в существование призраков.

А кто вообще впервые о ней заговорил?

Кирилл.

Точно, Кирилл!

Он объявился в квартире Мефодия и, отобрав бутылку, вылил содержимое в раковину, а бутылку отправил в мусорное ведро.

– У меня еще есть, – сказал Мефодий. Он пил давно, но все никак не мог напиться. Забытье если и приходило, то ненадолго, а потом возвращались память и боль.

– Что ты творишь? – Кирилл собирал бутылки, и полные и пустые, в рюкзак, выносил к мусорным ящикам, возвращался и вновь собирал.

Сколько ходок сделал? Много. И Мефодий не пытался помешать ему, им владела странная апатия. Он сидел на табурете, раскачивался и смотрел, как суетится брат.

– Я ж куплю, – заметил, понимая, что да, протрезвеет еще немного и, пытаясь отделаться от боли, спустится в магазин. Или не спустится, но доберется до телефона. В магазине Мефодия знают и на дом принесут.

Видимо, Кирилл это тоже понял и, оглядевшись, сказал:

– Ты едешь со мной.

– Куда?

Спорить желания не было. Вообще никаких желаний не было, и напивался Мефодий скорее по инерции, да еще потому, что алкоголь помогал ненадолго заснуть.

– Ко мне, – Кирилл протер грязным полотенцем грязный же стул. – Помнишь, я тебе рассказывал, что купил дом? На острове… красота неимоверная. А главное, тишь, благодать… Отдохнешь месяцок-другой, а там…

– Я не устал.

– Устал, – брат сделался серьезен. – И сам не понимаешь, насколько устал. Федька, не спорь. Все равно ведь заберу!

Он и вправду всегда поступал так, как считал нужным. И откажись Мефодий ехать, что бы сделал? Напоил бы до беспамятства? Подсунул бы чаек со снотворным? Попросту скрутил бы? Не важно.

Главное, что Мефодий очутился на острове. Трезветь он начал по дороге, и похмелье, столько времени обходившее его стороной, вдруг навалилось. Мефодий помнил тошноту и привкус металла на языке. Желудок, который крутило. Слюну, что наполняла рот, и в то же время безумную жажду, утолить которую он не мог. Раскалывающуюся голову, раздражающе яркий свет, а хуже всего – бодрый голос брата.

– Дом старинный… особняк…

Слова воспринимались по отдельности, в целое не складываясь. Мефодий многое бы отдал за минуту тишины, но умолкать Кирилл не собирался.

– …с привидениями…

– Что?

– Дом, говорю, с привидениями! Точнее, с одним призраком. – Кирилл оставил машину в городке, название которого тотчас выветрилось из больной головы Мефодия. До пристани добирались на такси. – Дама в белом.

– Какая дама?

Мефодий с неприязнью смотрел на озеро, пологие берега которого густо поросли осокой. Солнце слепило глаза, и вода была прозрачна.

Напоминала.

– Прекрасная, – Кирилл посмотрел на брата. – И ужасная одновременно. По легенде, она является тем, кому суждено умереть. Предупреждает.

Он столкнул катер в воду и велел:

– Садись.

Дама в белом объявилась спустя месяц. Мефодий был уже достаточно трезв и зол, чтобы высмеять брата. И вот теперь…

В темноте коридора мелькнула белая тень, раздался смех, тихий, призрачный.

– Стой! – Голос Мефодия потревожил ночную тишину. И тень остановилась.

Не тень – прозрачный силуэт, словно сотканный из лунных нитей. Сквозь него видна стена… и картина… и в зеркале напротив ничего не отражается.

– Ты…

Стоило сделать шаг, и силуэт расплылся, превращаясь в белое облако.

А оно растаяло.

Твою ж… что творится в этом доме?

Мефодий добрался до гостиной, заглянул, убеждаясь, что никто не скрывается в ней. Вновь тихо. Вновь пусто. И запах духов витает в воздухе, цветочный, нежный. Кто бы ни затеял игру, он четко все рассчитал. И будь на месте Мефодия человек чуть более доверчивый, он бы…

– Тоже не спится? – Грета сидела в кресле, повернутом к окну, и потому Мефодий заметил ее, лишь когда женщина поднялась.

В белом полупрозрачном халате, не скрывающем очертаний тела, она сошла бы за привидение… издали… и с очень нетрезвых глаз. Нет, Мефодий видел нечто иное.

– Что ты тут делаешь?

Она приближалась медленно, позволяя разглядеть себя. Гибкая. Стройная. Красивая, пожалуй, более красивая, чем когда-то, но…

– Тебя жду, – ответила Грета. – Поверишь?

– Нет.

– И правильно сделаешь. Просто… бессонница. Случается ведь?

Полы халатика распахнулись.

– Присядь, – Грета остановилась в шаге от Мефодия. – Поболтаем о том о сем… вспомним прошлое. Знаешь, ты изменился.

– Ты тоже.

– Хуже стала?

Что ответить этой малознакомой, по сути, женщине? Она не хуже, она просто другая.

– Ничего не говори, – она прижала к его губам палец. – Сама вижу, что хуже. Постарела?

– Нет.

– Да, постарела. Это все… – она провела рукой по лицу, по шее, коснулась груди, прикрытой кружевом бюстгальтера. – Наносное. Искусственное. Извечная женская проблема… недолговечная красота.

Грета вдруг отступила, и Мефодий против воли потянулся за нею. Она села в кресло, а ему оставила второе, стоящее напротив.

– Помнишь, как мы познакомились?

Нога заброшена на ногу, и смуглая кожа в лунном свете кажется золотой.

– Тот нелепый пляж за городом… грязный… я только представлю и вздрагиваю. Неужели я могла отдыхать там?

…Мусора на пляже и вправду было с избытком. Да и пляжем это место назвать язык не поворачивался. Старые карьеры, заполненные водой, которая летом зацветала и начинала вонять, но это не отпугивало местных. К вони привыкали.

А где еще можно отдохнуть, кроме как на этом каменистом берегу с белесой травой, которая к июлю выгорала? Приходили семьями, разводили костры, раскидывали старые покрывала, вытаскивали из сумок снедь…

– Впрочем, что это я… если бы не пляж, я бы не встретила вас. – Грета откинулась и поглаживала длинную белую шею.

…девочка в разноцветных шлепанцах. Резиновые, копеечные, они были украшены блестками, которые переливались на солнце. И сама она была яркой. Желтое платье. Темные волосы, завязанные в хвостики. Красная лента. И лента синяя. Сумка, перекинутая через плечо. И воздушный шарик на привязи. Уже не ребенок, но еще не взрослая.

– Это мое место, – сказала она, наступив на край старого пледа. – Я тут всегда загораю!

– Загорай, – отозвался Кирилл, не повернув головы.

Он уже успел поплавать и теперь обсыхал на солнце. Белая кожа его успела раскалиться докрасна, – наверняка вечером Кирилл будет вздыхать, мазать спину кефиром, и сам ведь знает, но майку не наденет.

– С вами? – уточнила девчонка, прикусывая край ленты.

– С нами, – Кирилл соизволил взглянуть на нее. – Не бойся, не обидим.

– Я и не боюсь.

Она проворно стянула платьице, оставшись в стареньком желтом купальнике.

– Я вообще ничего не боюсь! Знаешь, кто мой папа?

– Понятия не имею.

Эти двое сразу нашли общий язык, а Мефодий молчал. Ему было сложно заговаривать с малознакомыми людьми, особенно если эти люди вдруг оказывались ему симпатичны. А девчонка, такая забавная, несомненно симпатию вызывала. И она, повернувшись к Мефодию, сунула ему шарик.

– Подержи. А мой отец – генерал!

Ее отец был алкоголиком, тихим и безобидным, вероятно, иной бы не выжил рядом с ее громогласной матерью. Она легко впадала в гнев, но так же легко остывала, принималась жалеть о сказанном, каяться, обниматься…

Как-то так вышло, что место на старом пляже стало общим.

И Грета – своей.

Она появлялась, сбрасывала на землю полотняную сумку, вытаскивала очередной учебник, тетрадь и изгрызенный карандаш.

– Поможешь? – спрашивала у обоих.

Помогали. С математикой. Русским. И английским тоже, хотя ни Мефодий, ни Кирилл особой любовью к языкам не отличались. Ничего, вспоминали. Учили. Вытягивали.

– Я хочу в универ поступить, – сказала как-то Грета, одной ногой почесывая другую. Босые ступни ее побелели от мела, а между пальцами застряла травинка. – Не хочу, как маман, с утра до ночи на заводе горбатиться. Вот выучусь и…

– Разбогатеешь? – поддел Кирилл.

– Разбогатею. – Грета ответила серьезно, и Мефодий ни на миг не усомнился, что она и вправду разбогатеет. Грета уже тогда отличалась редкостным упрямством.

А нынешняя… она была ко всему безразлична. Словно погасло что-то внутри. Душа? Сердце?

Ночь – самое подходящее время, чтобы о подобных глупостях думать.